Школа волшебства» и другие истории - Михаэль Энде

— Извините, — запинаясь, пробормотал смутившийся Герман, — гигантская змея… я думаю, я только хотел… Где же она?

Мужчина жевал потухший окурок и, похоже, не понимал, о чем идет речь.

— А? — переспросил он.

— И грудной ребенок? — осведомился Герман. — Я только хотел узнать, Фатима… то есть эта гигантская змея…

— Нет гигантская змея, — коверкая слова, произнес небритый мужчина, — у нас воопще болше нет гигантская змея. Толко на плакате, потому что он оставался с прошлый год. Тогда у нас был болшой номер со змея. Но мы бедные, понимаешь? Нет много деньги, понимаешь? Поэтому нет напечатать новый плакат. Так что этот у меня старый, из прошлый год, понимаешь?

— Да-а, — разочарованно протянул Герман, — я понимаю. Жаль. Извините.

С этими словами он развернулся и побежал прочь.

— Очень пажалуста, — ответил мужчина, с удивлением поглядев ему вслед.

Герман не сразу понял, где находится. В азарте погони за гигантской змеей он не смотрел толком на дорогу, которой вел его мужчина с плакатом.

Когда он наконец вернулся к перекрестку, для пешеходов горел красный свет. Герман ждал.

Почему, собственно говоря, он хотя бы не спросил мужчину из цирка, не нужен ли им в данный момент маленький мальчик? На роль, например, лилипута. Или на роль клоуна. Нет, лучше выступать акробатом. Оркестр ударил бы барабанную дробь; на глазах затаившей дыхание тысячеголовой публики Герман — под именем Эрманио — с подкидной доски вылетел бы в тройном сальто-мортале под купол шапито и приземлился бы на пирамиду из шести человек. Зрительный зал взорвался бы оглушительными аплодисментами. А репортерам, прибывшим со всего света, он бы сказал: «Господа, все началось когда-то с простого кувырка через стойку на руках, который я маленьким мальчиком продемонстрировал директору цирка, и тот сразу разглядел во мне исключительные способности к акробатике…»

Светофор продолжал показывать «красный».

Или в роли иллюзиониста. Конечно, это еще лучше. Окутанный ореолом таинственности мистер Икс во фраке, цилиндре и черной накидке. Фокусов с пробками и монетами было бы уже, понятное дело, недостаточно, однако они послужили бы неплохим началом.

Он мог бы, например, стать профессиональным ясновидящим. Передача мыслей на расстоянии была бы для него сущим пустяком. Одним усилием воли он заставлял бы появляться или исчезать самые невероятные вещи: автомобили, слонов и даже себя самого.

На светофоре, как и прежде, горел красный кружок.

Теперь Герману показалось, что еще до его прихода тот все время полыхал красным. Вероятно, там что-то заело. Такое случается. Иногда светофоры часами горят одним и тем же цветом, что заканчивается пробками, полнейшей неразберихой на дорогах и длится до тех пор, пока наконец не вызовут специалиста по светофорам. Но кто знает, может быть, именно сегодня этот человек чинил какие-нибудь другие устройства в каком-нибудь другом месте, например высоко в горах, и в настоящий момент его пытаются разыскать — разумеется, с помощью вертолета. А тем временем светофоры во всем городе или даже по всей стране вышли из строя из-за диверсии вражеских агентов. Потому что у них на вооружении имелись особые излучатели, с помощью которых можно парализовать что угодно. И до тех пор пока их секретная база не будет обнаружена, дело так и не сдвинется с мертвой точки.

Никто и не ждал от Германа, что он будет стоять здесь, под дождем, размышляя, чем закончится эта история. Но просто перейти улицу на красный свет — ну уж дудки, об этом и речи быть не могло. Даже учителя не вправе требовать ничего подобного. Ведь, в конце концов, они сами с завидным постоянством внушали ученикам, что ни в коем случае нельзя переходить улицу на красный свет. Так пусть пеняют на себя. Не могут же они, в самом деле, менять свои убеждения как перчатки только потому, что дело касается уроков. С Германом этот номер не пройдет! Нет, лучше уж он развернется и пойдет домой или еще куда-нибудь, но только не на красный свет.

Однако великий маг, которым пока оставался Герман, решил предпринять еще одну — последнюю — попытку. Он хотел использовать всю свою мыслительную энергию, чтобы расстроить коварные планы вражеских агентов.

Пристальным взглядом он впился в светофор, и смотри-ка — в тот же миг тот переключился на зеленый.

Таинственный мистер Икс перешел через улицу, но теперь его раздирали сомнения, не разумнее ли направить свою неуемную энергию на что-нибудь более существенное.

Впереди он заметил бедно одетую старушку. Она шла медленно, то и дело останавливаясь передохнуть. В одной руке она несла зонтик, а в другой — тяжелую сумку.

Герман осторожно двигался следом, с сочувствием наблюдая за ней. Как легко пожилая дама может выронить из сумки что-нибудь такое, в чем она крайне нуждается, например купюру в тысячу марок. Она бы этого даже не заметила, никто другой тоже, и банкноту смыло бы дождем в ближайший водосток, где она навеки бы и сгинула. Единственное достояние бедной женщины! Этого нельзя было допустить. Нужно было бы незамедлительно выловить купюру из канавы и возвратить владелице.

Потом, вероятно, выяснилось бы, что она только переоделась старушкой. В действительности она оказалась бы графиней, которой принадлежал замок, полный сокровищ, карет и слуг. Этим, естественно, и объяснялось бы наличие у нее банкноты в тысячу марок, ведь трудно представить себе, что в кошельке бедной женщины найдутся такие деньги.

Во всяком случае, после того как он вернет пропажу, между ними завяжется разговор и пожилая дама пригласит Германа на чашку какао с пирожными, чтобы познакомиться с ним поближе. А потом она усыновит его в благодарность за такую честность, поскольку собственных наследников у нее нет. Учителям пришлось бы низко кланяться ему и величать «ваша светлость» или как-то там еще, а родители бы страшно жалели, что не так себя с ним вели, однако он проявил бы великодушие и простил их. Он, вероятно, даже позволил бы им поселиться в замке. В сторожке у садовых ворот. По крайней мере, на период отпуска. Или жить там время от времени. Ведь у них, в конце концов, оставалась Клара, в которой они души не чаяли. Они сами так захотели, им не на что жаловаться. Так что все справедливо.

Герман ни на секунду не выпускал из виду старушку, но из сумки так ничего и не выпало. В конце концов женщина исчезла в подъезде одного из домов. Она все-таки не была переодетой графиней.

Герман вздохнул и остановился. Он опять перестал понимать, где находится, — во всяком случае, он здорово отклонился от дороги в школу.

Башенные часы где-то поблизости пробили восемь раз, и Герман ощутил легкое покалывание под ложечкой. Теперь так и так было слишком поздно: в этот момент в классах начинались занятия, он все равно опоздал. Значит, оставались только две возможности: или он придумает убедительное оправдание ~~ такое, против которого никто на свете не смог бы ничего возразить, или ему вообще в школе лучше не показываться.

Второй вариант Герман сначала отверг: им всегда можно воспользоваться. Правда, он получал свободное от уроков утро, но в то же время это было связано с массой неприятностей. Он предпочел бы вовсе не думать об этом. Выходит, нужно было искать вескую причину для опоздания.

В доме, перед которым он стоял, располагалась небольшая лавка, где торговали табачными изделиями и газетами. Герман быстро пробежал глазами названия. Рядом с каждым значилось «понедельник» и стояла дата.

Последнее обстоятельство натолкнуло Германа на одну мысль. Для чего, собственно говоря, люди хотят наверняка знать, что сегодня именно понедельник, а, скажем, не среда или пятница? Разве в понедельниках заключалось нечто особенное, что-то такое, что бывает иначе, чем в прочие дни недели? Про картошку, к примеру, можно с определенностью сказать, что это картошка, а не банан, а бананы, в свою очередь, выглядят совсем иначе, чем салат, — но вот понедельник… Можно подумать, на нем клеймо какое-то стоит, подтверждающее, что это понедельник.

Все, естественно, просто верили, что сегодня понедельник, но, строго говоря, научно это вообще-то не доказано. Ведь когда-то все люди точно так же верили, что Земля плоская, как тарелка, а не круглая, как шар. Если верить во что-то ошибочное, оно от этого правильнее не станет.

Предположим, рассуждал про себя Герман, что когда-то давным-давно — к примеру, восемьсот двадцать семь лет назад — просто ошиблись в счете. По невнимательности. Пропустили одну пятницу — исключительно по рассеянности. При невообразимом количестве дней, минувших с сотворения мира, никто бы даже не удивился, если б однажды и вправду произошел такой казус. И получается, что сегодня вообще никакой не понедельник, а воскресенье! А в воскресенье, как известно, ни при каких обстоятельствах не следует ходить в школу, даже если вам очень хочется.