Железнодорожница 2 - Вера Лондоковская

Я почему-то категорически не хотела давать Димин номер Пашиной. Мало ли, что у этой хитрой рыбины на уме.

— Хорошо, — голос тети Риты стал спокойным, — если еще раз позвонит, я так и скажу.

— Скажите, что не дозвонились или скажите, что номер перепутали. И спросите, когда она дома будет, чтобы я перезвонила. А, и ее домашний номер спросите, а то у меня нет в записной книжке.

Я положила трубку на рычаг.

— Кто тебя там разыскивает? — поинтересовался Дима.

— Не поверишь, оказывается, Пашина звонила откуда-то с телефона-автомата.

— Ну, и дали бы ей этот номер.

— Знаешь, я уже ее боюсь, — призналась я Диме, — наверно, звонила узнать, добыла ли я ей билет.

— Так ты ей обещай — тяни резину, а потом скажи, не удалось достать.

— А я так и сделаю!

Наутро был уже понедельник, и Дима с утра ушел на службу. Я сходила в магазин, приготовила еду на обед и ужин, убралась. Потом решила позвонить тете Рите, но там никто не взял трубку. Странно, дед с Риткой должны по идее уже вернуться из Тульской области.

Дед сам позвонил ближе к вечеру.

— Альбина, ты дома когда появишься? Завтра утром на спектакль идти. Ты забыла, что тетя Рита достала билеты в театр юного зрителя?

— А завтра утром во сколько? И где этот театр? Давай я сразу туда приеду.

— Так ты опять ночевать не приедешь? — разочарованно протянул дед. — Спектакль в десять начинается.

— А адрес театра?

— Подожди, я сейчас у тети Риты спрошу, — в трубке слышалось, как они переговариваются, — в общем, приезжай завтра на станцию метро «Тверская» к девяти часам.

— Хорошо, поняла, приеду. Как там Ритка? Как Хомочка?

— Да нормально все, приехала бы и сама все увидела. Ой, тут Ритка трубку выхватывает!

И в трубке зазвенел Риткин голосок:

— Мама, а баба Вера… это мама Валентины Николаевны… разрешила нам позвонить по межгороду, представляешь! И мы позвонили папе!

У меня сердце куда-то ухнуло и заколотилось так, что чуть из груди не выпрыгнуло. Во рту пересохло.

— Вы позвонили папе? — переспросила я. — И как он там?

— Трубку не взял, — Риткин голос стал грустным, — наверно, он в рейсе уже. Но я все равно трубку поцеловала, — повеселев, добавила она, — ведь гудки шли из дома, а папа недавно там был.

Никто не взял трубку. Так, молодуха уже испарилась? Ну, понятное дело, не станет же Вадим ее там оставлять, если сам в рейс ушел.

— Мама, алло! Ты здесь?

— Да здесь, — не без досады ответила я. — Ладно, давай, до завтра!

Дима в этот вечер вернулся со службы какой-то пасмурный. Долго плескался в ванной, потом долго оттуда не выходил.

— Ну, опять все остыло, — смущенно встретила я его на кухне, — подожди пару минут, пока я подогрею, хорошо?

Я поставила железную тарелку на плиту.

Дима сел за стол и неожиданно спросил:

— У нас выпить ничего не найдется?

Я на мгновение оцепенела. Ни разу не видела, чтобы он пил в будние дни без повода. Неужели что-то случилось?

— Ну, шампанское точно есть, — вспомнила я, — мы же тогда вторую бутылку не открывали.

— Нет, шампанское не подойдет, — Дима потер виски руками, — посмотри в тумбочке, там вроде коньяк был.

— Да, есть, — я нашла початую бутылку и поставила на стол. Машинально вынула из подвесного шкафчика красивую хрустальную рюмку.

Дима намахнул полную рюмку и не стал закусывать, хотя перед ним стояла плетеная миска с нарезанным хлебом, зелень и овощи.

— Помнишь моего товарища по училищу, Юрку Иванова? — спросил он.

Я неловко кивнула:

— Конечно.

— Погиб в Афганистане, сегодня известие пришло.

— О-ох! — прижала я руку к груди и села на табуретку. — Да ты что? Господи, горе-то какое!

Честно говоря, никогда не понимала смысла нашего участия в этой войне. Но вслух, разумеется, этого не говорила: Дима не поймет. Он считает, что мы выполняем свой интернациональный долг, помогаем братскому народу добиться справедливости, не даем перевозить через эту страну наркотики и все в этом же духе.

— А у него семья есть… была? — спросила я осторожно.

— Да, жена и двое детей, здесь, в Москве, живут. Кстати, недалеко от нас. Им уже сообщили. А потом мы с сослуживцами ходили выразить соболезнования. На жену страшно смотреть, сидит, как каменная. И дети плачут.

Ну, что тут сказать, как утешить? Я подавленно молчала.

— Там уже подогрелось, наверное? — сказал Дима, взглянув на плиту. — Давай после ужина сходим куда-нибудь?

— Давай, — я пошла собираться.

Мы гуляли по Воробьевым горам и в Нескучном саду, стараясь выбирать места, где поменьше народу. Дневная жара к этому времени улеглась, с Москвы-реки дул прохладный живительный ветерок. Широкие листья старинных дубов шелестели под мягким светом заходящего солнца. И мне уже казалось, что никогда и не было моей прошлой жизни, не было никаких отношений с Пал Санычем, а если и было такое, то не со мной.

«Все мы, все мы в этом мире тленны», — вспоминались строки Есенина. Да, так и есть, и все мы боимся смерти. И все знаем с детства — как только человек родился, то сразу же отсчет пошел. Но есть такая странная вещь. Мы все с течением времени меняемся. Под влиянием обстоятельств, или близких людей, но меняемся. И я сейчас совсем не такая, какая была всего полгода назад. Даже сравнить тот момент, когда я только оказалась в теле Альбины и этот момент, когда я иду под ручку с Димой над Москвой-рекой — я все равно стала другая. И значит меня прежней сейчас уже нет. И получается, все мы много раз за эту жизнь умираем и вновь возрождаемся. Тогда какой смерти мы боимся?

— О чем задумалась? — на меня смотрели ласковые светло-серые глаза.

— Да так, вспомнила. Одна женщина с нашей работы ездила к ясновидящей, узнать насчет сына, куда он попадет на службу. А там, ты понимаешь, настоящая ясновидящая, не то, что «бабкины сказки, дедкины подсказки». И знаешь, что ей сказала ясновидящая?

— Интересно, что?

— А то, что не пройдет и десяти лет, как все станет вообще по-другому. И джинсы