Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Мари Варей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лифт отремонтировали, и я всегда могу предложить тебе дегазированную бутылку «Перье», которая стоит у меня в холодильнике. Или стаканчик чистейшей водопроводной воды.
– Как заманчиво.
– И к твоему сведению, я далеко не такой воспитанный, каким кажусь.
Джереми больше не шутит. Он немигающе смотрит на меня потемневшими глазами. На мгновение теряю дар речи, понимая, что он всерьез предлагает мне подняться к нему в квартиру. Похоже, он не такой замкнутый и нелюдимый, каким кажется. А может, это в нем говорит алкоголь…
– Ты сейчас серьезно?
Я забылась, расслабилась, позволила ему поверить, что я – нормальная девушка и готова провести с ним ночь просто потому, что он мне нравится. Мне не следовало это делать. Я потеряла бдительность.
– У нас уже был этот разговор, – отвечает Джереми. – Когда я что-то говорю, то всегда отвечаю за свои слова.
– А Саранья?
Он поднимает бровь, удивленный вопросом.
– Саранья – чудесная девушка, но если бы у нее были на меня виды, то она бы не просила у меня советы по отношениям. Более того, сегодня она официально объявила меня своим «специалистом по свиданиям». Кстати, она уже три недели встречается с ландшафтным дизайнером, который пишет ей стихи в соцсетях…
Поэт-дизайнер… Саранья рассказывала мне о нем, но я не знала, что их отношения длятся уже так долго.
Кивнув, достаю из сумочки телефон.
– Ты не ответила, – лаконично констатирует Джереми.
Он прислоняется к воротам, явно не собираясь уходить домой, и я ужасно нервничаю.
– Мой ответ «нет».
– Из принципа или потому что не хочешь? – помолчав, интересуется Джереми.
– Потому что не хочу, потому что мы работаем вместе и… это не мое.
– Что «это»?
Мне хочется, чтобы он отвернулся, чтобы перестал смотреть на меня.
– Флирт, – говорю я резче, чем собиралась, – свидания, романтические отношения, брак…
Джереми слабо улыбается.
– Я не предлагал тебе руку и сердце. Но дело твое.
Он с невозмутимым видом наблюдает, как я заказываю машину. Он даже не выглядит по-настоящему разочарованным. Думаю, он пьян и подкатил ко мне только потому, что я оказалась рядом.
Завтра он почувствует облегчение от моего отказа.
– Когда приедет твое такси?
– Через четыре минуты, но ты можешь уже идти.
– Я подожду.
– Это необязательно.
К горлу подкатывает комок, и я чувствую абсурдное разочарование, словно это Джереми отказал мне, а не наоборот.
– Не волнуйся, настаивать не в моем стиле. К тому же осталось всего три с половиной минуты, – замечает он, засовывая руки в карманы куртки.
Мы стоим в полнейшем молчании и ждем. Согласилась бы я провести с Джереми ночь, если бы он оказался настойчивее? Не исключено. Всего одну ночь. Просто чтобы не засыпать в одиночестве. Нет, я схожу с ума. Нельзя даже думать об этом. Джереми мне не нравится. Мне уже давно никто не нравится. Ладно, он мне нравится, совсем немного, но это всего мимолетный порыв. Завтра все пройдет: и желание погладить каштановую щетину, покрывающую его щеки, и желание вдохнуть запах его кожи, заглянуть ему в глаза, такие голубые, что хочется в них утонуть… Нет, это все ночной Париж. Завтра от этих желаний не останется ни следа. Я перестану представлять, как Джереми низким голосом шепчет мне на ухо непристойности или как я просовываю руки ему под куртку, чтобы коснуться теплой кожи…
– О чем задумалась? – спрашивает Джереми, зевая. – Ты странно на меня смотришь.
Вздрагиваю и чувствую, как краснею.
– Ни о чем. О своем такси.
– Вон оно.
Перед нами останавливается черная машина. Джереми открывает мне дверцу, и я сажусь.
– Тебе идут распущенные волосы, – говорит он. – Спокойной ночи, Алиса.
Не дожидаясь моего ответа, Джереми захлопывает дверцу, и машина трогается с места.
Достаю из сумки резинку и торопливо завязываю волосы в тугой хвост. По какой-то непонятной причине я одновременно и злюсь, и грущу. Откидываюсь на спинку кожаного сиденья и глубоко вздыхаю.
Каким бы непонятным, иррациональным и нелепым это ни казалось, Джереми мне нравится.
Мне следовало согласиться.
Дневник Алисы
Лондон, 2 февраля 2012 года
Привет, Брюс!
Давно я тебе не писала. Не хотелось как-то. От Скарлетт ничего не слышно, и я скучаю по ней. Мне бы следовало ей позвонить, но это она всегда делает первый шаг к примирению, когда мы ссоримся. Я перестала ходить к психотерапевту (от нее никакого толку), зато пошла к гинекологу и спросила, что делать в моей ситуации. Я начала принимать гормональные таблетки – запиваю их кофе за завтраком, чтобы стимулировать овуляцию.
Эффект налицо, пусть совсем не тот, на который я рассчитывала: у меня плюс три кило, волосы на теле растут в десять раз быстрее, чем раньше, а прыщей больше, чем у подростка. А еще на работе завал и, соответственно, скверное настроение и упадок сил.
С остальным я завязала: и с походами к психотерапевту, и с йогой для зачатия, и с маслом вечерней примулы…
Я пишу тебе, Брюс, потому что чувствую: это помогает мне привести мысли в порядок. Не сказать чтобы ты сильно помог, но я стараюсь делать все что могу.
Вчера мы говорили с Оливером об искусственном оплодотворении. Он уже заводил об этом речь, и я уже отказывалась. Не такого я хотела для своего ребенка. Я хотела, чтобы он зачат в любви, а не в пробирке. Может потому, что сама родилась в результате ЭКО… Не знаю. Мне недавно исполнилось двадцать семь. Двадцать семь – это не шестьдесят три. Но давай посмотрим фактам в лицо: я не беременею, а Оливеру скоро тридцать семь… Поэтому я пообещала ему, что подумаю о таком варианте.
Я злюсь на свое тело, Брюс. Мне кажется, что оно меня подводит, потому что не выполняет свою функцию. Мое тело не способно сделать то, что с незапамятных времен делали все женщины. Я никогда не задавалась вопросом, смогу ли иметь детей, пока не захотела родить. А следовало бы – учитывая историю моих родителей. С тех пор, как я встретила Оливера, я всегда представляла, что у нас будут дети. Я всегда любила возиться с детьми. С тринадцати лет я пополнила ряды нянь, больше ради удовольствия, чем ради денег. Больше всего мне нравились младенцы – они любят без причин и условий, доверчиво смотрят на тебя и радостно агукают. Я могла баюкать детей часами, их крики меня никогда не раздражали.
Я с нетерпением ждала первых месячных, но потому, что они предвещали конец детства, а не возможность материнства, мысль о котором в четырнадцать лет еще не приходила мне в голову. Мама не разговаривала с нами о таких вещах, как месячные. На деньги, вырученные за сидение с детьми, я купила в «Волмарте» упаковку прокладок (самые дешевые – по два доллара и десять центов) и, спрятавшись в туалете, тренировалась прилеплять их к трусикам. С одиннадцати лет я клала в ранец небесно-голубую косметичку, в которой были чистые трусики, пачка салфеток и две прокладки (Дакота утверждала, что девственницы не могут пользоваться тампонами, на что Эшли закатывала глаза). Периодически я вытаскивала эту косметичку и проверяла, все ли вещи на месте, представляя день, когда наконец смогу ими воспользоваться. До чего же мы глупы в детстве! С тех пор, как у меня начались месячные, я бы отдала свой правый яичник и всю коллекцию французских романов, чтобы их у меня не было.
В январе 1999 мне исполнилось четырнадцать, а месячных так и не было. Впрочем, в мае голубая косметичка наконец пригодилась: ею воспользовалась Скарлетт. Об этом знал весь мир, поскольку Скарлетт сочла глупым скрывать совершенно естественное явление, которое каждый месяц происходит с половиной человечества. Я никогда не видела, чтобы она, как остальные девочки, прятала тампон в рукаве или в кармане или придумывала оправдания, когда у нее болел живот. Однажды директор назначил Скарлетт отработку и прочитал ей лекцию о необходимости соблюдать приличия за то, что на уроке истории она подняла руку и громко попросила разрешения пойти сменить прокладку. Класс разразился смехом, а мне стало стыдно за сестру. Сегодня мне стыдно за то, что мне было стыдно.
Если раньше я давала Скарлетт салфетки, ручки или дезодорант после уроков физкультуры, то теперь начала снабжать ее прокладками и тампонами. Долгое
