Неучтенный фактор (СИ) - "Minestrellia"

Однако с чего начать сейчас, Роман даже толком не знал: у него не было ни документов по делу, ни возможности поговорить о чем-то по вопросу Куколки с коллегами, потому что даже Женя, с каким бы уважением и пониманием не относился к Роману, все равно не скажет ему ни слова. И, наверное, в какой-то степени это правильно. Откровенно говоря, неприятный осадок от мысли, что ему, возможно, не доверяют, да и что просто вот так отстранили от дела, остался. Вот только упрекать было некого и нечего, кроме закона. А для размышлений, пожалуй, хватит и того, что Роман и так уже знает и помнит. И в то же время, пожалуй, следовало бы, наконец, разобраться в комнате Олеси. Делать этого не хотелось, но и сидеть без дела, пока мозги пытаются работать, Роман не мог.

Комната Олеси за прошедшие дни, пока ее никто не открывал, никак не изменилась: кровать так и не заправлена, какие-то вещи висят на спинке стула, открытый ноутбук с погасшим экраном стоит на столе, рядом открытый ежедневник, а сумка для университета все еще висит на положенном ей месте — на ручке двери с внутренней стороны. Из изменений были разве что немного подвядшие без поливки цветы на подоконнике да осевшая на книжные полки пыль. Оглядевшись, Роман судорожно вздохнул. Он не знал толком, с чего начать разбирать вещи дочери, а потому для начала сделал по комнате несколько шагов, надеясь как-то интуитивно сориентироваться.

Но в голову ничего не приходило. Наверное, нужно было для начала разобрать одежду: что-то отдать Арисе, что-то продать или отдать в детские дома, что-то — просто выбросить. Так же, наверное, стоит поступить и с остальными вещами, и в идеале — в компании Арисы.

Однако Роману казалось, что она будет лишней, чужой в этой комнате, казалось, что она вообще не должна больше находиться в комнате Олеси. Чувство было странным, но ему хотелось поддаться. Тем более у мужчины находилось оправдание на случай, если Ариса вдруг спросит, почему Роман разбирал комнату погибшей без нее — ведь сама Ариса ушла с самого утра. Да, оправдание глупое, ведь можно было бы позвонить или написать, но… разве такие вещи обсуждают по телефону? Да и, честно говоря, на глупость аргумента Роману было как-то плевать.

Несколько минут Роман без особого интереса и с какой-то странной тоской рассматривал полки с книгами, тетрадями, сувенирами, безделушками и учебниками, завешанные плакатами и постерами стены, забитые какими-то заметками и наработками на статьи и доклады записные книжки. В голову в очередной раз закралась мысль: «Что же ты забыла в тот вечер на улице? Ведь писала, что никуда не собираешься… Врала? Или кто-то выманил?»

Но кто мог выманить? А главное, как? Телефона у Олеси не было, когда ее тело нашли. Как не было и документов или денег, и глазных капель, которые она всегда с собой носила.

«Глазных капель… не было…»

Встрепенувшись, Роман внимательно оглядел рабочий стол. Всякий раз, как он заглядывал к дочери в комнату, упаковка с набором из пяти тюбиков с каплями стояла на столе, рядом со стаканчиком для ручек и карандашей. Но сейчас ее там не было, хотя Олеся совсем недавно получила новый рецепт от врача, а капли просто не могли так быстро закончиться. А в теле при вскрытии нашли достаточное для летального исхода количество клофелина… Значит, убийца знала, что у Олеси глаукома и что у нее лекарство с клофелином. Тем более вряд ли бы Олеся потащила с собой на обычную прогулку все пять тюбиков с лекарством, верно? А кто из окружающих и близких знает, что у дочери Романа была глаукома?.. Да немногие. Он с Арисой да Женя…

Тряхнув головой, Роман еще раз оглядел стол. Догадка показалась слишком глупой и нереальной. Ариса, какой бы отстраненной обычно не была, Олесю очень любила и вряд ли бы убила ее. Тем более Куколка…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«С другой стороны, Ариса ведь и правда очень любила Олеську, — пронеслось в голове Романа, когда его взгляд остановился на последних записях в ежедневнике погибшей дочери. — А убили ее клофелином… Довольно милостиво для Куколки. В конце концов, обычно она убивает только пытками, а тут просто усыпила… Не просто так ведь сжалилась над девчонкой, да? Жестоко убивала людей и младше, а тут такая щедрость. А кому, убивая, не хотят причинять лишней боли?..»

Сглотнув, Роман внимательнее вчитался в записи Олеси. Он знал: всегда, когда она усиленно о чем-то думала, она начинала тихо сопеть, а еще — записывать обрывки мыслей, которые есть у нее в голове, чтобы как-то упорядочить. Многие считали это полезным навыком, и теперь, читая заметки, Роман в очередной раз убеждался в этом.

Почерк у Олеси был далеко не всегда красивый: она могла писать и каллиграфическим почерком, и как курица лапой. Конечно, в записи мыслей почерк становился не самым аккуратным и понятным, еще и заметки какие-то абстрактные. Однако вели они к совершенно ясному исходу:

«Красные волосы», «Дмитрий был прав», «Куколка где-то рядом», «ее знает половина отдела папы и Женьки», «всегда была первой на месте преступлений вместе со мной и никогда не реагировала эмоционально», «приемная дочь».

«Ариса?»

Ну, конечно. Кто же еще?

Ответ был таким простым, таким ожидаемым, но неожиданно очень тяжелым для осознания. Да и не верить записям Олеси смысла не было: сама девушка после таких записей оказалась убита, причем слишком щадящим для Куколки методом. Тем более Ариса действительно всегда вместе с Олесей оказывалась на месте преступления и действительно всегда, начиная еще с детства, с первых посещений работы отца, она относилась к убийствам безумно спокойно. Роман привык сваливать такую реакцию на детскую травму, — когда ее родителей и старшего брата убили у нее на глазах, а саму перед попыткой убийства чуть не изнасиловали, — но теперь все становилось на свои места.

Ариса не удивлялась убийствам не только из-за детской травмы. Она не удивлялась им, потому что сама их и устраивала. И в то же время открытие казалось странным: ведь Арисе скоро только исполнится двадцать четыре, как же она почти десять лет убивала людей с такого возраста? Впрочем, если вспомнить, что ее жертвы, по сути, росли вместе с ней, а сама девочка, после того как попала в семью Стругацких, попросилась на борьбу, все тем более вставало на свои места.

Но, выходит, Дмитрий, которого убили в начале месяца, прекрасно понимал и знал, что Куколка — это Ариса. И он понял это раньше всех остальных.

«Ну, конечно. У него, в отличие от многих других в отделе, взгляд не был замылен общением с Арисой. Она не была для него фактором, который можно было просто выбросить из дела со скидкой на то, что это ведь близкий человек, которого все знают, — подумал Роман и горько усмехнулся себе же, уже выходя из комнаты Олеси и направляясь к Арисе, чтобы обыскать ее комнату. Если он найдет хоть что-то… Можно вызывать наряд полиции из отдела для ареста девушки по подозрению в убийствах. — А если бы Дмитрий напрямую написал в подсказках имя Куколки, то никто бы в это не поверил, и еще упрямее бы перестали учитывать Арису в полной картине. Конечно, это логично: проще поверить в то невероятное, что ты понял сам, чем в то невероятное, о котором тебе рассказали. А тут он еще и кашу такую заварил… Выходит, Дмитрий пожертвовал собой ради дела. Но и утянул за собой мою дочь».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Скрипнув зубами от раздражения, Роман вошел в комнату Арисы и стал без каких-то моральных споров внутри выворачивать все ее шкафы и ящики. Эта девчонка никогда не была его родной дочерью, вряд ли когда-то даже была благодарна ему за помощь и за то, что ее не отправили в детский дом. И мужчина ее не винил, в конце концов, и сам не испытывал к ней отеческих чувств, но такая подстава!..