О завтрашнем дне не беспокойтесь - Николай Симонов

— «Так это же Бегемот!», — по мере включения сознания, догоняет он. Кот утробно мяукает, вылезает наружу, подходит к входной двери и начинает требовательно царапать ее когтями. «В туалет или пожрать захотел!», — правильно соображает Павлов и приоткрывает дверь, чтобы выпустить Ганса из помещения. Только кот исчез, распушив хвост трубой, как из-за двери послышался подозрительный шум: какие-то голоса, сливающиеся в нестройный гул.

Павлов распахнул дверь, намереваясь взглянуть на лужайку перед домом и узнать, что же там такое происходит. Вроде бы все на месте: машина — в гараже, супруга — на шотландском пледе, ребенок — в надувном бассейне. А вот и котяра. Роет, зараза, ямку на грядке с тюльпанами, да так яростно, что комья влажного чернозема и растения летят во все стороны. «Ганса надо загнать под дом!», — до глубины души возмущается он недостойным поведением ученой скотины. Однако стоило ему переступить через порог, как его мгновенно перенесло в хорошо знакомую ему Большую аудиторию Геологического факультета МГУ. «Опять ты, Павлов, опаздываешь!», — с высоты кафедры, строго и укоризненно, произносит преподаватель с козлиной бородой, как у Михаила Ивановича Калинина, и черного цвета академической шапочкой на голове. На шапочке мелом написано: «Академия наук СССР».

Приглядевшись, Павлов с удивлением замечает, что преподаватель почти голый: в одних черных, до колен трусах. А на трусах мелом написано:

«Действительный член». Павлов, бочком-бочком, пробирается на свободное место в первом ряду и оглядывается. Аудитория заполнена до отказа. Умные и сосредоточенные лица, однако, как назло, ни одного знакомого.

— Двоечник и хулиган Коровьев, к доске! — скомандовал преподаватель. Из последнего ряда вылетел какой-то субъект, в клетчатом костюме и надтреснутом пенсне, и приземлился возле черной и прямоугольной доски.

— Докажи математически, что теория относительности Эйнштейна не верна! — потребовал преподаватель.

— При каких коэффициентах искривления пространства, Мессир? — подобострастно улыбаясь, спросил студент.

— Со всеми, какие знаешь, а о тех, про которые не знаешь, пусть нам Павлов расскажет. На сегодняшний день он единственный специалист… — преподаватель усмехнулся. Не ожидая такого поворота событий, Павлов, как положено себя вести застигнутому врасплох студенту, покрутил головой, ища того, кто бы ему помог подсказкой. Но все демонстративно от него отвернулись. Он, конечно, обиделся, и в этот момент к нему подлетела записка, свернутая трубочкой. Он обрадовался, развернул и прочитал: «Хрен тебе на колесиках, Стукач, а не подсказка!».

— Так, кто бросил Павлову шпаргалку?! — грозно спросил преподаватель. — Молчите?! А мне и так известно, что это — Изя Фишман. И даже то, что там написано. Кандидат наук Фишман! Вон из аудитории! Павлов решил, что это не справедливо. Не только потому, что в записке нет ничего по теме семинара. Ему показалось, что форма обращения преподавателя к студенту, имеющему степень кандидата наук, попахивает не только антисемитизмом, но и оскорблением личности.

Когда студент по фамилии Фишман в вельветовом пиджаке броского вишневого цвета вышел из аудитории, громко хлопнув дверью, Павлов встал и смело заявил преподавателю протест, не забыв упомянуть про его жалкий внешний вид, позорящий честь Императорской Академии наук. Выслушав его, преподаватель щелкнул пальцами, и на нем, как по волшебству, возникла белоснежная сорочка со стоячим воротником.

После второго щелчка на нем появилась черная traje de serio, то есть фрачная пара. Затем он приклеил себе роскошные усы и нацепил на голову цилиндр. Переоблачившись и преобразившись, преподаватель взмахнул рукой и громко скомандовал:

— Транспортное средство г-ну Павлову — в студию! Тут же в аудиторию, в один миг превратившуюся в сверкающую юпитерами телевизионную студию, под звуки фанфар и гром аплодисментов, с шумом и грохотом прибывающего поезда въехал огромный фаллос. А на нём (вы не поверите!) торжественно восседал Валентин Георгиевич Афанасьев, облаченный в серый двубортный костюм из кашемира и накинутый на него кроваво-красный плащ с белым подбоем. В руках тов. Афанасьев держал предмет, отдаленно напоминающий копье. «Да это же вылитый Понтий Пилат! Всадник Золотое перо!», — поразился Павлов и принял адекватное решение: «Пора отсюда сваливать. Щас тут такое начнется…» Бочком-бочком он выбрался из аудитории-студии и, открыв дверь, столкнулся со старшим лейтенантом госбезопасности Светланой Викторовной Олениной, причем совершенно голой и с трупными пятнами на груди и животе. «Вот, — сказала она, показав служебное удостоверение и сверкнув фосфорическими глазами, — пришла на пересдачу зачета. Не знаете, кто принимает?» Не ответив на ее вопрос, Павлов бросился бежать по длинному мрачному коридору с многочисленными дверями по обе стороны. Заметив на дверях цифровые таблички, обозначающие порядковый номер помещений, он остановился, присмотрелся внимательнее и понял, что на этот раз его занесло в общежитие Главного Здания МГУ на Ленинских Горах. Справа от него возникла приоткрытая дверь под номером 1678.

Преодолевая страх, он вошел в комнату и увидел сидящую на кровати даму средних лет со скорбным, как у судьбы лицом, словно сошедшую с «Портрета женщины со скрещенными руками» Пабло Пикассо. Та же поза (сидя вполоборота к зрителю), такая же цветовая (серовато-голу-бая) палитра. Очертаниями глаз, надбровных дуг и скул женщина была удивительно похожа на Марину из Вологды.

— Здрасте… — пробормотал он, будучи неуверенным, что не ошибется, если назовет ее по имени. Женщина, которую он принял за Марину, повернула голову, и, глядя ему в глаза, замогильным голосом произнесла:

— Здравствуй, Дима! Вот уже год, как меня нет среди живых. Знай, что и ты скоро будешь взят отсюда, посему позаботься, сколько у тебя силы, о душе твоей, чтобы безбедственно пройти чрез область воздушных духов и избегнуть лютой руки Князя мира сего. Сердце его вылетело из груди, а горло сдавила паника. Он открыл глаза. Еще темно и тени какие-то непонятные по углам мечутся. Чтобы избавиться от наваждения он взглянул на часы. Фосфорицирующие стрелки циферблата показывали без четверти двенадцать.

Приготовляясь ко сну, он забыл завести часовой механизм. Затем он поднялся, обулся и направился в туалет. Все семеро девчат (он их специально пересчитал) были на месте. Они спали на спортивных матрацах, очень натурально посапывая, но, как-то странно распластавшись, словно морские звезды, — кто на спине, кто на животе. Возвращаться назад к «барьеру» ему уже не хотелось. Вроде бы выспался. А что же сон? Да, мало ли, извините за выражение, какая хрень, может присниться усталому и голодному человеку в условиях солнечного коронарного возмущения. Готовиться к смерти? Какой смысл?! Все равно она придет, когда ты ее не ждешь. И бояться ее не надо. Все равно это только лишь один миг. Когда этот миг пройдет, уже будет все равно… На лавке возле выхода он нашел оставленный кем-то пакет кефира, в котором еще оставалось не менее двухсот грамм полезной для здоровья кисломолочной продукции. Допив остатки кефира, он открыл дверь и вышел на крылечко. Поежившись от холода, он с удивлением рассмотрел какой-то необычный, клубящийся перед ним туман. Судя по нарастающему гулу огромного города — благополучной столицы могучей, еще не выкачавшей до дна Самотлор, великой советской державы, было около 4.00 мск. Где-то в школьном саду выводил рулады Luscinia luscinia, или попросту — соловей. Потом он услышал голоса и опознал в вышедших из тумана людей: школьного сторожа Кузьмичева, Галину Павловну Стручкову с большой сумкой в руках и одного из мальчиков, ради которых она отправилась на Белорусский вокзал. Двух других, по ее словам, забрал и увез куда-то наряд милиции. Оказывается, вырвавшись из-под ее опеки, и не имея возможности уехать, они связались с привокзальной шпаной.