Джек Потрошитель - Патриция Корнуэлл

Времена постепенно изменялись к лучшему. В XVI веке роль коронера свелась к расследованию случаев неожиданной смерти и осуществлению правосудия на основании законов. В 1860 году (в год рождения Уолтера Сикерта) было рекомендовано относиться к выборам коронеров так же серьезно, как и к голосованию за членов парламента. Растущее осознание важности компетентного посмертного вскрытия и квалифицированного анализа собранных доказательств подняло престиж и значимость должности коронера. В 1888 году, когда начались преступления Потрошителя, правительственным актом было установлено, что расследование смерти, проводимое коронером, более не приносит никаких доходов короне.

Эти важные моменты очень редко, а то и вообще никогда не упоминаются в связи с преступлениями Потрошителя. Объективное расследование смерти стало приоритетом, а материальные выгоды короны были устранены. Такое изменение законов означало изменение образа мышления и позволяло коронеру сосредоточиться на правосудии, не подвергаясь давлению со стороны короны. Корона ничего не получила бы от расследования смертей Марты Табран, Мэри-Энн Николс или других жертв Потрошителя, даже если бы эти женщины принадлежали к высшему классу и были богаты. Коронер не получал ничего, но потерять мог многое, если бы свободная пресса выставила его некомпетентным идиотом, лжецом или жадным деспотом. Люди, подобные Уайну Бакстеру, обеспечивали свое благосостояние респектабельной частной практикой. Коронерская деятельность практически не увеличивала их доходов, но подвергала риску доходы уже имеющиеся в том случае, если честность и опытность таких людей подвергалась сомнению.

Эволюция коронерской системы перешла на новый уровень объективности и значимости в 1888 году, что еще более усиливает мое убеждение в том, что в расследовании преступлений Потрошителя не было никакого следственного или политического заговора с целью прикрыть некий бесчестный секрет. Это были всего лишь обычные бюрократические уловки с целью предотвратить публикацию полицейских документов и секретных меморандумов, не предназначенных для ушей широкой общественности. Осторожность и умолчание — не самые популярные меры, но они не всегда связаны со скандалом. Честные люди удаляют свои электронные письма и используют шредеры для уничтожения документов. Но, насколько я могу судить, молчание со стороны неуловимого инспектора Эбберлайна извинить никак нельзя. Так много от него зависело. И так мало стало известно. Слишком отстраненным казался он от расследования преступлений Потрошителя, которое сам же и возглавлял.

Фредерик Джордж Эбберлайн был скромным, учтивым человеком высоких моральных устоев, надежным и методичным, как часы, которые он чинил до того, как поступить в столичную полицию в 1863 году. В течение тридцати лет службы он заслужил восемьдесят четыре похвалы и награды со стороны судей, магистрата и комиссара полиции. Эбберлайн без лишней скромности признавался: «Думаю, меня считали исключительным офицером».

Коллеги и общественность, которой он служил, им восхищались, даже любили. Он не стремился превзойти кого-либо, просто с полным основанием гордился хорошо сделанной работой. Очень важно, что не сохранилось ни одной его фотографии, о которой кто-нибудь знал бы. Действительно, многие документы и снимки были украдены из архивов и записей Скотланд-Ярда. Однако многие из них время от времени всплывали на аукционах, и их цена повышалась с каждой перепродажей. К тому же практически все известные документы хотя бы раз были опубликованы.

Но среди них нет ни одной фотографии Эбберлайна. Если они и сохранились, то мне об этом неизвестно. Мы можем представить, как он выглядел, только по нескольким рисункам, опубликованным в журналах, где не могли даже правильно написать его фамилию. На этих рисунках легендарный инспектор предстает перед нами обычным мужчиной с маленькими ушами, прямым носом и высоким лбом. В 1885 году он облысел. Он мог слегка прихрамывать и, судя по всему, не отличался высоким ростом. Детектив, как и мифическое чудовище из Ист-Энда, которое он безрезультатно выслеживал, обладал способностью исчезать и растворяться в толпе.

Его любовь к часам и садоводству многое говорит об этом человеке. Это кропотливые занятия, требующие терпения, концентрации, настойчивости, педантичности, легкой руки и любви к жизни во всех ее проявлениях. Не могу придумать лучших качеств для детектива, за исключением разве что честности. Я не сомневаюсь, что Фредерик Эбберлайн был абсолютно честным человеком. Хотя он никогда не писал автобиографии и не позволял никому писать о нем, он вел дневник, куда подшивал газетные заметки о расследованных им преступлениях со своими замечаниями.

Основываясь на его заметках, я могу сказать, что он не перестал вести их и после своей отставки. Он умер в 1929 году, и его коллекция газетных вырезок, связанных с его блестящей карьерой, стала собственностью его наследников, которые отдали их неизвестному человеку. Я ничего об этом не знала вплоть до начала 2002 года, когда приехала в Лондон для дальнейших исследований. В Скотланд-Ярде мне показали небольшую книгу в черном переплете. Я не знаю, была ли она подарена Ярду или появилась здесь каким-либо иным образом. Я не знаю даже, принадлежит ли она Ярду или является собственностью кого-то из сотрудников. Где она находилась после смерти инспектора Эбберлайна и до наших дней, мне неизвестно. Эбберлайн, как всегда, остается загадочным и даже сейчас не дает ответов на наши вопросы.

Его дневник не содержит никаких признаний или сведений об его жизни и тем не менее дает представление о том, как инспектор вел расследование. Очень многое становится ясным из его замечаний. Инспектор Эбберлайн был смелым, интеллигентным человеком, который держал свое слово и подчинялся правилам. А основное правило полиции заключалось в том, чтобы не разглашать детали расследуемых преступлений. Записи Эбберлайна резко обрываются на деле октября 1887 года, которое он назвал «случайным возгоранием», и не возобновляются до марта 1891 года, когда он расследовал случай торговли младенцами.

В этой книге практически нет сведений о Джеке Потрошителе. Нет в ней упоминания о скандале, случившемся в 1889 году в мужском борделе на Кливленд-стрит, который мог подорвать карьеру Эбберлайна, так как в нем были замешаны мужчины, близкие к королевской семье. Если опираться только на дневник Эбберлайна, можно счесть, что ни Джека Потрошителя, ни борделя на Кливленд-стрит в Лондоне вообще не было. У меня нет оснований полагать, что кто-то просто вырвал соответствующие страницы из дневника. Похоже, Эбберлайн сознательно не стал записывать то, что он знал по самым противоречивым и сложным делам в своей карьере.

На страницах 44 — 45 он так объясняет свое молчание:

«Думаю, что понятно, почему я решил собрать многочисленные газетные вырезки, а также другие материалы по расследованным мной делам, которые никогда не становились достоянием общественности. Я могу написать очень многое, что было бы весьма интересно прочесть.

Когда я ушел в отставку, руководство категорически возражало против того, чтобы отставные офицеры писали что-то для прессы, поскольку ранее некоторые ушедшие в отставку офицеры время от времени были очень неразборчивы в материалах, которые они позволяли себе публиковать. Я знаю, что многие из них были вызваны для объяснений подобного поведения и подвергнуты преследованию за клевету.

Помимо этого, нет сомнений в том, что, описывая то, как вы расследовали очередное преступление, вы даете преступнику представление о работе полиции, а порой даете ему четкие инструкции, как совершить новое преступление.

Рассказывая о важности отпечатков пальцев, вы тем самым подсказываете преступнику, что следует работать в перчатках».

И тем не менее многие бывшие офицеры полиции оставили свои мемуары. Среди них есть и сотрудники Скотланд-Ярда и полиции лондонского Сити. У меня на столе лежат три такие книги: «Дни моей жизни» сэра Мелвилла Макнахтена, «От констебля до комиссара» сэра Генри Смита и «Утраченный Лондон: Мемуары ист-эндского детектива» Бенджамина Лисона. Во всех трех я нашла рассказы о Джеке Потрошителя и анализ, без которого, как я думаю, мир вполне обошелся бы. Печально, что люди, чьи жизнь и карьера были связаны с преступлениями Потрошителя, выдвигают теории столь же безосновательные, как и те, что предложены людьми, еще не родившимися в момент совершения этих убийств.

Генри Смит в 1888 году служил комиссаром полиции лондонского Сити. Он скромно пишет: «Среди живущих нет человека, который бы знал об этих преступлениях столько, сколько знаю о них я». Он заявляет, что после «второго преступления», имея в виду, вероятно, убийство Мэри-Энн Николс, которая была убита вне юрисдикции Смита, он «обнаружил» подозреваемого и был абсолютно убежден в том, что он и является убийцей. Смит называет убийцей бывшего студента-медика, страдавшего лунатизмом и «все свое время» проводившего с проститутками, которых он обманывал, выдавая отполированные фартинги за соверены.