Доверено флоту - Николай Кулаков

Реакция на мои слова была неожиданно бурной. «А мы не поедем!», «Мы еще пригодимся тут!», «За Одессу еще повоюем!» - возбужденно говорили, почти кричали обступавшие меня моряки в повязках и госпитальных халатах. Должен сказать, что не на всех возымела действие и последующая разъяснительная работа, для которой, правда, оставались считанные часы. На следующее утро мне доложили: когда ночью были поданы машины для отправки раненых в порт, некоторой части их, особенно из числа выздоравливающих, в палатах не оказалось…

Стремление не покидать родную Одессу, выстоять вместе с нею было характерно для многих коренных жителей города. Объявить во всеуслышание, что войска оставляют его, мы не имели права - тогда это сразу могло бы дойти и до врага. Но горожанам настойчиво советовали эвакуироваться, предупреждали о возрастающей опасности массированных бомбежек, о трудностях с подвозом продовольствия, местные запасы которого иссякали. Заговаривал об этом о одесситами и я прямо на улицах, напоминал, что на морских транспортах найдется место для желающих временно переселиться в другие, безопасные сейчас города. Однако уговорить тех, кто не уехал раньше, было трудно.

За время осады Одессы эвакуировались в тыл многие десятки тысяч ее жителей. Но мы имели возможность вывезти больше.

* * *

Последние дни Одесской обороны были очень напряженными. Вновь приходилось спрашивать себя: все ли учтено, не проглядели ли чего-то существенного?… На пределе своих возможностей работал порт. Кроме все большего числа транспортов прибывали крупные боевые корабли, тоже [116]включенные в расчет тоннажа, подаваемого для погрузки войск и вооружения, - без них было не обойтись.

Крейсера и эсминцы имели задачей также поддержку, сухопутных частей и прикрытие их отхода огнем (в ходе эвакуации корабельная артиллерия, и раньше игравшая тут весьма важную роль, все в большей мере заменяла отводимую с позиций тяжелую армейскую). Сосредоточенными у Одессы кораблями эскадры управлял пришедший на крейсере «Чернона Украина» контр-адмирал Л. А. Владимирский.

Знал ли противник о наших ближайших намерениях? Догадывался ли в какой-то мере о них? На этот счет не раз возникали сомнения. Но, очевидно, все же не знал. Во всяком случае, после 9 октября он не предпринимал серьезных попыток прорвать наш фронт, удерживаемый ограниченными силами, за которыми уже не было никаких резервов.

Правда, воздушные налеты на порт усилились. Летчики-истребители и зенитчики сумели предотвратить потерю кораблей, но одна бомба 14 октября все-таки попала в корму теплохода «Грузия», уже принявшего на борт войска и боевую технику. Возник пожар, грозивший гибелью судна и большими жертвами. «Грузию» спасли моряки эсминца «Незаможник». Его командир капитан-лейтенант П. А. Бобровников смело, без чьих-либо приказаний подвел свой корабль к горящему транспорту (прекрасный пример боевой инициативы, быстрой реакции, товарищеской выручки, которые всегда высоко ценились на флоте!). В огонь и дым ринулись аварийные группы эсминца, возглавленные его комиссаром старшим политруком В. З. Мотузко, были мгновенно введены в действие насосы и другие противопожарные средства. И судно удалось отстоять. «Грузия» смогла своим ходом дойти до Севастополя.

В ночь на 15 октября, удостоверившись, что все идет как надо, отбыла из Одессы наша группа. Вместе с нами шли на катерах-охотниках авиаспециалисты из аэродромных служб и те одесские летчики, боевые машины которых вышли из строя (все мало-мальски исправные самолеты перегонялись в Крым по воздуху). На душе было смутно. Одно дело сознавать, находясь где-то далеко, что оставление Одессы стало неизбежной необходимостью, и совсем другое - смотреть, как скрывается в темноте за кормой славный город, и знать, что через сутки с небольшим в нем начнет хозяйничать враг…

Какое- то облегчение давало лишь сознание того, что под Одессой сделано, кажется, все возможное, чтобы надолго сковать, оттянуть от других участков фронта побольше неприятельских [117] сил. И чтобы здесь истребить побольше захватчиков, вообще не пустить никуда дальше.

Еще трудно было охватить мыслью все значение Одесской обороны, в том числе морально-политическое. Но, хоть и не так она заканчивалась, как мы раньше надеялись, крепко верилось - в смертельной борьбе с фашизмом не может остаться бесследным тот факт, что обыкновенный город без фортов и бастионов, стоящий между морем и Степью, превратился в неприступную крепость на пути вражеских полчищ. А ведь в то время еще надо было доказать, что гитлеровскую военную машину, прокатившуюся по всей Европе, можно остановить. Разве не помогала стойкость защитников Одессы развеять миф о «непобедимости» фашистов!

Одесса с изумительной силой показала, как у нас способны слиться воедино фронт и тыл, как прямым резервом войск, отражающих натиск врага, становятся все, кто в состоянии взять в руки оружие, а самоотверженными помощниками - все от мала до велика. Тогда еще не сложилось понятие «город-герой» (так стали называть Одессу и другие города позже), но из этого оно и родилось, это собою выразило.

Нужно было еще осмыслить и новый драгоценный опыт теснейшего боевого взаимодействия флота с армией, которое в последние месяцы и недели находило подчас непредвиденные формы. В боях за Одессу черноморцы не просто поддерживали сухопутные войска огнем кораблей, обеспечивали их снабжение, пополняли их матросскими отрядами - все это само собой разумелось. Введя в действие практически все свои силы, флот, когда этого потребовала обстановка, принял на себя по приказу Верховного Главнокомандования и всю ответственность за оборону Одесской базы, а вместе с нею и осажденного с суши города, всего одесского плацдарма. Конечно, я тогда не представлял, насколько скоро пригодится и какое развитие получит этот опыт на другом приморском плацдарме, значение которого будет еще большим, а борьба за него - еще упорнее.

Мысли возвращались к делам наступающего дня. Нельзя было не тревожиться за то, как пройдут в Одессе последние сутки ее 73-дневной обороны, как осуществятся назначенные на следующую ночь отвод 35 тысяч бойцов с переднего края на причалы порта, посадка на суда, выход в море. В ночь, когда завершалась эвакуация, должны были определиться успех или неудача всей операции.

Что- то убеждало меня: не сорвется наш дерзкий план, не сорвется. И тогда начинало тревожить уже дальнейшее -[118] не опоздало бы одесское подкрепление к решающим боям за Крым!…

Уверенность в успешном завершении эвакуации не подвела.

Отвод с передовых позиций трех стрелковых дивизий и спешенной кавалерийской начался в соответствии с планом в 19 часов 15 октября. Одновременно крейсер «Красный Кавказ» и другие корабли открыли огонь, имитируя артподготовку к ночным контратакам. Расстояние от самых дальних рубежей до порта составляло около 20 километров. Настали самые тревожные часы, когда оборону держали лишь небольшие арьергарды и окончательно проверялось, сумели ли мы сохранить все в тайне от врага.

На двух участках - в южном и западном секторах - он неожиданно предпринял активные действия. Однако командованию скоро стало ясно, что это атаки местного значения. Корабельная артиллерия и ружейно-пулеметный огонь подразделений прикрытия отбросили противника на исходные позиции. Новых атак не последовало.

Донесение из Одессы, принятое незадолго до полуночи, гласило: «Войска выполняют свою работу по плану. Фронт спокоен».

Врага удалось-таки продержать в неведении до конца. Без помех с его стороны амбаркация войск, то есть погрузка их на суда, начавшаяся в 23 часа, к трем часам ночи была в основном закончена. Транспорты по мере их загрузки выводились на внешний рейд. На крейсера, стоявшие на якорях вне порта, людей перевозили базовые тральщики. В шестом часу утра, еще до того как наступил поздний октябрьский рассвет, крейсер «Червона Украина» принял на борт тысячу с небольшим бойцов последних отрядов прикрытия. На этом же корабле уходило командование оборонительного района.

Оборона была свернута, последние береговые батареи, бронепоезда и другая нетранспортабельная техника взорваны, порт опустел. Ночью в Одессе распространялось обращение к населению города, объяснявшее причины оставления его войсками и призывавшее продолжать борьбу с фашистскими захватчиками. «Не навсегда и не надолго оставляем мы нашу родную Одессу, - говорилось в нем. - Мы скоро вернемся, товарищи!…»

Противник, как потом выяснилось, еще в течение нескольких часов после ухода последних судов производил обычные налеты на порт и город, продолжал обстреливать рубежи нашего бывшего переднего края. Оттуда время от [119] времени вели ответный огонь одесские партизаны, отошедшие затем на свои базы, созданные в знаменитых одесских катакомбах. Лишь во второй половине дня враг обнаружил, что советских войск под Одессой нет.