Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем пришла очередь и молодых князей. Последнего привели к шахте Сергея Михайловича, который будто бы тут и оказал сопротивление, крепко схватив одного из мучителей, желая увлечь его с собой. И тогда, дабы отбить «товарища», великому князю и всадили пулю в голову.
Какая ужасная смерть… До сих пор в бессонные ночи я часто вспоминаю ставших мне столь милыми мучеников, до сих пор мое воображение рисует предо мной ужасные картины той бесчеловечной казни.
Из Алапаевска до меня доходили слухи, что находившиеся на сенокосе крестьяне, разбуженные выстрелами и криками, еще долго слышали пение псалмов, доносившееся из той ужасной шахты. Но крестьяне не посмели к ней подойти и подать помощь искалеченным, умирающим мученикам.
Мир праху вашему, несчастные мученики… Своей лютой смертью, своими муками вы превзошли страдания всех замученных во имя Христа святых, и я уверен, что настанет время, когда русский народ причислит к лику святых как государя и его семью, так и великих князей.
Я же считаю для себя величайшим счастьем, что на мою долю выпала великая честь в лихую для царствующего дома Романовых годину оказать его членам в пределах скромных сил моих помощь, посильной лаской и гостеприимством смягчить последние дни их земного пребывания. И сделано это было мной и моим семейством без каких-либо корыстных целей и побуждений в те дни, когда из страха перед большевиками все от Романовых отворачивались.
Красный террор
Вскоре после ссылки в Алапаевск великих князей большевики начали проводить самый жестокий террор. Началось с массовых арестов ни в чем не повинных «буржуев» и интеллигентов. Арестовывали наиболее популярных своими общественными работами людей. В первую очередь, посадили в тюрьму присяжного поверенного Гавриленко, секретаря Думы кадета Чистосердова и инженера Питерского. Питерский состоял членом совета Культурно-экономического общества, бывшего единственным, которое пользовалось при большевиках всеми правами легального общества. Но права эти были куплены слишком дорогой ценой, ибо именно через это общество большевики проводили обложение «буржуев». В то время правление общества уже внесло совдепу более двух миллионов рублей контрибуции и около миллиона дало Городской управе в долг под векселя. Последнее, по существу, нисколько не отличалось от контрибуции. Городская управа вскоре после займа прекратила свое существование, сделавшись подотделом совдепа, а частные долги по примеру государственных долгов аннулировались.
В качестве члена правления этого общества мне совместно с Беленковым пришлось начать хлопоты по освобождению Питерского. Председатель правления Павловский, как человек очень юркий и беспринципный, друживший с большевиками, почуяв приближение террора, успел вовремя взять отпуск и отправиться к себе в деревню. Участь же Питерского оказалась в руках еврея Юровского.
На любезный прием Юровского рассчитывать не приходилось. Так оно и случилось. Юровский не замедлил показать себя, ибо продержал нас в ожидании приема с девяти часов утра до трех часов дня.
Прием носил строго официальный характер. Юровский сидел в кабинете председателя суда. Жестом руки он указал нам на стоящее около стола кресло и сухо, официальным тоном спросил, что нам нужно. Мы объяснили, что пришли хлопотать от имени Культурно-экономического общества за его сочлена Питерского, арестованного вчера вечером. Просим, если нельзя освободить заключенного, заменить тюремное пребывание домашним арестом или выдать его на поруки нашего общества.
Ответ был категоричен:
– Никаких изменений в предварительных мерах пресечения допущено быть не может.
– В таком случае нельзя ли ускорить его перевод из арестного дома в тюрьму, ибо условия заключения в арестном доме слишком тяжелы?
– В этом я охотно могу пойти навстречу. Питерский сегодня же будет переведен в тюрьму.
Однако этот день все же не потерян даром. В ожидании приема у Юровского со мной на одной скамье сидели и другие просители, более почетные, чем я. Это были «товарищи» – простые рабочие с уральских заводов. Им по сравнению с нами оказывали почет и принимали раньше, несмотря на то, что пришли они позднее. Я целый день расспрашивал их о новых порядках, и, странное дело, все они высказывали неудовольствие комиссарами.
– Прежде жилось не хуже, но зато, если и приходилось шапку ломать, так перед настоящим начальством. А ныне перед кем кланяться надо? Перед своим же братом рабочим! А он тебе и ломается, и издевается, особливо если ты ранее знавал его да жил с ним не в ладах… Беда!..
Сердце радовалось, глядя на разочарование, которое уже тогда наблюдалось среди рабочих Урала. Казалось, близок час избавления России от нелепых, безумных мечтаний большевиков облагодетельствовать человечество.
Но чем ближе приближался этот час, тем свирепее становились коммунисты…
Вечером того же дня арестовали еще несколько человек, и в том числе Н.И. Беленкова, брата А.И. Беленкова, который вместе со мной хлопотал об освобождении Питерского.
Был арестован и В.Ф. Щепин, управляющий Азовско-Донским банком. Его арестовал Юровский в своем кабинете, когда Щепин приехал хлопотать об освобождении Н.И. Беленкова.
Происходящее заставило меня сильно призадуматься о своей судьбе. Ночь прошла тревожно и в напряженном ожидании, что сейчас придут и за мной.
На другой день мы с женой собирались пойти на похороны очень влиятельного в Екатеринбурге присяжного поверенного С.А. Бибикова. Но часов в семь утра раздался звонок, и, запыхавшись, в квартиру вошел мой компаньон по приисковому делу В.М. Имшенецкий.
– Вы дома? Ну, слава Богу. А мне сказали, что вы арестованы. Вы знаете, вчера арестовали Беленкова, Первушина, Щепина и Макаровых… Вам надо немедленно скрыться, и я предлагаю вам сейчас же ехать ко мне на заимку.
Едва успел он проговорить эту фразу, как вновь раздался звонок. Все насторожились… Жена пошла открывать дверь.
Тревога оказалась напрасной: с теми же советами пришел наш добрый знакомый Н.Н. Глассон, товарищ председателя окружного суда. Он тоже настаивал на моем немедленном бегстве.
– Послушайте, Николай Николаевич, но ведь вы-то не бежите, а меня отсылаете в леса.
– Я – другое дело. Если я стану скрываться, то что будут делать судейские? Слишком тяжело их материальное положение, чтобы лишить их еще и той незначительной помощи и нравственной поддержки, которую в пределах моих слабых сил я им оказываю. Ведь Пермский суд в значительном большинстве своего состава покорился горькой судьбе и пошел в кабалу к большевикам. Нет, Владимир Петрович, я не побегу. Да думаю, что меня они и не тронут. А если и тронут, то что же? Одним бобылем на свете станет
