Хоровод нищих - Мартти Ларни

– Что это за вор, укравший мыло? – как бы мимоходом поинтересовался Йере.

– Говорят, житель Хельсинки, – ответила невестка. – Но мой муж поймает его. Ээро задерживал и более высоких господ. На прошлой неделе даже одного директора банка. И торговца автомашинами.

Мысли доктора Андерссона помчались к автомобилю. Дверцу он, оказывается, не запер, а в машине его чемодан и множество ценных технических приборов. Надо немедленно пойти и посмотреть, чтобы потом не рвать на себе волосы.

– Беззаботность человека способствует росту преступности, – заключил доктор Андерссон. – Не закрывают дверей, не пользуются замками и позволяют собакам спать по ночам в доме. Честность и доверчивость являются важными факторами в истории преступности.

Он набросил на плечи плащ, прикрыл высохшей грудой соломы свои волосы и поспешил на улицу. Свекровь пошла за ним, остановила в дверях и робко спросила:

– Нет ли у доктора в автомашине шприца? Я подумала, что было бы удобно впрыснуть лекарство здесь, дома.

– Если хозяйка желает, – дружелюбно ответил Андерссон, – то пожалуйста. Идите в комнату и раздевайтесь.

– Совсем?

– Желательно… А затем ложитесь в постель.

Доктор Андерссон исчез в потоке воды, лившейся с неба.

Глаза, успевшие привыкнуть к яркому свету лампы, не различали ни луж, ни глины. Икры ног у него стали ледяными. Но сытый желудок был благодарен исполнителю роли доктора. Только праздная совесть, которой никогда не добыть средств для жизни, завела свою старую, заунывную песню: хорошо выступил, но совершенно бесчестно. К черту, к дьяволу…

Леса, тянувшиеся вдоль дороги с обеих сторон, тяжело вздыхали, словно море в стихах поэта Мериканто. Небо, владеющее бесконечностью, выглядело неприветливым и бесчувственным. Оно сплошь было покрыто свинцовыми тучами, и не было даже крошечной щелочки, позволившей солнышку хотя бы на минуту взглянуть на глинистую поверхность пашен и дорог.

Глава шестая,

в которой Йере знакомится с сапожником Ионасом Сухоненом и встречает свою судьбу, Лидию Тикканен

Все мужчины рождаются свободными и равноправными, но, становясь взрослыми, они вступают в брак. Одни из них за несколько лет становятся циниками и начинают курить трубку, другие же бросаются в пьянство и болеют одной-единственной болезнью – недугом под названием «бочка с вином». Сапожник Ионас Сухонен выбрал другой, вполне подходящий путь: он сохранил самостоятельность и черпал мудрость из книг. Его тонкие губы, цвет которых напоминал кисель из черники, годами пережевывали деревянные и медные гвозди, а заодно выбросили в мир много крылатых слов и выражений. Позднее они стали общим достоянием жителей поселка, в котором он жил. В некоторых афоризмах сохранилось и имя автора, например: «Проснись хоть на пробу, сказал Сухонен своему ученику» или «Чему бы ни научился в молодости, в старости все забываешь, говорил Сухонен». Когда любивший поразвлечься председатель поселковой общины попал однажды в Хельсинки в покои полиции, где встретил дьячка своей волости, распевавшего веселую весеннюю песню, он воскликнул: «Жизнь – гротеск, сказал Сухонен, когда над гробом покойного играли на гармошке».

Ионас Сухонен, сам того не желая и не замечая, стал одной из видных персон поселка. Когда люди пытались решить какую-нибудь проблему, кто-нибудь из присутствующих с невинным видом говорил: «Сухонен придерживался такого-то мнения» или «Сухонен обещал подумать над этим вопросом».

Четырнадцать лет тому назад Сухонен арендовал в лавке купца Сексманна помещение на первом этаже и оборудовал там мастерскую. В непосредственной близости располагалась и его небольшая жилая комната. На книжных полках стояло полторы сотни томов, а на стенах висели произведения искусства: две литографии, цветная реклама сапожного крема и ковер. На этом же этаже располагалось заведение по глажке белья. В него можно было войти через переднюю сапожной мастерской. Это заведение принадлежало Лидии Тикканен, называвшей Ионаса дядей. Однако на самом деле они не находились в родственных отношениях, что постоянно вызывало нездоровое любопытство жителей поселка. Общий вход в мастерскую и гладильное заведение порождал разнообразные слухи среди жителей поселка.

Ионас и Лидия были знакомы уже двадцать лет. Лидия в то время мыла бутылки в одной из сельских аптек и служила там уборщицей, а у Ионаса Сухонена на противоположной стороне улицы была своя маленькая мастерская по ремонту обуви. Ионас влюбился в девушку и в соответствии со сведениями, полученными из достоверных источников, даже посватался к молодой, полнокровной красавице, длинные ресницы которой, казалось, были созданы, чтобы внушать любовь. Лидия не захотела связывать себя с мужчиной, который на два десятка лет старше ее. Она лишь мыла бутылки и проводила свободное время так, как ей хотелось. Настолько свободно, что это порождало возмущение в округе, где культурными считались только такие люди, у которых отсутствовала тяга к половой жизни. Влияние высокой нравственности проникло наконец в аптеку, и Лидию уволили.

В глубокой растерянности она обратилась к Ионасу и попросила совета. Ионас снова предложил ей руку и сердце, но с ее стороны опять последовал отказ. В то же время Лидия предложила себя мастеру в качестве компаньонки по жилью при условии, что может его называть – во всяком случае, в присутствии гостей – дядей. Спустя полгода мастер обнаружил, что его хозяйка попусту разбрасывает слишком много соблазнительных авансов по всей округе. Во избежание неприятностей и сплетен он сунул в лапку девицы деньги на поездку в Америку и посоветовал ей сразу же уехать туда, где каждый волен хоть завтра вступить в брак. Лидия уехала, не пролив ни единой слезы.

Спустя три года она вернулась в Финляндию шикарной и утонченной дамой высшего общества. И незамужней. Она поддерживала красоту при помощи косметики и сохранила фигуру с помощью корсета. Она и сейчас пребывала в опасном среднем возрасте и оставалась по-прежнему свободной. Сейчас Лидия знала, как нужно отвечать на любой вопрос, но никто ни о чем ее не спрашивал. Лидия создала фирму по глажке белья и вступила в союз деловых и работающих женщин. У нее имелись сбережения и семнадцатилетний опыт работы с утюгом, особенно, когда утюг горячий. Ионас постепенно превратился в ее дядю и обладал одним лишь правом – похлопать ее по плечу.

На безымянном пальце Лидии красовалось платиновое кольцо. Жених оказался русским князем, которого суд приговорил к пятнадцати годам тюрьмы за таможенные преступления. Лидия ожидала в Финляндии окончания срока тюремного заключения.

– Еще десяток лет, и я вернусь в Америку, – недавно объявила Ионасу Лидия. – Не могу переносить отвратительного климата Финляндии, он вечно давит на мое настроение. К тому же я привыкла жить свободно. Ах, прекрасная Америка! Когда князь выйдет на свободу, мы снова будем путешествовать и веселиться.

Романтически настроенная Лидия разразилась слезами и забыла о глажке. Ионас по-отечески похлопал ее по плечу и попытался успокоить.

– Твой князь богат? – поинтересовался он.

– Да, князь – миллионер. Занимается крупным бизнесом, и я получаю от него свою долю.

– Что он делает?

– Контрабандно провозит шелк и алкоголь. Но не метрами и не бутылками, а целыми пароходами.

Ионас минуту подумал и осторожно, стараясь не обидеть Лидию, спросил:

– Почему вы не поженились, если были помолвлены на протяжении нескольких лет.

– Замуж? Это было совершенно невозможно.

– Что так?

– Князь женат. Правда, это ничего не значит. Мы всегда в поездках жили вместе. Во всяком случае, я была наполовину княгиней.

– Так, так… Но только наполовину…

– Но я же всегда оставалась дамой.

– И остаешься, – заметил Ионас и вспомнил когда-то услышанную присказку: дама – это слегка блядующая красивая женщина.

Ионас не желал вмешиваться в любовную жизнь Лидии, хотя бы потому, что всегда придерживался мнения: люби ближнего своего, а не его супругу. Ионас инстинктивно чувствовал, что разум его ограничен, мораль – мелочна. Его уже не удовлетворяла собственная внешность, он начал горбиться, страдал одышкой и бессонницей. В молодости Ионас достаточно беззаботно отдавался любовному флирту, но сейчас совсем от него отказался. В молодые годы он мог стать кем угодно, даже революционером, правда, только в собственном воображении. Сейчас же он полюбил всевозможные удобства и пришел в согласие с лозунгом: в случае дождя революция переносится на более поздний срок. У него не было ни малейшего желания отправляться на баррикады, в кабак или в гости. Он вполне удовлетворялся созерцанием вида, открывавшегося из окна, книгами и благословенным одиночеством. Никто не ждал его смерти, поскольку, подобно античному философу, он все свое имущество носил с собой. Он укрылся в своей башне из костей и мяса, жира и кожи и был доволен, что не родился князем или кузеном царя.