Убийственный Париж - Михаил Трофименков

В такое время и в таком месте только женщина может хлопнуть дверцей автомобиля, не дождавшись, пока спутник поменяет лопнувшую шину. Они опаздывают в театр, она не будет ждать ни минуты, она вызовет такси.

Неподалеку — комиссариат, откуда можно позвонить, — она уточнит дорогу у юного постового Тестю. Пока женщина ждет такси, Тестю сообщит: по словам прохожих, неподалеку кого-то ранили. Она пропустит это мимо ушей.

Она просит таксиста проехать через перекресток, где оставила друга. На углу Гренель и Инвалидов в «скорую помощь» загружают носилки с раненым. Женщина восклицает: «Они убили меня! Они меня убили!» Ей разрешат сопроводить друга в госпиталь. Правильнее сказать: тело друга. Жизни в нем — на полчаса.

Этого не может быть, это слепой кошмар: как дома в рапиде, осыпается жизнь. Зло, сгустившееся из тумана, нанесло по какой-то прихоти удар — и вновь рассеялось туманом. Но не один туман виной тому, что происходящее напоминает сон.

Так получилось, что о раненом, лежащем на мостовой, сказали Тестю люди, прекрасно знавшие жертву. Оба они — адвокаты. Пьер Ролан Леви задержался на работе в опустевшем Министерстве труда. Гийом Аното то ли зашел к нему, то ли случайно встретил на улице. Во всяком случае, они несколько раз заходили в министерство и выходили из него.

Более того, они оба — знакомые, если не друзья, той женщины. Она — тоже адвокат, работала с Аното в конторе прославленного и несколько зловещего Мориса Гарсона (14).

Париж — город не до такой степени маленький, чтобы трое друзей-адвокатов случайно сошлись на этом перекрестке, в этот час, в этот туман, над этим трупом. Так бывает только во сне.

Но вряд ли даже во сне они не узнали бы друг друга при встрече. Между тем именно в этом все трое будут уверять и уверят следствие.

«Друзья женщины» — звучит двусмысленно. Любовников и любовниц Жанны Ловитон (1903–1996), писавшей романы под псевдонимом Жан Вуалье, не счесть. Писатели Курцио Малапарте, Сен-Жон Перс, Жан Жироду. Два японских посла и министр иностранных дел Италии Дино Гранди, граф Мордано, который, «произнося слово „Франция“, каждый раз представлял себе ее лицо». Поэт Поль Валери — «месье Вкус» — называл ее «Lust»: по-немецки это значит «желание».

Но в тот вечер Жанна потеряла не просто любовника, а человека, замуж за которого собиралась по любви, как только он завершит развод (кстати, его бракоразводный процесс по рекомендации Жанны вела Симона Пено, любовница Леви). Ради него она порвала долгую связь с Валери: через три с половиной месяца, 20 июля 1945 года, тот умер от горя.

А теперь, 2 декабря 1945 года, на мостовой у дома номер 127 по улице Гренель раскинул руки крестом его счастливый соперник, сорокатрехлетний издатель Робер Деноэль. Около 21.15 на углу Гренель и Инвалидов ему выстрелили в спину.

Склонившись над ним, Жанна скажет: «Это моя вина, милый». Больше года она занималась только его защитой: но не от убийц, а в сугубо юридическом смысле. 8 декабря Деноэль должен был предстать перед Комиссией по очищению книгоиздательств. В июле суд признал его невиновным в сотрудничестве с нацистами. Повезло: иных литераторов расстреливали. Но коллеги из Комиссии были тем более опасны, что грешили сами. Реймона Дюран-Озиаса, ее председателя, немцы поставили управлять ариезироваными — отнятыми у евреев — издательствами. Однако пожизненный запрет на профессию грозил не ему, а Деноэлю.

Из ста тринадцати книг, изданных во время оккупации, под обвинение попали двенадцать. Вот серия «Евреи и Франция». «Племена в кино и театре» кинокритика Люсьена Ребате — его приговорят к расстрелу, замененному на пожизненное заключение. «Как распознать еврея» завкафедрой этнографии Сорбонны Жоржа Монтандона — его убили партизаны летом 1944 года. Вот речи Гитлера, которые Деноэль справедливо считал, как и изданные им в 1933–1934 годах «Фашизм» Муссолини и эссе Рузвельта, бесценным историческим документом.

Он укрывал от гестапо коммуниста Арагона и его жену-еврейку Эльзу Триоле. Но, честно говоря, даже у самого идейного французского нациста были друзья — евреи и коммунисты, — которых он спасал. Жан Люшер, патрон оккупационной прессы, знал, что настоящая фамилия его юной секретарши Симоны Синьоре — Каминкер, но, приобняв ее за плечи, бормотал: «Ничего, ничего, все будет хорошо». Люшера расстреляли.

Арагон откликнется 8 декабря на гибель друга в газете «Леттре франсез» двусмысленно: «Если бы его арестовали, он остался бы жив».

Деноэль вошел в историю не юдофобскими брошюрами. Он издал семьсот книг, открыл великого Луи Фердинанда Селина, пестовал Антонена Арто, познакомил Францию с классикой психоанализа.

В 1945 году Арто в сумасшедшем доме, ему чудится: кто-то или что-то убивает его друзей.

Селин в бегах: 17 декабря его арестуют в Дании. Присущее ему юдофобство сделало из него удобный символ зла, хотя было всего лишь одним из проявлений его тотальной мизантропии. Даже своему преданному издателю и защитнику Деноэлю он отвечал лютой ненавистью. Но только этот монстр по-своему всплакнет об убитом. Отвесив в адрес «ничем не брезговавшего прохвоста» дежурную порцию злобной иронии, он все же вздохнет, что Деноэль не прислушался к совету уносить ноги из Парижа, который Селин за пару дней до преступления дал ему в письме.

Деноэль — отнюдь не символ зла, но удобный козел отпущения. Издатель от бога, влюбленный в книги бельгиец в двадцать семь лет создал издательство, потеснившее мощные дома. Как всякий издатель, он оппортунист. Он любой ценой спасал свое «дитя». Нацисты запрещали его книги, лишили имущества на один миллион семьсот тысяч, хотели арестовать, штрафовали, вынудили взять немецкого партнера, но он выкрутился, пусть и ценой «Евреев и Франции».

С нацистами сотрудничала вся издательская корпорация, в которую из крупных игроков не входил лишь Деноэль. Он оставался чужаком, которого не жалко отдать на показательное заклание.

На фото он кажется идеальной жертвой: моложав, близорук, деликатен. Но это он без лишних слов жестоко избил в своем кабинете писателя Эжена Даби, назвавшего его лжецом. Деноэль дьявольски ловок и умен, просчитывает ситуацию на десять ходов вперед и не намерен отвечать за грехи всех этих Галлимаров.

Он выстроил лабиринт издательств, не связанных с его именем.

Он составил документ, датированный задним числом, куда остается лишь вписать имя подставного лица, якобы купившего издательство «Деноэль».

Он приобрел золота на девятьсот тысяч — целый чемоданчик. Он купит еще и подкупит коммунистов, членов комиссии. В 1945 году коммунисты в силе, за ними моральный авторитет «партии расстрелянных».

Он собрал страшное досье: кто и что издавал при немцах. В случае чего, он многих утянет с собой на дно.

Он был готов ко всему, кроме пули, выпущенной, как решит следствие, грабителем или дезертиром.

Париж предполагал месть участников Сопротивления. Взять того же Леви: коммунист, настрадался в концлагере Ораниенбург. Аното известен беспощадностью к предателям. Актриса Алис Саприч, любовница одного из клиентов Деноэля, великого историка кино, нациста Робера Бразийака, в 1944 году спросила Аното, на что может надеяться ее друг после войны. Он ответил: «На немедленную смерть после освобождения». Бразийака расстреляли, Саприч ушла к Леви.

Нет, все-таки это не месть. Никто не ждал Деноэля в засаде. Никто не знал ни того, что шина лопнет на углу Гренель и Инвалидов, ни того, что Деноэль будет проезжать здесь. Кстата, какого черта его туда понесло? Путь от дома Жанны на улице Ассомпсьон к театру Аньес Капри «Гэте де Монпарнас» не лежит через проклятый перекресток.

Все, что известно о событиях 2 декабря, известно со слов Жанны.

Они обедали за городом, у друзей, и вдруг засобирались, когда кто-то позвонил Роберу, — Жанна не помнила этого звонка. Перемену планов она объяснила необходимостью быть на спектакле, даже предъявила купленные заранее билеты. Но они никогда не покупали билеты, они получали их бесплатно, тем более в театр Капри, подруги и, наверное, любовницы Жанны.

Валявшиеся рядом с Деноэлем домкрат и пусковая рукоятка подтверждают, что лопнула шина. Однако, не зная об этом, полицейский преспокойно отогнал машину в комиссариат; уже назавтра Жанну увидят за ее рулем. Полиция машину не обследовала.

Вызвать такси тогда мог лишь обладатель сертификата, удостоверявшего, что здоровье не позволяет ему ходить пешком. Жанна получила его у врача-друга 21 ноября. Зачем? У нее прекрасный «пежо» с шофером, а если шофер неуместен, за руль садится Робер. И зачем она взяла сертификат с собой в тот день, когда воспользовалась им в первый и последний раз?

Жанна мельком услышала, как полицейские вызывают «скорую помощь», когда ожидала такси. Но из журнала телефонных разговоров следует, что Тестю позвонил в участок в 21.25, а Жанна в службу такси — лишь в 21.30.