Три седьмицы до костра - Ефимия Летова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И присутствие Вилора успокаивает тоже.
Он сидит на соседней скамье, пишет краткие положения грядущей через седьмицы служительской речи. Прошлый служитель, Томас всегда говорил, что на душу ляжет, иногда сбиваясь, иногда замолкая и перескакивая с одного на другое. Вилор не такой. Обдумывает, готовится, прикусывает кончик пера. Украдкой смотрю на него, на морщинку между бровей, на то, как он запускает пальцы в золотистые волосы. Но и Вилор на меня смотрит, бросает редкие острые взгляды, от которых мурашки бегут по коже.
Лепка с гончарным кругом мне не даётся. Одной рукой раскрутить, а другой придерживать, направляя глину, поднимающуюся, как маленький извивающийся смерч — на словах просто, а вот на деле… Все знаю, но не выходит никак.
В какой-то момент он незаметно подходит ко мне со спины, обхватывает ладони своими. Так гораздо лучше, только про лепку я сразу забываю. Пальцы Вилора, размягчившаяся влажная глина, мои пальцы — все смешивается, перемешивается, стираются границы. Я чувствую на щеке его тёплое дыхание.
— Кто научил тебя лепить? — спрашиваю я и мигом ощущаю, как напрягается, отстраняется мой напарник. Что я сказала не так..?
— Мама. Она редко выходила из дома, только послушать речи местного служителя. Часто лепила мне разные сказки, когда я был маленьким и показывала прямо у меня в комнате, перед сном. Лепила и сама разукрашивала.
— Твоя мама — родная сестра ласа Иститора?
— Да.
Странное ощущение, о матери Вилор говорит с нескрываемой нежностью, но этот разговор ему неприятен. Тьма делает меня чувствительнее, чем раньше — к интонациям, оттенкам эмоций, жестам.
— А где она сейчас? — я думаю о том, что мать Вилора должна быть еще не такой уж и старой женщиной. Но судя по той печали, что звучит в глубине его голосе, она вовсе не выращивает цветы в какой-нибудь деревеньке.
— Мама пропала много лет назад. Ушла на службу и не вернулась.
— Но…
— Тогда мне было лет семь. Я ничего не знаю. Герих уже в те времена имел немалые связи в городе, ее искали очень долго, но не нашли никаких следов.
Такое мне и в голову не могло прийти.
— Двадцать лет прошло, Тая. Что бы тогда не случилось, все это в прошлом.
Я молчу. Сочувствие очень плохо выражается словами. Но тьма внутри меня откликается на непроговоренный порыв.
— Отвернись на пару мгновений, — говорю я, сама не зная, зачем рискую. Вилор смотрит удивлённо — игривость и кокетство мне не свойственны, но повинуется и даже закрывает глаза, а я позволяю демонической силе тени вести свои пальцы. Только в конце чуть сминаю идеально ровный, гладкий кувшин с узким горлышком — ложь всегда выдают детали.
— Тася! Вот это да! Зачем тогда ты меня дурила?!
— Это случайность, — сейчас я говорю чистую правду. Вся наша жизнь — череда случайностей. И не больше.
Как-то незаметно я стала обращаться к тьме все чаще. Вот как сейчас — чтобы порадовать Вилора (я настояла на том, чтобы оставить кувшин у него) или чтобы выиграть несколько горстей для того, чтобы с ним побыть: тьма может быть отличным помощником в домашних хлопотах. Дело не в том, что я облегчаю себе жизнь — просто беру время взаймы у вечности.
Но сейчас в любом случае пора идти. Уже поздно, отведённое время давно вышло. Вилор льёт воду из ковша мне на руки, почти так же, как это делала перед осмотром Ниты знахарка Тама почти две седьмицы назад. И это снова возвращает меня к сказанным ею словам. Оказывается, есть человек, знающий обо мне правду. Почти посторонний, чужой человек — но принимающий меня, мою особенность, не осуждающий, не хулящий. Это возможно. Может быть, когда-нибудь и Вилор…
Стук в дверь заставляет нас замереть на месте. Обычно посетители служителя звонят в придверный колокол — и Вилор беседует с ними во дворе, у ворот. Могли ли мы не услышать глубокий, утробный колокольный звон?.. Да у нас и не принято беспокоить кого бы то ни было после заката без крайней необходимости.
В самом моем присутствии здесь нет чего-то преступного или крамольного. Но слухи появляются и по менее значительным поводам. Вилору слухи совершенно точно не нужны. Не успев ничего обдумать, я ныряю под стоящий у стены внушительный деревянный стол, накрытый чистой льняной скатертью, спускающейся до пола.
— Тая, чего удумала?! Тая?
Стук в дверь повторяется, и Вилор со вздохом идет отпирать дверь.
* * *
Еще до того, как я слышу легкие и звонкие шаги, шелест подола о порог, высокий и слегка томный голос, я понимаю — к Вилору пришла женщина. Скорее всего, молодая. Возможно, красивая… И так поздно. Зачем?
С каким-то опозданием осознаю, что я — далеко не единственное существо женского пола, имеющее возможность постоянно придумывать более или менее удачные предлоги, чтобы у него побывать. Некстати вспоминаются мои куда более разбитные и веселые ровесницы у колодца, их мечтания и вздохи, направленные в адрес молодого смазливого служителя. Эти мысли вызывают внутри какое-то новое, незнакомое, щемящее чувство. Тревогу. Вожделеющую тоску. Жадность. Злость.
Тьма внутри меня поднимает голову, как проснувшаяся змея: чужеродная, холодная сила.
"Не переживай, — внутри словно шепчет убаюкивающий мягкий голос. — Ты же знаешь, кто бы на него не покусился, мы сможем избавиться от любой, только пожелай. Он наш, никому не отдадим. Мы все можем…"
Не можем. Я не могу. Надо гнать прочь эти страшные искушающие мысли.
"Так и повода пока нет"
Между тем, голос женщины звучит обеспокоенно и ничуть не игриво. Впрочем, есть в ее голосе какая-то наигранность, чрезмерная, немного раздражающая пафосность. Кто же она такая..? Из нашей деревни, совершенно точно, но вряд ли живет поблизости, знакомые интонации, но часто мы не встречались.
— Лас Виталит, прошу прощения за поздний визит… Мужу стало совсем плохо… Да, он болеет уже давно, возраст, да и хворей множество…он чувствует, что скоро путь на небо откроется ему, и хотел бы поговорить с вами, пока находится в сознании. Я, конечно, не буду мешать вашей беседе, все же это очень важно, поговорить со служителем в такое мгновение, нам так повезло, что вы у нас есть… Да, лас Гренор к нам заходил, но… да вы же знаете, лас Виталит! К тому же зна… знающие люди сказали, уже ничего нельзя сделать.
Теперь я понимаю, кто эта поздняя посетительница. Нилса, в девичестве Лиата, сестра
