Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Мадзя с беспокойством смотрела на пана Казимежа. Ей вспомнились опасения Ады.

- Так вы выполните мою просьбу? Ради моей матери, панна Магдалена, говорил пан Казимеж.

- Да. Но я не могу писать Эле о пане Сольском.

Гримаса нетерпения пробежала по красивому лицу пана Казимежа, но тотчас пропала.

- Ладно, бог с ним, с Сольским, - сказал он. - А мне вы будете писать за границу о здоровье мамы?

- Напишу, если случится что-нибудь серьезное.

- Только в этом случае? Что ж, ничего не поделаешь, спасибо и на том.

Он снова взял руку Мадзи и, заглядывая девушке в глаза, приник к ее руке в долгом поцелуе.

Мадзя затрепетала, но не в силах была отнять руку. Пан Казимеж снова и снова целовал эту руку, и поцелуи были все более долгими и страстными. Но когда он взял другую руку, девушка вырвала обе.

- Это лишнее, - сказала она с возмущением. - Когда речь идет о здоровье пани Ляттер, я могу написать даже вам...

- Даже мне! - вскочив со стула, повторил пан Казимеж. - О, как вы безжалостны! Однако вы должны признаться, что я выиграл пари, - прибавил он с усмешкой, - я поцеловал вашу ручку, правда, на несколько месяцев позже, чем бился об заклад...

Теперь Мадзя вспомнила, как они спорили в октябре, в присутствии Эленки.

- Ах! - воскликнула она изменившимся голосом. - Так вы поэтому разговаривали со мной о своей матери? Это остроумно, но... не знаю, благородно ли...

Мадзя не могла удержаться, и по лицу ее покатились слезы.

Она хотела уйти, но пан Казимеж загородил ей дорогу.

- Панна Магдалена, - с улыбкой сказал он, - ради бога, не сердитесь на меня! Разве в моем поступке не чувствуется юмор висельника, шутка человека, который впал в отчаяние? Я не могу объяснить вам, что со мною творится. Я боюсь, что с мамой или с Элей случится какая-то катастрофа, и я так несчастен, что смеюсь уже над самим собою. Ведь вы простите меня, правда? Я вас считаю своей второй сестрой, вы лучше и умнее моей родной сестры... А братья, знаете, любят иногда приставать к сестрам... Ну, вы не сердитесь? Вы пожалеете меня хоть немножко? Забудете о моем безумстве? Да?..

- Да, - прошептала Мадзя.

Он снова схватил ее руку, но Мадзя вырвалась и убежала.

Пан Казимеж остался один посреди комнаты.

"Девочка с темпераментом, - подумал он, прижав палец к губам. Странный народ эти девчонки. У каждой шельмочки своя повадка! Жаль, что надо уезжать... Ну, да ведь не навечно".

Мадзя побежала в дортуар, спряталась за ширмой и весь вечер пролежала, зарывшись лицом в подушки. Когда пришли ученицы и стали допытываться, что с нею, лицо у Мадзи пылало, глаза горели, она жаловалась на сильную головную боль. Девушка не понимала, что с нею творится: она была оскорблена, смущена, но счастлива.

На следующий день, в воскресенье, в первом часу дня, панна Говард предложила Мадзе прогуляться на выставку. Однако, когда они вышли на улицу, панна Клара сказала:

- Вы думаете, мы в самом деле идем на выставку?

- А куда же? - со страхом спросила Мадзя, боясь услышать имя пана Казимежа.

- Мы идем к Малиновской, - заявила панна Говард. - Надо раз навсегда с этим покончить! Вчера на совете я окончательно убедилась, что у пани Ляттер нет уже ни планов, ни энергии. Она производит впечатление человека сломленного. Я должна спасти ее.

Панна Малиновская жила с матерью в районе Маршалковской и занимала три комнаты на четвертом этаже. Мать вела хозяйство, а дочь по целым дням давала ученицам дома уроки.

Когда панна Говард и Мадзя вошли к ней в комнату, панна Малиновская сидела за проверкой упражнений. Она прервала работу и поздоровалась с Мадзей без представлений, крепко пожав ей руку.

Панна Малиновская была худая тридцатилетняя блондинка, с красивыми глазами, гладко причесанная, прилично, но без особого вкуса одетая. Голос у нее был мягкий, лицо спокойное, с тем выражением непреклонности, которое появлялось порой на лице пани Ляттер. У Мадзи тотчас сложилась теория, что всякая начальница пансиона должна обладать непреклонным характером и взгляд у нее должен быть внушительным. Сама она не отличалась ни непреклонностью, ни внушительностью и поэтому не могла мечтать о том, чтобы открыть пансион.

Когда панна Малиновская предложила гостям присесть, панна Говард произнесла менее решительно, чем обычно:

- Мы пришли к вам как депутатки...

Панна Малиновская молча кивнула головой.

- И хотим попросить вас окончательно решить вопрос о том...

- Чтобы стать сотоварищем пани Ляттер? - прервала ее панна Малиновская. - Я уже решила. Я не пойду на это.

Панна Говард была неприятно удивлена.

- Не можете ли вы объяснить нам почему? Правда, мы не имеем права... проговорила она еще менее решительно.

- Что ж, хотя несколько странно, что с этим предложением ко мне не обратилась лично пани Ляттер.

- Мы хотели подготовить почву для соглашения, - прервала ее панна Говард.

- Почва уже есть, - возразила панна Малиновская. - Как вам известно, полгода назад я была готова стать сотоварищем пани Ляттер. Она этого не пожелала. А сегодня ваше предложение не представляет для меня интереса.

- Пани Ляттер человек с большим опытом, - заметила, краснея, панна Говард.

- А как она добра! - прибавила Мадзя.

- У нее определенное реноме, - с жаром подхватила панна Говард.

Панна Малиновская слегка пожала плечами.

- Придется мне, видно, - произнесла она, - рассказать вам то, о чем я должна была бы молчать. Так вот, невзирая на все ваши уверения, что пани Ляттер хороший и опытный человек, с прекрасным реноме, а я новичок на педагогическом поприще, я не могу стать ее сотоварищем. Роль пани Ляттер кончилась, она женщина не нынешнего века.

Мадзя заерзала на стуле и, сверкая глазами, сказала:

- Пани Ляттер работает уже много лет.

Панна Малиновская холодно на нее посмотрела.

- А вы, сударыня, разве не работаете? - спросила она. - И, однако же, сколько вы зарабатываете?

Мадзю так смутил этот вопрос, что она, как ученица, которую вызвал учитель, поднялась со стула и проговорила:

- Пятнадцать рублей в месяц, квартира, стол и выходные часы три раза в неделю.

Панна Говард пожала плечами.

- Вот видите, сударыня, - произнесла панна Малиновская, - как вознаграждается в наш век женский труд. Мы можем вести лишь скромный образ жизни, не имеем права мечтать о том, чтобы составить себе состояние, и ни под каким видом не можем иметь детей, ибо... кто же выкормит и воспитает их?

- Общество! - вмешалась панна Говард.

- А вот пани Ляттер, - продолжала панна Малиновская, - придерживается совершенно других взглядов. Дом у нее на широкую ногу, работает она одна, а тратит за пятерых, а может, и за десятерых обыкновенных тружениц. Мало того: своих детей пани Ляттер воспитала барчуками...

- Она ведь для них и работает, - прошептала Мадзя.

- Вы ошибаетесь, сударыня, - прервала ее панна Малиновская, - она уже не работает, она уже не может работать. В смертельном страхе она только помышляет о завтрашнем дне, чувствуя, что завтрашний день не для нее. Она видит, что капитал, который она вложила в воспитание детей, загублен зря. Ведь дети не только не помогают ей, не только проматывают ее деньги, не только разрушают ее будущее, но и сами не могут устроить свою жизнь.

- Вы говорите ужасные вещи, - прервала ее Мадзя.

Панна Малиновская удивилась.

- Но ведь это не я - весь город говорит, - возразила она, глядя на панну Говард. - Вот и панна Говард свидетель. От себя же я только прибавлю, что за свой труд я получала бы пятьсот - шестьсот рублей в год, а потому не могу стать сотоварищем женщины, которой нужны тысячи. Правда, у меня есть небольшой капитал, но проценты от него, если пансион даст их, принадлежали бы моей матери.

- Мы ничего не можем требовать от вас, - сказала смущенно панна Говард.

- Да я и не говорю о требованиях, я только объясняю вам, как обстоит дело, чтобы не быть превратно понятой и чтобы впоследствии меня не судили слишком строго, - снова возразила панна Малиновская. - Я нахожусь в щекотливом положении, ведь пани Ляттер может все потерять, а я до некоторой степени вовлечена в ее дела и вынуждена буду купить у нее пансион. К тому же пансион запущен, нужны большие перемены, в том числе и в личном составе.

Мадзя была вне себя от негодования, панна Говард то бледнела, то краснела, насколько это было возможно при ее вечно розовом лице.

После тягостной паузы панна Говард поднялась и стала прощаться с хозяйкой дома.

- В таком случае, - сказала она напоследок, - мы должны искать других путей спасения.

- Надеюсь, панна Клара, - произнесла Малиновская, - все, что я сказала, для вас по крайней мере не является неожиданностью? Мы ведь уже несколько месяцев ведем об этом разговоры.

- Да, но мои взгляды на этот предмет изменились, - холодно ответила панна Говард.

Мадзя была в таком смятении, что чуть не забыла проститься с панной Малиновской.

Когда, покинув квартиру будущей начальницы, они вышли с панной Говард на улицу, та сердитым голосом заговорила: