Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Мари Варей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я в таком отчаянии, что не готова разделить с Крисом его энтузиазм. Потом звонит телефон. У Криса постоянно звонит телефон. У нас нет ни клиентов, ни партнеров, потому что у нас нет даже приложения, но Крису постоянно кто-то звонит. Загадка. Он вежливо выставляет меня за дверь, и я отказываюсь в опенспейсе. Желание умыть руки становится все сильнее. В конце концов, какое мне дело, что компания обанкротится? Но потом мой взгляд падает на Реда и Виктуар, которые усердно работают, и внезапно меня как кипятком ошпаривает реальность. Я, Реда, Виктуар. Какова вероятность, что мы найдем работу в другом месте? Мы здесь только потому, что не смогли больше никуда устроиться. А может, Крис нанял нас именно потому, что знал: мы не сможем никуда устроиться? Что ж, может, ему и не удастся помочь осиротевшим носочкам, но зато он помогает нам.
Снова смотрю на Криса. Он говорит по телефону, выразительно размахивая руками. Я вспоминаю, как он поехал со мной в больницу, и ощущаю прилив нежности. Несмотря на неорганизованность и неспособность чего-либо добиться, Крис – прекрасный и искренний человек, я в долгу перед ним и должна выложиться на все сто, потому что Крис дал мне возможность построить новую жизнь, за что я никогда не смогу ему отплатить.
Вздыхаю и вбиваю в строке поиска «как организовать бизнес-тренинг».
Дневник Алисы
Лондон, 5 марта 2012 года
Дорогой Брюс!
Как ни странно, я по тебе скучаю. Кажется, я привыкла писать. Пользы от этого мало, но, быть может, однажды я откопаю где-нибудь этот дневник и с удовольствием перечитаю свои воспоминания. Особенно если к тому времени буду доживать свои дни в доме престарелых – в полном одиночестве, конечно, потому что никогда не рожу детей, а Оливер, учитывая его рабочий график и одержимость рыбой с жареным картофелем, уже давно будет мертв.
Как видишь, у меня не очень хорошо получается находить во всем положительную сторону.
Тебе наверняка интересно, поэтому расскажу: встреча Скарлетт прошла хорошо. Тот тип работает в Origin Records. Кажется, он арт-директор. Он привел с собой парня, который будет агентом Скарлетт. У Скарлетт теперь есть собственный агент, представляешь?!! С ума сойти. Возможно, вскоре она даже встретится с тобой лично. Скарлетт нужно написать еще несколько песен, чтобы закончить альбом. Это отнимает все ее время.
Видимо, происходящее вызывает энтузиазм только у меня. Скарлетт осторожно говорит, что не хочет радоваться раньше времени. Мол, альбом может провалиться, а Origin Records – это не Universal. Маме, кажется, все равно. Она сказала Скарлетт, что у нее снова ничего не получится, и посоветовала найти нормальную работу.
Я скучаю по Скарлетт. Мы созваниваемся по скайпу по меньшей мере раз в неделю и регулярно списываемся. Скарлетт пишет сообщения типа: «Все, я подписала контракт!» или «Гарри хочет начать препродакшн в следующем месяце», «С микшированием закончили» и другую информацию, значение которой от меня порой ускользает. Мне тяжело осознавать, что в этот важный для Скарлетт этап она так далеко.
Помню, что подростком Скарлетт по выходным либо подрабатывала, чтобы оплатить уроки игры на гитаре, любо сидела в гараже и репетировала. Все эти годы ее ногти, часто окрашенные в черный или синий цвет, были коротко острижены, а подушечки пальцев – покрыты волдырями от струн. Иногда они даже кровили. Скарлетт не жаловалась, но под моим испуганным взглядом, морщась, дезинфицировала раны девяностоградусным спиртом.
Однажды я позвонила в гитарный магазинчик в Ист-Виллидж, номер которого нашла в телефонном справочнике, и спросила, как избежать травм. Потом отправила магазину чек, и мне прислали напальчники аж из Нью-Йорка. Скарлетт не хотела их надевать: ей нужно была чувствовать музыку. Она утверждала: стать музыкантом можно только через страдания.
Мама тогда много работала. Когда-то она начинала как переводчик эротических романов, а теперь специализировалась на переводе бухгалтерской и финансовой документации. Теперь, когда я думаю об этом, такой карьерный рост был, мягко говоря, странным. Мама днями и подчас ночами переводила счета и годовые отчеты с английского на французский. Это было не так весело, как переводить истории о злоключениях секретарш, влюблявшихся в боссов-миллиардеров с железобетонными кубиками пресса, но оплачивалось гораздо лучше. После того, как финансовое давление на маму уменьшилось, она стала уделять мне больше времени. Проверяла уроки, подбадривала, хвалила за оценки и в какой-то момент даже решила давать мне карманные деньги – три доллара в неделю. Она попросила не говорить об этом Скарлетт, из-за чего я чувствовала себя просто ужасно. Я была достаточно взрослой, чтобы понимать: правда причинит моей младшей сестре боль. Не из-за денег – Скарлетт всегда отличалась бескорыстностью, – а потому, что моя сестра, которой было наплевать на мнение всех окружающих, очень ценила и по сей день ценит мамино мнение.
Скарлетт начала зарабатывать очень рано. Она лгала о своем возрасте и бралась за любую работу, которая могла принести ей доллар-другой: работала в портовых барах, летом красила лодки, время от времени помогала родителям Эшли в саду и была на подхвате у местных фермеров, которые приезжали по субботам на рынок. Все ради единственной цели: оплачивать уроки игры на гитаре и однажды купить электрогитару, усилитель и, возможно, какую-нибудь одежду, которая будет ее собственной, а не ношенной мной. Все свои накопления Скарлетт хранила в ржавой коробке из-под печенья, которая стояла на полке. Чтобы компенсировать мамину несправедливость, я ждала, пока Скарлетт получит зарплату, и осторожно подкладывала половину своих карманных денег в ее коробку. Скарлетт была не из тех, кто ведет счет деньгам, и она никогда ничего не замечала. Кроме разве что одного раза. Войдя в комнату, я увидела, как она сидит на кровати, скрестив ноги, и, хмурясь, изучает содержимое коробки.
– Почему у тебя такой вид? Что-то не так? – осторожно поинтересовалась я.
– Здесь намного больше, чем я думала.
– Ты, наверное, неправильно посчитала.
Скарлетт раздраженно покачала головой, но потом ее лицо просветлело, и, несмотря на темную подводку вокруг глаз и черную кожаную куртку, уставилась на меня с совершенно детским восторгом.
– Может, мама подложила тайком, – с надеждой предположила она.
Я не стала ее разубеждать.
Как только Скарлетт удалось собрать необходимую сумму, она купила себе электрогитару, которую заприметила еще полтора года назад в одном из магазинчиков в Провиденсе. Опробовав гитару, Скарлетт пообещала вернуться за ней. С тех пор она рассказывала мне об этой гитаре каждый день, называя «Звездой» и вспоминая о ней с нежностью, как о ребенке, который вскоре станет частью семьи. Одним субботним утром мы сели в автобус до Провиденса. Это был один из редких случаев, когда я видела Скарлетт напуганной или встревоженной. Она почти все время молчала, ее большие глаза сосредоточенно смотрели на пейзаж, проносившийся за окном. Она вела себя так, словно готовилась к встрече с любовью всей жизни.
Владелец магазина прекрасно помнил мою сестру.
– Значит, ты вернулась за той гитарой? – спросил он с добродушной улыбкой.
– Да. Вы же ее не продали?
Он рассмеялся и ушел в подсобку. Внезапно Скарлетт схватила меня за руку и крепко сжала. Казалось, ее переполняли эмоции, как, например, когда оказываешься на самой вершине американских горок или готовишься пойти к алтарю в день свадьбы.
Владелец магазина вернулся с гитарой. Она была темно-синей, блестела, как рождественский шар, а под струнами у нее мерцали серебристые стразы. Как сейчас вижу Скарлетт в тот момент. Она была уже не ребенком, но еще не взрослой женщиной, и казалась очень хрупкой в своей огромной кожаной куртке. Она была похожа на воробья. На ее лице застыло выражение застенчивости и почтения – совсем как тогда, когда она впервые прикоснулась к пианино в музыкальном классе. Первые несколько секунд она не двигалась. Потом отпустила меня, с бесконечной нежностью взяла гитару и вытянула перед собой. Владелец магазина молча наблюдал за ней, скрестив руки на груди. Его мягкая улыбка странно сочеталась с внешностью закоренелого байкера: выбритыми висками и длинными седыми волосами, собранными в хвост.
– Ну что? –
