Убийственный Париж - Михаил Трофименков

Скептицизм Церкви не помешал расцвету секты «месменитов». Первой их жертвой стал сирийский архимандрит-демонолог Сабуги, приглашенный Мари в качестве каноника в 1914 году. Когда они поссорились, Сабуги уехал в Нант преподавать математику, а Мари начали одолевать сны. В одном он вершил черную мессу и вещал: «Ты больна и заболеешь еще тяжелее». В другом — кусал ее за щеку, после чего из щеки извлекли зуб. 19 февраля 1919 года четверо «месменитов» ворвались к нему, раздели догола, привязали к столу и жестоко выпороли по всем нормам средневекового экзорцизма.

В январе 1926 года та же участь постигла аббата, обвиненного пятидесятивосьмилетней Мари в сексуальных домогательствах. «Группа буржуа-садистов» («Тайм») была еще многочисленнее и включала, среди прочих, вдову убитого на колониальной войне в Сирии офицера и ее семнадцатилетнюю дочь. А страдания жертвы, которой предварительно засыпали перцем глаза — куда сильнее: крики аббата разносились по всему городку.

Гарсон, адвокат жертв Мари, не только вошел в контакт с парижскими мистиками, но и читал лекции в Международном метафизическом институте, опубликовал в «Метафизическом журнале» статьи «Целители и их практики» (1928) и «Современная черная магия» (1929). На одной из лекций он рассказал, что видел, как колдун вызывал Сатану в лесу Фонтенбло, и держал в руках скрепленные кровью договоры: один из них подписал известный банкир, чье могущество неизмеримо выросло. Гарсон доказывал: черная магия — не предрассудки дикарей-крестьян, как принято считать. Ее практикуют повсеместно, возможно даже люди, знакомые вам по парижскому высшему обществу.

Не случайно именно Гарсон с 1946 года и до самой смерти возглавлял литературное общество, названное в честь знаменитого писателя Жориса Карла Гюисманса (1848–1907). Хотя Гюисманс и умер правоверным католиком, в 1891 году Францию шокировал и заворожил его роман «Там, внизу» («Бездна») о кружке современных сатанистов. Среди прочего Гюисманс описал черную мессу, на которой якобы присутствовал.

Гарсон, кто он — адвокат, допущенный на черную мессу, католик-сатанист или «изгоняющий Дьявола»? Ни то ни другое. Ключ к тайне Гарсона — в названии романа спасенного им Арно: «Плата за страх». Он был зачарованным и крупнейшим исследователем страха. В «Дьяволе» он так сформулировал свое мировоззрение: «Люди отягощены ужасным наследственным страхом. Прежде чем стать религиозным животным… человек был животным пугливым».

P. S. Гийом Раду экранизировал книгу Гарсона «Мерзостная жизнь Гийометт Бабен» (1948).

СЕДЬМОЙ ОКРУГ

Глава 15

Эйфелева башня

Честная афера близнецов

Вы, конечно, ожидаете, что я расскажу вам о человеке, который, прикинувшись правительственным чиновником, в 1925 году выставил на торги и продал за двести пятьдесят тысяч франков башню на металлолом и остался бы безнаказанным, если бы не решил продать ее во второй раз. Да, афера чеха-фалынивомонетчика Виктора Люстига по праву входит в антологии величайших мошенничеств в истории. Но о ней уже столько написано, а мне по душе другая афера — изящная, восхитительно простая, насколько я знаю, нигде не описанная и, возможно, единственная в истории афера почти филантропического свойства.

Жили-были в Париже два брата, близнецы и аферисты — эту историю я узнал со слов внука одного из них. Когда у них иссякала фантазия, они отправлялись на прогулку в Люксембургский сад, где им неизменно что-нибудь да приходило в голову. Возможно, в самой атмосфере сада есть что-то магическое, благодатное для мошенников. Недаром именно здесь Миттеран в 1959 году замыслил инсценировать покушение на самого себя (12).

И вот в один из таких «мертвых сезонов» братья заметили в саду увечного старика в застиранной, ветхой гимнастерке времен Первой мировой войны, который подметал опавшие листья. С первого взгляда было понятно: каждое движение дается бедняге с таким трудом, что может оказаться последним в его жизни. Братья переглянулись и шагнули к старику. Они понимали друг друга без слов. С близнецами такое бывает.

— Дедушка, — спросили они его, — вы воевали?

Ветеран обрадовался возможности хоть с кем-то поболтать.

— О да! Четыре года — от звонка до звонка — в месиве траншей. Три ранения. Марна. Верден, Сомма…

— И награды у вас есть?

— А как же! Вся грудь в орденах. Я горд тем, что один из них мне вручал сам маршал Фош, другой — маршал Петэн, а еще один…

Братья деликатно перевели разговор на интересовавшую их тему:

— И как вам живется, дедушка?

— Ох, и не говорите. Старуха моя — совсем больная. Дочку муж бросил, она к нам вернулась с тремя детьми, на работу ее никто не берет. Вот и пришлось мне на старости лет за метлу взяться. А живу-то я на другом конце, в Порт-де-Лила. В четыре утра из дому выхожу, к ночи возвращаюсь, и всё пешком, метро-то денег стоит. И так семь дней в неделю.

— И сколько вам платят, дедушка?

Старик назвал не вызывающую ничего, кроме жалости, сумму. Условно говоря, сто франков.

— Дедушка, а не хотите ли работать на нас? Шесть дней в неделю, с десяти до шести, обед в ресторане за наш счет, оплачиваемый отпуск. На работу и обратно вас отвозят на машине. А платить мы будем сто тысяч. Как вы на это смотрите?

В старике проснулся старый солдат, он гневно расправил плечи и сделал такое движение, словно собирался замахнуться на благодетелей метлой:

— Да вы… Да я… Да я сейчас полицию позову! Ведь это же наверняка что-то незаконное. Честные люди таких денег не платят! Да как вы посмели…

— Что вы, что вы, дедушка, честнее работы не бывает. Вам придется всего лишь сидеть на свежем воздухе за столиком и подписывать совершенно официальный документ, в котором не будет ни слова лжи.

На следующее утро у выхода с Эйфелевой башни появился столик, за которым восседал образцово-показательный и совершенно неподдельный ветеран с иконостасом орденов. Насладившимся видом Парижа с высоты птичьего полета туристам он предлагал за вменяемую сумму — скажем, за сто франков — выписать сертификат, удостоверяющий, что они действительно поднимались на легендарную башню. Дед был предельно официален и строг: требовал предъявить удостоверение личности, а данные вносил в документ. Если документов у туриста не оказывалось, он был непреклонен: ничего не могу поделать, таковы правила.

И так — пять, а то и шесть лет подряд.

Лафа для близнецов кончилась, когда на заседании совета директоров башни (точнее говоря, когда заседание уже закончилось и участники собирали бумаги) кто-то из них хлопнул себя по лбу: «Господи, давно хочу спросить, да все забываю. Кому пришла в голову гениальная мысль посадить у выхода ветерана выписывать сертификаты? Это же наверняка принесло нам бешеные доходы. Надо автора идеи поощрить, премировать». Все переглянулись: «В самом деле, КОМУ пришла в голову эта гениальная мысль?» Немая сцена.

Старик, заметно поправивший за годы работы на близнецов здоровье, безбедно прожил оставшиеся годы. А близнецы снова стали молчаливо мерить шагами аллеи Люксембургского сада. Возможно, им было грустно, потому что они отдавали себе отчет: прекраснее аферы, чем эта, в их жизни, скорее всего, не будет.

P. S. Афера Виктора Люстига лежит в основе новеллы Романа Полански, вошедшей в фильм «Самые прекрасные мошенничества в мире» (1964).

Глава 16

Улица Гренель, 127

Смерть издателя (1945)

Угол улицы Гренель и бульвара Инвалидов. Холодная, властная, гулкая эспланада Дома инвалидов. Одна из самых прекрасных парижских панорам.

В Париже нет лучше места, чтобы быть убитым, чем на фоне этой торжественной декорации.

В Париже нет лучше места, чтобы убить, чем этот квартал административных зданий.

Не распахнутся окна, не вывалит из-за угла стая гуляк. Не запомнит убийцу клошар, незаметный под кучей тряпья. Откуда здесь гуляки, откуда клошары?

Это сейчас, а представьте себе декабрь 1945 года. Вечер, темень, промозглый туман. Автомобилей почти не встретить. Некоторые здания пустуют. В министерствах дежурят на входе вахтеры, но они лишний раз не сунутся наружу. В Париже небезопасно.

Слишком много оружия разбрелось по стране, слишком многие узнали его власть и поверили в нее. Мировая война обернулась гражданской. Франция сводит счеты сама с собой, думая, что сводит счеты с предателями: это называется «очищение».

В такое время и в таком месте только женщина может хлопнуть дверцей автомобиля, не дождавшись, пока спутник поменяет лопнувшую шину. Они опаздывают в театр, она не будет ждать ни минуты, она вызовет такси.

Неподалеку — комиссариат, откуда можно позвонить, — она уточнит дорогу у юного постового Тестю. Пока женщина ждет такси, Тестю сообщит: по словам прохожих, неподалеку кого-то ранили. Она пропустит это мимо ушей.