Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

Вдруг Иоганн крикнул радостным голосом:

– Герр барон, штрассе, штрассе!

И мы выходим на шоссе саженях в десяти от верстового столба. Приглядываюсь к цифре, читаю: «Девятнадцать». Смотрю на часы – половина второго. Итак, я совершенно бесплодно проблуждал целых три с половиной часа. Теперь торопиться нечего. Закуриваю трубку и с удовольствием ложусь прямо на пыльное каменное шоссе. Мокрое платье облегает ноги, ноющие от усталости, комаров почти нет, нет и тревожных мыслей…

– Господи Боже милостивый, – твержу я, глядя в беспредельное темное небо, – да будет воля Твоя.

И на меня ниспало такое спокойствие, что, кажется, если бы я увидел не только тигров, львов, медведей, но даже дюжину комиссаров, то не только бы их не испугался, но и не двинулся бы с места.

Однако все больше хотелось пить, несмотря на легкий предутренний ветерок, от которого моим мокрым ногам становилось не на шутку холодно. Делать нечего – надо вставать.

Взяв Иоганна под руку, я двинулся, как автомат, по знакомой дороге. Прошли пять верст. Появился мост через Решетку. Было еще темно. Спустившись к речке, мы жадно припали к воде.

– А вот и моя земля, – указал я Иоганну на жалкие шесть десятин.

Иоганн восхитился моим богатством.

– Помилуйте, – прошептал он, – целых шесть десятин такой земли и такого леса…

* * *

Уже рассвело, когда я подходил к усадьбе Маргаритино, с трепетом думая о судьбе сына.

На застекленной террасе еще горел огонь, в окнах торчали незнакомые головы.

Я направился во флигель и залез под полог на кровать сына. Вот где блаженство!.. Неожиданно возле меня очутился мой верный пес Трамсик, выказывающий визгами и лизанием моего лица свою неподдельную радость и дружбу.

Дверь отворилась и вошла Маргарита Викторовна.

– Владимир Петрович, это вы?

– Я.

– Ну, слава Богу. Я вас увидала, но никто из комиссаров вас не заметил. Сейчас же бегите в лес, а то вас арестуют. Владимир Михайлович и Володя успели убежать, а Толя и Боря с ними отлично беседуют. Обыск закончился благополучно…

– Ну нет, я никуда не убегу – мочи нет. Пусть лучше арестуют, – не то наяву, не то во сне ответил я. – Принесите, ради Бога, холодного молока…

Выпив залпом два стакана, я залез под одеяло, и приятная дремота охватила мое усталое тело. Ведь, шутка ли сказать, за небольшими отдыхами я пробыл на ногах более двенадцати часов и, значит, сделал от тридцати шести до сорока верст по ужасной дороге!

Однако, как ни был я утомлен, все же сознание близкой опасности гнало сон, и время от времени я высовывал голову из-под полога и через окошко старался рассмотреть, что происходит на террасе.

Дверь отворилась, и вбежала Оля Имшенецкая.

– Слава Богу, все благополучно: закладывают лошадей. Они все поджидали вас, но решили, что вы вернулись в город.

Убежала.

На дворе уже светало… Из усадьбы вышли «товарищи» с винтовками. Лениво волоча приклады по земле, они направились к флигелю. Один из них взошел на крыльцо. Запрыгала щеколда в запоре. Ну, теперь я пропал… Схватил Трамсика за морду, чтобы не смел лаять… Но чудо свершилось! Почему-то дверь, так легко открывающуюся, комиссар не открыл, сойдя ленивой походкой с крылечка и направившись обратно в дом.

Слава Богу!

С комиссарами из усадьбы выехал и дворник Федор.

Слава Богу, мы спасены!

* * *

Хозяин заимки, Владимир Михайлович Имшенецкий, был человек практичный, не без хитрецы. Дабы спасти свою заимку, он с ранней весны начал хлопотать в Екатеринбургском, Исетском и Решетском совдепах о разрешении организовать сельскохозяйственную коммуну. После уплаты мзды его хлопоты увенчались успехом… Коммуна была разрешена. В члены записана вся семья Имшенецких, моя и, для большей демократичности, дворник Федор и два плотника. Мы честь честью заказали бланки, печать и выдавали друг другу мандаты на право проезда в город, что тогда было запрещено. Комиссаром расписывался Имшенецкий, а секретарем – я.

Комиссаром села Решеты состоял очень умный, хозяйственный солдат-мужик и безусловно честный человек. (Был такой случай: Имшенецкий решил сделать ему подарок и преподнес пятьсот рублей. Он спокойно выслушал и, отказавшись от мзды, предложил ему эти деньги внести в Решетскую коммуну, о чем и выдал квитанцию.) Частенько, почти каждое воскресенье, он приезжал к нам наблюдать за нашими работами и присылал крестьян посмотреть работу огородника-немца и инкубатор, который всех крестьян очень интересовал.

Вот эти-то документы, гласящие о том, что у нас коммуна, и спасли положение, сбив с толку приехавших делать обыск «товарищей»… Выяснилось, что обыск назначили по доносу плотника Николая. Он совершенно верно указал, что у нас имеются такие запрещенные к владению предметы, как пишущая машинка, револьверы, седла, велосипеды и даже мотоциклетка. Имелась и мука в большем, чем полагалось, количестве, и сахар. Было чем поживиться. Но всего за несколько дней до обыска, предчувствуя грозу, наша молодежь воспользовалась тем, что плотники перепились, сварив себе самогонку. Разобрав в лачужке плотников потолок, юноши положили на чердак мотоциклетку, велосипеды и пишущую машинку.

«Товарищи» приехали поздно ночью, голодные и злые на доносчика Николая, проглядевшего дорогу. Обыск производили тщательно, разбивали даже стены наших антресолей, но ничего не нашли, за исключением седел. Зайти же в хибарку плотников не догадались…

Старик Имшенецкий принял «товарищей» за меня и спросил в окно:

– Владимир Петрович, это вы?

– Из штаба Красной армии.

Он тотчас захлопнул окно, быстро оделся и через дверь, ведущую на двор, убежал в лес.

Старший его сын Володя ушел гулять и, возвращаясь в усадьбу вместе со своим другом Виталием, заметил огонек дымящейся папиросы дежурившего часового. Догадавшись, что в усадьбе неладно, он ползком вернулся обратно и засел в кустах недалеко от дома.

Гостей принимали Маргарита Викторовна и дочь Имшенецкого, Ольга Владимировна Половникова. Руководство же обыском взяли на себя Боря и Толя. Они имели вполне демократичный вид, только что закончив возиться с электрической машиной, и были настолько грязны, что «товарищи» не решились подать им свои руки.

С каждой неудачей «товарищи» все больше обрушивались на Николая за ложный донос, грозя расправой. Тот сперва из кожи лез, указывая на те места, где могли находиться запретные вещи. Но комиссаров ждало разочарование.

Предложенный ужин совсем размягчил комиссаров, и беседа приняла дружеский характер. Они показали свои мандаты – один на обыск, другой на аресты. Толя рассматривал их оружие. Храбрецы удивлялись тому, что мы живем одни в лесу.

Когда же мы показали им бумаги, гласящие о нашей коммуне, – они выразили сожаление, что