Божественная комедия - Данте Алигьери

Песня тридцатая

Перед поэтами проносится призрак Мирры. Тень Джианни Скикки бросается на алхимика Капоккио и низвергается с ним на дно вертепа. Другие призраки и упрек Вергилия.

1 Когда на племя фивское былаРазгневана Юнона за Семелу{175}И в месть свой гнев ужасный облекла,4 Тогда Юноной страшному уделуАфамас обречен был. До тогоЮнона обезумила его,7 Что он, жену увидя, у которойВ тот час два сына были на руках,К ней подбежал, с одной его опорой10 Безумство было, – крикнув: «О, в сетяхСейчас поймаю с львятами я львицу!..»Потом с зловещим бешенством в глазах13 Он кверху поднял грозную десницу,Леарха сына за ноги схватил,Швырнул его он кверху, словно птицу,16 И об утес несчастного разбил,А мать с другим ребенком утопилась…Когда величье Трои закатилось,19 И царь, и царство в сумраке могилНашли покой, тогда в плену скиталасьНесчастная, лишенная всех сил,22 Гекуба и слезами заливаласьО смерти Поликсены{176}, и потом,Когда в слезах на берегу морском25 Она труп Полидора отыскала,То ярость в ней такая началась,Что, словно пес, Гекуба лаять стала;28 От горести рассудок в ней угас.Но никогда фивяне иль трояне,В которых кровь от бешенства зажглась,31 В дни мирные, или в военном стане,Жестоки столько не были, людейТак не терзали люто, как зверей,34 Подобно двум свирепым привиденьям,Которые – забыть их не могу —Крутились перед нами с озлобленьем,37 Кусались, словно вепри на бегу.Вот тень одна мгновенно наскочилаНа Капоккио, зá шею схватила40 Противника, согнув его в дугу,И, бороня им землю, потащилаЕго с собой. Тогда проговорила43 Тень аретинца мне: «Смотри ты: вотДжианни Скикки{177} бешеный промчался;Он в ярости других теней грызет».46 «Пусть дух другой, – тогда я отозвался, —Тебя, как эта тень, не загрызет;Но чей же призрак это?» И дает49 Мне тень ответ: «То Мирры похотливойПреступная и грязная душа.Она к отцу любовью нечестивой52 Пылала, в тайных помыслах греша.Но чтоб отец с ней разделить мог ложе,Она меняла вид свой, уничтожа55 Все прежние черты свои, как тотСвирепый дух, который уже скрылся.Плененный кобылицей, без хлопот58 Он получить за то ее решился,Что принял вид Донати, сочинилДуховную и мертвым притворился.61 За тот подлог коня он получил».Когда две тени бешеные скрылись,Свои глаза туда я устремил,64 Где новые преступники роились.И я одним из них был поражен,Так что невольно очи опустились.67 Похож бы был на лютню очень он,Когда б из бедер ноги не торчали.Он страшной водяной был отягчен,70 И эти ноги чуть его держали;Раздутостью пугал его живот.Стонала тень от жажды и печали,73 И, словно пасть, она открыла рот:«О, вы, вы, избежавшие страданья,Которое в вертепе адском жжет,76 Прошу вас, обратите же вниманьеВы на меня, – так говорил дух нам,Я знаменитый мастер был, Адам{178}.79 Огромное имел я состоянье.Не знал забот, не понимал нужды,А здесь в Аду одно мое желанье:82 Желаю каплю только я воды.В моем уме всегда одна картина:Холмов, цветущих в зелени, гряды,85 И с тех холмов зеленых КазентиноБегут ручьи и падают в Арно…О них воспоминание одно88 На краткий миг во мне не замолкает.Оно ужасней всяких адских мук,Ужаснее, чем тяжкий тот недуг,91 Который вечно здесь меня терзает.Одно воспоминание о техМестах, где совершил я тяжкий грех,94 Является моей ужасной казнью,И вечной мукой, вечною боязньюТерзаюсь я за то, что выпускал97 Поддельные флорины, и за этоСожжен был я… О, если б отыскалВ Аду я два проклятые скелета100 Двух братьев… О, Гюидо! Не желалЯ зрелища другого, и его быНа волны Бранды{179} я не променял.103 Те призраки, исполненные злобы,Которые вокруг меня снуют,Сказали мне, когда они не лгут,106 Что в Ад сюда один Гюидо сброшен…Но для чего теперь о том мне знать?Вот в чем вопрос! Разит меня как нож он.109 О, что могу в Аду я предпринять,Чтоб насладиться делом отомщенья,Когда мои все скованы движенья…112 О, если б я хотя был легок так,Чтоб каждое столетье подвигатьсяВперед мог на единый только шаг,115 То я бы не подумал колебатьсяИ двинулся б вперед, чтоб отыскатьВо тьме, где души падшие крутятся,118 Того, кого я должен проклинать,Хотя окружность адской всей долиныИ велика… Нельзя мне забывать,121 Что все мои мученья и кручиныЧрез двух презренных братьев я узнал.Подделывать фальшивые флорины124 Они меня заставили, и сталЯ жертвой их». Но тут спросил его я:«Не знаешь ли, скажи, кто эти двое,127 Которые правей тебя лежат,Один к другому плотно прижимаясь,И пар встает над ними, колыхаясь?»130 Он отвечал: «Когда сошел я в Ад,Они лежали здесь, не поднимаясь,Не шевелясь. Столетий многих ряд133 Им суждено остаться без движенья.Тень первая – Пентефрия жена,За клевету достойная презренья.136 Другая ж тень, с которою онаНе разлучаться в бездне сей должна, —Синона{180} тень: то грек, стыда лишенный.139 Над ними пар стоит всегда зловонный…»Тогда одна из этих двух теней,Услыша приговор бесцеремонный,142 Ударила врага рукой своейПо животу отвисшему, и брюхо,Как барабан, вдруг загудело глухо.145 Но и Адам ответил ей в тот мигУдаром по лицу своей рукою,И был удар не легок, и такою148 Закончен речью: «Если не привыкИ не могу я с места подвигаться,Зато своей рукой, могу признаться,151 Владею я, и мой удар силен».И отвечал на то ему Синон:«Когда при жизни должен был взбираться154 Ты на костер, тогда твоя рукаБыла едва ли столько же ловка,Как некогда, когда, на диво свету,157 Чеканил ты фальшивую монету».«На этот раз ты правду говоришь;Зато солгал – и ложь все знают эту —160 Ты при осаде Трои. Замолчи ж!..»Синон же без ответа не остался:«Пусть так, пусть я обманывать старался,163 А деньгами обманывал ты всех.Я за один сюда попался грех,А ты зато в таких грехах попался,166 Которые не снятся сатане…»И тень с раздутым брюхом отвечала:«О деревянном вспомни ты коне,169 Предатель ненавистный! Разве малоТебе того, что вся земля узнала,Как дал тогда преступный ты совет.172 Тебя теперь стал презирать весь свет!Казнись же тем!» «А ты страдай от жажды,От жажды, от которой не однажды175 Язык твой будет трескаться и рот,От той воды поганой и зловонной,Что, как забор, твой вспучила живот».178 И отвечал монетчик разъяренный:«Преступный рот привык ты раскрыватьЛишь для того, чтоб лгать и предавать.181 Пусть, тяжкою болезнью изнуренный,Я пухну, вечной жаждою томим,А ты – горячкой огненной палим,184 И череп твой всегда – воспламененный…Тебя не стали б долго умолять,Чтоб зеркало Нарцисса полизать187 Решился ты…» Я не щадил усилий,Чтоб уловить теней взбешенных спор,Вдруг: «Берегись! – проговорил Вергилий. —190 Заслужишь ты и гнев, и мой укор,Когда их спором будешь увлекаться».Я покраснел и опустил свой взор193 С таким стыдом, что даже, может статься,Готов теперь воскреснуть он опять,Когда я стану вновь припоминать196 Все, что тогда со мной происходило.Я словно был охвачен смутным сном,И хоть вины во мне сознанье было,199 Но я молчал; певец сказал потом:«И большая вина твоя была быИскуплена столь искренним стыдом:202 Утешься же! Все люди в мире слабы…Но если ты еще когда-нибудьУслышишь спор, достойный лишь презренья,205 Прочь уходи. Совет мой не забудь».