Божественная комедия - Данте Алигьери

Песня тридцать третья

Рассказ графа Уголино{207}, вместе с детьми уморенного голодом в темнице. Речь Данте о Пизе и дальнейший путь. Предатель монах Альберик.

1 Тогда грызть мозг врага переставая,От страшной пищи грешник отнял рот;И, губы волосами утирая4 Той головы, сказал мне в свой черед:«Ты хочешь, чтобы прежнего страданьяОпять я пережил ужасный гнет?7 Поверь, о нем одно воспоминаньеТомит меня; но если мой рассказДать может стыд и новое терзанье10 Преступнику, которого сейчасЯ пожирал, то свой рассказ начну я,Хотя бы слезы вырвались из глаз,13 И прошлое, тревожа и волнуя,Меня могло смутить и раздражить.Кто ты и как ты мог сюда вступить —16 Не знаю я, но говорит мне что-то,Что флорентинцем должен сам ты быть,И если так, – то мне пришла охота19 Тебе свое прошедшее раскрыть.Во мне ты видишь графа Уголино,А он, – скорбей земных моих причина,22 Неумолимой стоящий вражды,А он – архиепископ Руджиери.Рассказывать теперь мне нет нужды25 О бешенстве, живущем в этом звере,О том, как вкрался в душу мою он,И как потом я им был умерщвлен.28 Но ты не знал, как умер УголиноИ как была мучительно тяжкаМоя, для всех безвестная, кончина.31 Узнай о ней и помни, чья рукаМеня так покарала беспощадно,И почему так злобна и дика34 Моя вражда к проклятому. Я жадноСледил в тюрьме за скудным светом дняВ пустынной башне. Нынче в честь меня37 Тюрьма та Башней Голода зовется.Я не однажды видел из окна,Как вновь являлась на небе луна,40 Но долго ль мне в тюрьме жить приведется,Не ведал я. Вдруг мне приснился сон,Мне разъяснил все будущее он.43 Во сне мне Руджиери представлялся:Как будто на охоте он гонялсяЗа волком и волчатами. Пред ним,46 Спустив собак, при виде той приманки,Неслись с безумным гиканьем своимСисмонди, Гуаланди и Ланфранки.49 Не в состоянье бегство продолжать,Волк и волчата стали уставать,И страшные картины мне приснились,52 Как зубы псов в усталых жертв вонзилисьИ грызли их и рвали их бока.За тяжким сном глаза мои открылись.55 Ночная тьма казалась глубока,Еще заря не золотила неба,Но сердце охватила мне тоска,58 Когда, во сне заплакав, стали хлебаСо мною дети бывшие просить.Бесчувственным вполне ты должен быть,61 Когда теперь вполне не сострадаешьТем мукам, что почувствовал отец,И если ты теперь не зарыдаешь,64 Когда же ты рыдаешь наконец? —Мы встали все; уж час тот приближался,Когда к нам сторож с пищею являлся,67 Но я ужасный сон припоминал,Я верил в этот сон и – сомневался.Так время шло, и вдруг я услыхал,70 Что вход в темницу нашу забивался.Я пристально взглянул в лицо детей,Но промолчал, не находя речей.73 Во мне как будто сердце камнем стало,И слезы не бежали из очей.Но детский плач меня язвил, как жало…76 Мне юный Ансельмуччио сказал:«Отец, отец, скажи мне, что с тобою?Зачем же ты смотреть так дико стал?»79 Я был измучен внутренней борьбою,Но не заплакал и не отвечал.Так день прошел, и новый день настал.82 Когда ж скользнул в темнице нашей сноваПечальный и едва заметный свет,В лице детей нашел я тот же след —85 След выраженья дикого, тупого,Которое нашли они во мне.Тогда, склонясь в отчаянье к стене,88 Я начал грызть зубами обе руки.Бессильного отчаяния мукиЗа голод дети приняли… «Отец, —91 Они заговорили, – наш конецМы встретим безбоязненно и смело,Когда возьмешь ты в пищу наше тело.94 Ты дал нам плоть, возьми ж ее назад…»И я притих, чтоб вновь их не мучить,Не видеть их печальный, кроткий взгляд.97 Смириться я хотел себя заставить…Так, страшное молчание храня,Мы прожили в отчаянье три дня…100 О, для чего же ты не расступиласьТогда, земля!.. Четвертый день настал,Четвертый день семья моя томилась,103 Тогда Гаддо безумно застонал,К моим ногам склоняясь ниже, ниже:«О, помоги, отец, мне, помоги же!»106 Так умер он. И я недолго ждал:В моих глазах и остальные троеНавеки смолкли… Что я испытал109 По смерти их!.. Ногами землю роя,От трупа к трупу ползал я и звалК себе детей… Три дня я их искал,112 Лишенный сил, сознания и зренья…Но голод пересилил наконецМою тоску и самое мученье…»115 Здесь был его истории конец.Тень искосила гневно и суровоСвои глаза и с яростию снова,118 Как лютый пес, грызть череп начала…О, Пиза, Пиза! Долго ты былаСтыдом всего пленительного края!121 Твои соседи, местью не сгорая,Ленивое спокойствие любя,Наказывать не думают тебя!124 Пусть двинутся Капрайя и Горгона{208},Плотиной устье Арно перервут,Пускай река свое поднимет лоно127 И погребет в теченье буйном тутТвоих граждан!.. Вините УголиноВ предательстве при сдаче крепостей,130 Но за отца зачем казнить детей?Ведь у него четыре было сына,Которых правота для палачей133 Была ясна!.. Вперед мы путь держалиИ наконец достигли мест таких,Где льдины новых призраков сжимали136 Мучительно, не так, как всех других,Они не прямо в прорубях стояли,Но книзу головою. Слезы их139 Другим слезам дорогу преграждалиИ, заливая лица тех теней,На этих лицах тотчас замерзали;142 Прозрачной маской впадины очейУ них покрыты были постоянно.Хотя привык я к стуже, беспрестанно145 В вертепе лютый холод вынося,И словно оболочкой роговоюНа мне была покрыта кожа вся,148 Но все же сильный ветер за спиноюЯ чувствовал, проговорив: «Поэт!Подуло ветром, кажется, за мною,151 А думал я, что в воздухе здесь нетДвижения!..» «Придем мы к месту скоро,Где ты увидишь сам без разговора,154 Что значит этот ветер». В этот мигОдна из душ вертепа ледяного,К нам обратясь, вдруг испустила крик:157 «О, вы, которым место здесь готово,Вы, павшие в последний адский круг,С моих очей тяжелые покровы160 Сорвите вы, чтоб горести недугМог облегчить я горькими слезами,Пока опять не станут над глазами163 Те слезы постепенно замерзать».«Готов исполнить я твое желанье,Когда ты правду станешь отвечать —166 О том, кто ты, несчастное созданье.И если с глаз твоих я не сорвуПокрова ледяного, пусть во рву169 С тобой здесь разделю я наказанье».Он отвечал: «Мне имя – Альберик{209},Мой вертоград запущен был и дик,172 Давал плоды дурные постоянно,И финики здесь вместо сочных фигЯ получаю». «Это очень странно!175 Ты умер разве?» Он же отвечал:«Я сам об этом много размышлял,Но все ж одно могу сказать я смело,178 Что на земле мое осталось – тело.Таков уже последний адский круг,Куда душа сама слетает вдруг,181 Атропоса толчка не дожидаясь.Чтоб поскорей кору застывших слезТы снял с меня, помочь тебе стараясь,184 Я этот разрешу тебе вопрос:Когда душа с предательством сживется,В чем согрешить мне самому пришлось,187 То тело в лапы беса попадется,И он над телом властвует, покаВ нем хоть капля жизни остается,190 И беса власть над телом велика.Душа же человека улетаетСюда в ледник, где вечно изнывает.193 Взгляни на тень, которая дрожитВблизи меня: она сюда слетела,А между тем души вот этой тело196 Там, на земле, живет еще… Но видЕго тебе известен, может статься:Тебе пришлось с землею расставаться199 Не так давно. Смотри: ведь это он —Бранк д’Орио, который заключенДавно в Аду…» «Не прибегай к обману, —202 Заметил я, – тебе ль я верить стану,Когда ты так бессовестно налгал:Бранк д’Орио еще не умирал,205 До этих пор он на земле, как прежде,И спит, и ест, и ходит он в одежде…»Но призрак вновь тогда заговорил:208 «Еще Микеле Цанке не сходилВ вертеп с кипучей, липкою смолою,Как в тело Бранка бес уже входил…211 Я все сказал. Теперь своей рукоюСорви кору с моих застывших глаз».Но я солгал пред ним на этот раз:214 Нечестно поступить с ним было честно…О, генуэзцы, скоро ли всех васГнать будут в этом мире повсеместно217 За то, что добродетель вам чужда,И в вашей жизни только вам известнаПороков грязь, коварство и вражда.220 С романцем развращенным встретил рядомЯ одного из вас теперь, и вот:Его душа поглощена уж Адом,223 А сам он на земле еще живет.