Тайна утренней зари - Александру Громов

Если бы „РИ-1“ сохраняла ускорение, полученное при взлете, то дорога до Венеры продолжалась бы не более 56 часов. Но тогда скорость ракеты должна была возрасти до фантастической цифры в 1.510 километров в секунду. Это значит, что при первом же соприкосновении с атмосферным покровом Венеры создалось бы такое сильное трение, что „РИ-1“ сгорела бы в одно мгновенье. И если даже предположить, что нашему космическому кораблю чудом удалось пробиться сквозь атмосферу, то он с гигантской силой ударился бы о поверхность планеты, ибо невозможно затормозить на такой скорости. Как говорит Евдокимыч, из подобных двух перспектив нужно выбрать… третью.

Правда, теоретически мы смогли бы начать торможение даже за час до посадки на Венере, для того, чтобы в течение этого времени уменьшить скорость ракеты с 1.510 километров в секунду до нуля. Что бы тогда произошло? Наше обратное ускорение, приводящее к замедлению скорости, составило бы около 400 метров в секунду в квадрате. Хотя это и меньше, чем, например, ускорение снаряда из романа Жюля Верна, наша судьба, однако, мало чем отличалась бы от судьбы Барбикена и его товарищей. Никакой человеческий организм не в состоянии перенести такое резкое изменение скорости в столь короткое время. Павел Летягин, который никогда не упускает случая сделать какой-либо любопытный расчет, подсчитал, что в этом случае я должен был бы весить 2,8 тонны, — более чем достаточно для того, чтобы оказаться мгновенно раздавленным под тяжестью собственной головы.

Вот как была решена эта задача, на первый взгляд казавшаяся мне неразрешимой. В итоге целого ряда расчетов ускорение ракеты после ее выхода из сферы притяжения Земли было установлено в 0,07 метра в секунду в квадрате. С этим ускорением „РИ-1“ будет летать в течение 15 суток — половину пути от Земли до Венеры. Потом ракета повернет под углом в 180 градусов. Таким образом, в направлении движения к Венере будет обращена не носовая часть ракеты, а дюзы. Следовательно, реактивная сила мотора, вместо того чтобы увеличивать скорость движения ракеты, станет постепенно замедлять ее, тормозить. „РИ-1“ приблизится к сфере притяжения Венеры со скоростью только в 10 километров в секунду. Когда до цели останется 8.000 километров, мотор станет работать с большей силой, поступательное движение ракеты замедлится еще больше, и через полтора часа мы войдем в атмосферу Венеры с такой скоростью, которая совершенно исключит опасность большого трения. Полет в этих условиях не только оградит нас от неприятностей при посадке, но в то же время предупредит и перенакал дюз. Да, совершенно прав Евдокимыч, когда старинную поговорку: „поспешишь — людей насмешишь“ напоминает нам в мире этих колоссальных скоростей».

Когда Вова заканчивает писать эти последние строки, внезапная мысль заставляет его улыбнуться:

— Но как бы ни справедливы были эти слова, сдается мне, все же есть среди нас кто-то, кто не мирится с ними… Прочитав мой дневник, он обязательно добавил бы к поговорке: «Только не в научных исследованиях».

Юный радист вспомнил слова, сказанные Валерием Андриановичем Светловым, когда на командном пульте потухла зеленая лампочка:

— Только давайте с самого начала договоримся: снижение скорости не относится лишь к одной-единственной вещи: к темпам наших исследований и наблюдений. Да и чего нам, собственно, их замедлять? Если все в ракете потеряло часть своего веса, то очень возможно, что и наши исследования станут намного легче…

Наперекор физическим законам «вечный двигатель» даже в межпланетном пространстве признавал только максимальную скорость.

24

Каламбур Валерия Андриановича развеселил членов экипажа, но, увы, нисколько не облегчил их научные изыскания. Теперь уж никто более не удивлялся, как мог Станислав Иванович Стасевич столько лет сидеть, согнувшись, над своим столом в Пулковской обсерватории. На борту космического корабля с подобным напряжением трудятся все, начиная от знаменитых профессоров и кончая скромной лаборанткой Светой Величко.

— Кто говорил обо мне, что я гуляю, только двигаясь, вместе с Землей? — добродушно подтрунивал Станислав Иванович над своим старым знакомым, профессором Флорианом. — Тогда, правда, я торопился довести до ума некоторые свои исследования. Но, друг мой, у меня впереди была целая человеческая жизнь. А теперь у нас впереди все двадцать три… то есть, извиняюсь, двадцать два дня полета.

И все же, как бы ни были заняты астронавты, они готовы иногда часами смотреть на экран перископа или сквозь овальные стекла иллюминаторов. Великолепный вид открывается их глазам. По левому борту сквозь тьму ночи виден величественный солнечный диск. Края светила бесконечно меняют свою форму: гигантской силы извержения выбрасывают из солнечных недр потоки раскаленных газов — протуберанцы.

Пассажиры космического корабля видят вокруг себя все планеты и звезды, которые они научились распознавать еще в детстве. Золотой шар солнца светится, но не освещает. И звезды выглядят здесь совсем иными, не такими, какими мы привыкли их видеть с Земли: они не мерцают, не переливаются светом. Происходит все это потому, что в межпланетном пространстве свет от Солнца и звезд не проходит через какую-либо атмосферу, которая рассеивала бы их лучи. Изумителен этот неподвижный и однообразный блеск небесных светил…

Далеко позади ракеты среди знакомых созвездий появляется новое светило. Старушка Земля, отражая солнечные лучи, кажется раскаленным шаром, посылающим свое сияние вглубь Вселенной. Вблизи Земли можно различить бледный лик ее верной спутницы — Луны.

Итак, до конца путешествия осталось двадцать двое суток полета, и в каютах-лабораториях, отведенных ученым различных специальностей, царит все растущее напряжение. В лаборатории профессора Ренгласа создано искусственное магнитное поле, в котором действуют счетчики типа Гейгера. Они регистрируют потоки частиц высокой энергии, из которых состоят космические лучи. Проблема их происхождения впервые изучается в условиях межпланетной пустоты, что дает возможность максимально уточнить результаты, уже полученные в земных лабораториях.

На одном из научных заседаний, которые регулярно проводятся на борту космического корабля, Ренглас доложил о результатах своих новых исследований. Стены каюты-салона, которая служит одновременно и актовым залом этого летающего научного центра, почти сплошь покрыты схемами, таблицами и диаграммами. Коренастый профессор быстро шагает по залу из конца в конец, его щеки кажутся румянее обычного. Такой хладнокровный в момент взлета, теперь Ренглас, напротив, охвачен нескрываемым волнением. Его состояние понятно всем: исследования в межпланетном пространстве полностью подтвердили предположения Ренгласа о происхождении космических лучей.