Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

Первые четырнадцать верст я прошел бодро, только хотелось пить, поэтому я решил зайти на лесной кордон и попросить молока. В избе я застал молодую хозяйку с довольно интеллигентным лицом. На мою вежливую просьбу продать мне крынку молока я получил резкий отказ.

– Много вас здесь шляется, буржуев. На всех молока не наготовишься.

Пришлось ретироваться. Выхожу на крыльцо и вижу, что мой Иоганн оживленно болтает по-немецки с камрадом. Я недоумеваю, как, каким образом в четырнадцати верстах от города встретились двое военнопленных. Кое-как вступаю в разговор и узнаю, что камрад, собрав группу из восьми военнопленных, решил пешком пуститься в Германию, но несчастному так натер ногу неуклюжий сапог, что он отстал от своих и решил вернуться в Екатеринбург.

Поделившись с ними краюхой хлеба, я уже собрался отправиться в дальнейший путь, как по шоссе подъехал дядюшка Имшенецкого, Ковылин, с сыном. Он возвращался из Маргаритина.

Поздоровавшись, он предложил выпить с ним чаю. Я рассказал ему про строгий прием хозяйки, но он оказался ее знакомым. Потеряв около часа, я все же подкрепил свои силы.

Ковылин приезжал в Маргаритино для того, чтобы предупредить Имшенецких, что им и мне грозит арест. Он настоятельно просил меня не идти по шоссе. Меня могут легко узнать.

Пришлось послушаться благоразумного совета и продолжать путь не по шоссе, а рядом – по довольно извилистой лесной тропинке.

Пройденные четырнадцать верст давали себя знать, и каждый камень или пень, пригодные для сидения, манили к себе.

Тропа, по которой приходилось идти, то отдалялась, то выходила на самое шоссе. Прошло около часа, лес стал редеть, и, выйдя по тропке на шоссе, я очутился как раз против верстового столба с цифрой девятнадцать. Слава Богу, осталось идти до поворота на окольную дорогу всего три версты, с радостью подумал я. И только я полез в карман за трубкой, чтобы закурить, как мое внимание привлекла бричка, едущая шагом саженях в тридцати впереди меня, запряженная прекрасной чистокровной кобылой.

В бричке, спиной ко мне, сидело двое: один – матрос, а другой, судя по кожаной куртке, – комиссар. Оба с винтовками… Кучер обернулся назад и пальцем указал седокам на меня. Лицо кучера показалось мне знакомым, но кто это был, я сразу узнать не мог. Предчувствуя опасность, я повернулся к ним спиной и вновь увидел саженях в пятидесяти едущие из города еще две брички с седоками, вооруженными винтовками. В один миг я сообразил, в чем дело, и припомнил, кем был указавший на меня кучер. Им оказался плотник Николай, успевший сбрить большую черную бороду. Ясно, что едут к нам в Маргаритино.

Не долго думая, я, быстро повернувшись на каблуках, бегом пустился в лес.

Позади меня бежал Иоганн.

– Герр барон, – кричал он, – так нельзя, вы заблудитесь, тут нет штрассе…

Пробежав минут пять, я не слыша ни выстрелов, ни погони, приостановился и пошел дальше шагом. Иоганн скоро нагнал меня. Я объяснил ему, в чем дело, и сказал, что до Маргаритина отсюда, по моим расчетам, не более трех верст. На этом небольшом пути мы должны будем пересечь полотно строящейся Казанской железной дороги, речонку Решетку и, наконец, Пермскую железную дорогу. Едущим же к нам большевикам нужно проехать по шоссе еще три версты да по убийственной лесной дороге еще не менее четырех верст.

Это давало мне надежду опередить разбойников и спасти моего сынишку и всех Имшенецких от ареста. Особенно я волновался за молодежь: все трое были призывного возраста и подлежали призыву в Красную армию, поэтому их могли схватить как дезертиров.

И откуда только силы взялись?.. Я почти бежал, по возможности спрямляя путь, руководствуясь заходящим солнцем. Перебравшись через небольшой горный хребет, я вышел на какую-то лесную дорогу, которая скоро исчезла в болоте. Не долго думая, я решился идти через болото, благо на Урале «окон» в болотах нет. Временами я погружался в грязь почти по брюхо. Иоганн возмущался и ругал русские порядки, жалуясь на отсутствие надписей с указанием, куда ведет дорога… Вымокнув почти по пояс, я вновь полез на гору, заканчивавшуюся скалой из валунов. Посмотрев на часы, я понял, что брожу уже больше часа. Солнце почти село, становилось темно. Комары облепили нас так обильно, что из-за мощного назойливого жужжанья было хуже слышно ругань Иоганна. Я вновь полез в болото, которое казалось бесконечным. Наконец я достиг противоположного берега и почти в изнеможении упал на сухую, усеянную сосновыми иглами землю под огромной развесистой сосной.

– Иоганн, вы умеете лазать по деревьям?

– О, йя, герр барон.

– Тогда полезайте на эту сосну и посмотрите, где железная дорога. Здесь недалеко станция. Вы, наверное, увидите крыши построек.

Послушный немец полез на дерево, но, как ни напрягал зрение, ни дороги, ни крыш, ни большой скалы, стоящей за станцией, не увидел.

– Кругом лес. У нас в Германии таких лесов совсем нет. Надо, герр барон, идти на гросс-штрассе.

– Да, хорошо идти… Но как мы на ваше штрассе выйдем? Нет, лучше будем ночевать здесь, в лесу.

– Шляфен, о нет, тут нельзя – комар съест.

– Не только комар, – сказал я, указывая на сорванную с мясом кору сосны.

Вспомнился рассказ покойного отца. Медведи, идя за самкой, оставляют на деревьях такую метку, стараясь сделать ее как можно выше, чтобы отбить у низкорослых соперников охоту идти по следу медведицы.

– Вот метка медведя, вот след его когтей…

Несмотря на страшную усталость, все мое существо пронизывала великая досада и злоба на то, что я заблудился и не сумел предупредить сына. Воображение рисовало мрачные картины, и я невольно прислушивался, не раздадутся ли звуки выстрелов из Маргаритина… Но был слышен только гул комаров и совиный хохот…

Кто не бывал в девственных уральских лесах, тот не поймет, так же, как не понимал и я, что можно заблудиться в полосе в три версты шириной, да еще прорезанной двумя линиями железных дорог. Но тот, кто знает леса, эти чертовы городища, сопки да болота, тот не отнесет мою ошибку к разряду легкомысленных. Нет, без компаса сюда соваться нечего даже опытному лесничему.

Передо мной стоял вопрос уже не о спасении сына, а о том, как выбраться из этого заколдованного леса, как избавиться хотя бы от комаров, от укусов которых и у меня, и у несчастного немца опухли лица…

В мыслях – пусто, и в дополнение ко всему начала томить ужасная жажда.

Взошла Луна, и