Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но сам единый король сидел на солнышке и, сплетя пальцы со своей ненаглядной, блаженно улыбался.
* * *
– Размяк начисто, – прорычал Бранд другим королевским советникам, которые с почтительного удаления наблюдали за парочкой, сидевшей за столом на набережной. – Так с ним всегда. Годами бегает от женщин, как будто под юбками у них змеюшник, а потом одна что-то с ним делает, уж не знаю что, – и бац! Ведет себя как пацан, который только что сходил за амбар с молочницей.
– Может быть, это не так уж плохо, – предположил Торвин. – Пусть уж лучше он будет с женщиной, чем без женщины. Кто знает, вдруг она родит ему ребенка…
– Так, как оно идет, у них уже должна быть тройня, корабль полночи трясся…
– А если и нет, то, может быть, король все-таки… ну, станет более серьезно относиться к своим обязанностям. А она – это она. Дочь Ивара, внучка Рагнара. Свандис может проследить свое происхождение от самого Волси и дальше – от Одина. – И Торвин указал на корабль, покачивающийся в фарлонге от них. – Вон Сигурд, победивший дракона Фафнира, – ведь это его кровь течет в ее жилах. Никто не радовался больше меня, когда были убиты ее отец и его братья. Но ведь не найдется никого, кто бы так или иначе не относился к ним с уважением. Она из богорожденных, из семьи, любимой Одином. Может быть, это немного отвратит от короля гнев богов, которого мы опасаемся.
Совет задумался над словами Торвина. Они, в общем-то, произвели впечатление на викингов, на Хагбарта и Скальдфинна, да и на самого Бранда, пусть и против его воли. Квикка и Озмод молча переглядывались: они отнюдь не забыли Ивара Бескостного. И лишь у Хунда беспокойство проявилось на лице. Бранд, с его чувствительностью в вопросах чести и верности, сразу это заметил.
– Она никогда не была твоей женщиной, – произнес Бранд со всем сочувствием в голосе, на какое был способен. – Ты считаешь, что он в долгу перед тобой, потому что она была твоей ученицей?
– Нет, – ответил Хунд. – Я желаю им счастья, коль скоро они нашли друг друга. Но к чему все эти разговоры насчет богорожденных и крови героев? – В голосе появилась горечь. – Да вы только взгляните на них! Кто они? Незаконный сын пирата, который большую часть своей жизни провел в лачуге из тростника. И женщина, которую имело пол-Дании. И это единый король и будущая единая королева!
Он резко поднялся и пошел вдоль людного, залитого солнцем причала. Остальные смотрели ему вслед.
– Он сказал правду, – пробормотал Хагбарт.
– Да, но ведь Шеф пробился наверх, – возразил Квикка, негодовавший всякий раз, когда нелицеприятно отзывались о его повелителе. – И я уверен, что она тоже просто была вынуждена делать то, что делала. Я думаю, это не менее важно, чем королевская кровь. Мы-то с Озмодом знаем. Мы видели смерть стольких королей, верно, Озмод?
– Шестерых, – коротко ответил Озмод. – Это если считать короля франков; правда, его убили не мы, а его собственные люди, после того как мы его расколошматили.
– Проблема в том, – сказал Торвин, – что чем больше королей вы убиваете, тем больше власти у тех, кого вы не убили.
* * *
На многолюдной набережной, всего лишь в нескольких ярдах от северян, наблюдала за счастливой парочкой еще одна группа людей. Они расположились в тени под навесом с вывеской портного, каковой и сам примостился тут же на крошечном табурете; в руках он держал куски ткани и сшивал их с исключительным проворством. Пока лжепокупатели щупали материал и издавали возгласы удивления и недовольства, изображая обычное сбивание цены, они успевали обмениваться с портным негромкими фразами.
– Это наверняка он, – сказал горец в пропотевшей пастушьей одежде из грубого домотканого сукна. – Один глаз. Золотой венец. На шее талисман.
– Градуаль, – уточнил седовласый и седобородый человек, одетый побогаче.
Другие покосились на него, приняли уточнение и перевели взгляд на ткани.
– Два дня назад он расхаживал по всему городу с ха-Наси, – сказал портной, не отрываясь от шитья и не повышая голоса. – В либрариуме порвал книгу и спросил, сколько стоит мудрость. Гаон счел его за идиота и попросил ха-Наси убрать его с глаз. Вчера и сегодня он был с женщиной. Прямо-таки оторваться от нее не может.
Седой глянул сначала недоверчиво, потом с грустью.
– Вероятно, он все еще связан службой Злому. Но кто от рождения не служит Злому? Над этим мы все и должны подняться. Тьерри, как считаешь, если позовем, он придет?
– Нет. Он ничего не знает о нас.
– Нельзя ли подкупить его?
– Он богат. Его одежды постыдился бы огородник, но взгляните, сколько золота он носит на себе. Говорят…
– Что говорят?
– Говорят, что он все время ищет новое знание. Его люди спрашивали в тавернах о греческом огне, открыто заявляли, что хотят научиться его делать. Каждый день, когда есть ветер, они запускают с палубы своего корабля необычный воздушный змей с мальчишкой внутри. Если вы пообещаете рассказать, как делается греческий огонь, он может прийти. Или пришлет кого-нибудь.
– Я не знаю, как делать греческий огонь, – медленно произнес седобородый.
Снова заговорил пастух:
– Тогда это должна быть женщина.
Чтобы скрыть наступившее молчание, портной стал громко расхваливать достоинства сшитых им одежд и удивительно низкие цены.
– Значит, это должна быть женщина, – мрачно проговорил седобородый. – Так обстоит дело с людьми – собственные чаяния и страсти ведут их навстречу гибели. Чресла человеческие требуют рождать новую жизнь. Но каждый новорожденный – еще один заложник Злого. Небесного Отца христиан.
– Иеговы иудеев, – добавил пастух.
– Князя мира сего, – хором сказали все толпящиеся под навесом.
Согласно обряду, каждый из них украдкой сплюнул себе на ладонь.
* * *
Шеф, объект всех этих скрытных обсуждений, в конце концов поднялся из-за стола и кинул серебряный пенни с собственным изображением, расплатившись за крепкое и терпкое вино, – у иудеев не было предубеждений против спиртного, свойственных мусульманам, хотя оно и не подавалось каждый день к столу, как у латинян, и никто не напивался с целеустремленностью норманнов.
– Возвращаемся на корабль, – сказал Шеф.
Свандис помотала головой:
– Я хочу прогуляться, поговорить с людьми.
На лице Шефа отразились удивление, растерянность, тревога.
– Ты это уже делала. В Кордове. Тебя не было всю ночь…
Она улыбнулась:
– Я не буду обращаться с тобой как с беднягой Хундом.
– Здесь нет
