Я рисую ангелов - Анна Викторовна Томенчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она должна была быть дома. Но ее нет. Я ей не позвонил. Позвони сам? – Выдав это единой фразой, Карлин выдохся. Он с трудом встал с земли, добрел до скамейки и рухнул на нее, завалившись на подлокотник и закрыв глаза. По-прежнему сухие глаза. Аксель отвернулся от него и встал у ворот. Вой сирен предупредил о близости команды. Наконец-то. За это время можно было трижды убить.
Достав из внутреннего кармана телефон, он нехотя набрал номер миссис Карлин. Урсулла взяла трубку не сразу.
– Аксель Грин. Недоступный прекрасный синеглазый коллега моего почти бывшего мужа, – выдохнула она. – Но почему ты звонишь?
– Твой муж сказал, что ты должна была уже приехать домой. Где ты пропадаешь?
– Я всегда найду для тебя время. – В ее голосе появились незнакомые и неприятные ему нотки.
– Это официальный звонок, – пояснил Аксель. – Приезжай, пожалуйста, домой. Мне очень жаль, но твой сын мертв.
– Мой сын? Как это?
– Я смогу рассказать все, когда ты приедешь.
– А где этот негодяй Карлин?
– Он здесь.
– Я смогу быть через час.
Он положил трубку и выдохнул. Решено. Всем другим родственникам жертв плохие новости отныне будет сообщать Говард Логан. Во-первых, он слишком долго едет. Во-вторых, карьеру в полиции нужно начинать с самых неприятных задач.
Аксель сложил руки на груди и присел на мотоцикл. Урсулла, очевидно, была у любовника. Она знала, что муж на работе, и свободно себя чувствовала в дневное время. Но сегодня оставила ребенка одного, зная, что тот спит. В голове продолжала крутиться мысль о том, что убит сын полицейского, того единственного человека, который призван «раскусить» личность маньяка. Здесь может прослеживаться мотив, но что-то не складывалось. Не складывалось на глубинном интуитивном уровне. На поверхности – прямая связь. «Ах, ты хочешь меня „вскрыть“, вот, держи». В глубине – «Я хочу тебе кое-что показать». И «ты» здесь – совершенно необязательно Карлин.
Картина хороша тогда, когда у нее есть зрители.
Аксель закрыл глаза. Зрители. Без зрителей любое творчество превращается в депрессию. Когда ты пишешь в стол, рисуешь в стол, ни с кем не делишься тем, что делаешь, ты начинаешь умирать как творческая единица. Рафаэлю нужны зрители. Но он не хочет излишнего внимания. Он выбирает семьи с одним ребенком, чтобы не увидел второй. Он выбирает дома, чтобы не привлекать прохожих. В Треверберге нет традиции выкладывать фото с места преступления, подобные вещи держатся в тайне, но всегда происходит контролируемая утечка, чтобы прессе было что мусолить. Но достаточно ли ему прозвища «Рафаэль»? А что, если у этих полотен есть определенный зритель?
Несколько машин остановилось у ворот. Тресс и Логан выскочили из одной, команда криминалистов выгрузилась из другой. Одобрительно закивали, заметив, что детектив обмотал ботинки скотчем. А тот досадливо поморщился, мысленно отругав себя за то, что не убрал клейкую ленту после того, как вышел из дома.
– Сын Карлина? Серьезно? – тихо спросил Артур, доставая из кармана смятую пачку сигарет.
Говард Логан, остановившийся рядом, выразительно молчал. Он смотрел на дом, на лежащего на скамье Марка и думал о своем. Аксель знал о чем. Подобные интуиты лишены обычного человеческого сострадания. Как бы Говард ни относился к своему покровителю, сейчас тот превратился для него не более чем в свидетеля. Не более чем в отца жертвы.
– Да, увы. Я видел сам. Опознать на расстоянии непросто, учитывая характер убийства. Но я узнал этого мальчишку.
– Чудовищно, – проговорил Тресс, закуривая.
Аксель машинально протянул руку, получил свою сигарету, прикурил и мучительно затянулся. Да, этого не хватало. Он стянул резинку с волос, позволил им снова закрыть лицо, а потом рассеянно расчесал пятерней. Этот жест его всегда успокаивал.
– Это безумие или расчет? – тихо спросил он.
Артур покачал головой.
– Он не безумец в прямом смысле этого слова. Больной на всю голову, но не безумец. Он что-то исправил, верно? Какие-то прошлые ошибки.
– Кровь красная, ее чем-то разбавили. Ее намного больше. Я приехал несколько минут назад – она только начала темнеть. Больше деталей, больше времени на работу. Пришиты оба крыла. Подозреваю, что на волосах не клей, а что-то другое. Иди взгляни сам. Ты у нас криминалист.
Тресс показал недокуренную сигарету и улыбнулся. Полицейские растянули ленты заграждения, шикая на коллег. К Карлину не подошел никто. Марка знали и уважали почти все сотрудники управления. И каждый понимал, что слова в этот момент неуместны. Позже каждый обязательно скажет или сделает что-то такое, чтобы облегчить состояние коллеги. Но сейчас лучшая терапия – невмешательство.
Тресс, Грин и Логан молча курили, наблюдая за полицейскими, методично выполнявшими свою работу. Оградительные ленты растянули, знаки и дежурных расставили. В доме уже вовсю щелкали фотокамеры. Начался сбор улик. После подробной фотосъемки тело увезут в морг, где им сможет заняться судмедэксперт. А еще позже приедут уборщики и уничтожат все следы.
Аксель бросил недокуренную сигарету на землю, потушил ее носком ботинка, кивнул коллегам, оставляя их, и вернулся к Карлину. Тот лежал на скамье, глядя невидящим взглядом в небо. Темные волосы разметались, глаза все так же сухи и безжизненны. Руки сложены на груди. Он выглядел как человек, у которого проблемы на работе или от которого ушла любимая женщина, но явно не как отец, только что потерявший сына. Такие вещи доходят до сознания не сразу. Требуется время. Часто много времени. И Грин понимал, что Марка не стоит оставлять в одиночестве в ближайшие дни, а то и недели.
Краем глаза Аксель увидел, что Артур и Логан заходят в дом. Ему здесь делать нечего. Он все осмотрел. И еще много-много часов будет вытаскивать из памяти фрагменты увиденного и раскладывать их в строгий рисунок. А потом дополнять его отчетами криминалистов. Он тронул Карлина за плечо. Тот отреагировал с большой задержкой. Пустой взгляд остановился на лице Грина, губы чуть изогнулись, но с них не сорвалось ни звука.
– Твоя жена скоро приедет, Марк. Я побуду с тобой, если хочешь. Или оставлю тебя Урсулле.
– Нет, – неожиданно четко сказал Карлин. – Я не
