Приданое для Царевны-лягушки - Нина Васина

- То есть стукачом.

- А когда он... когда он ушел от Богуслава и стал жить со мной?

- А когда он стал жить с вами, он перестал быть моим стукачом. Он стал стукачом братвы.

- Какой еще братвы? - не веря, покачал головой Платон.

- Можно сказать по-другому. Хорошо организованной команды под бывшим руководством бывшего спортсмена Омолова... и так далее. Регалии своего брата вы сами знаете. В перестройку он сменил друзей и соратников. Большие деньги большие люди, так ведь?

- Нет, - твердо сказал Платон. - Не верю.

Птах посмотрел насмешливо.

- Фотографии, на которых вы занимаетесь сексом с несовершеннолетней. Их Гимнаст сделал.

- Зачем это ему?.. - опешил Платон.

- Во-первых, конкретный компромат на вас, а во-вторых, он был неравнодушен к девочке Алевтине.

- Этот урод!.. - начал было возмущенно Платон и осекся, увидев свое потное красное лицо в зеркальце. Уговаривая себя успокоиться, чтобы получить хоть какую-нибудь полезную информацию, Платон шарил глазами по соснам у воды и жадно вдыхал запах их коры, нагретой солнцем.

- Вы сказали, что после ухода от Богуслава он больше на вас не работал. Я-то зачем ему понадобился? Что с меня взять?

- Ох, Платон Матвеевич, - сладко жмурясь, как кот, удачно избавивший от сливок молочник, Птах лукаво погрозил ему пальцем. - Вам это лучше знать! Может, все-таки черканете мне в блокнотик?

- Он это делал по просьбе брата? Нет, не может быть, - сам себе ответил Платон. - Богуслав проклинал Иуду Гимнаста, имя его не мог слышать без проклятий.

- Вот вы и пораскиньте мозгами, - Птах покрутил пальцем у виска, - зачем братве нужна была информация о вас. Деловой человек всегда собирает сведения о своих подельниках. Мне пора.

Платон шел к дому в полной растерянности. На звонок у ворот долго никто не отвечал, Платон уже направился к дому сторожа, но тут вдруг Гимнаст образовался с той стороны кованой решетки, как привидение. С иссиня-бледным лицом, пошатываясь, он смотрел на Платона, тяжело дыша.

- Что ты тут? - отшатнулся Платон. - Пьешь?

- Ни боже мой, - заверил Гимнаст, отпирая калитку сбоку от ворот. - Я, как всегда, - на грядках...

А с утра ос дымом окуривал. Развелось их, слава богу, немерено.

В руке Гимнаст держал испачканные землей грабли.

- Что значит - слава богу?

- Сам посмотри, - Гимнаст поманил его к сарайчику с инвентарем.

Платон шел по гравийной дорожке, жадно оглядывая деревья и клумбы. В сарае на земляном полу лежали большие осиные гнезда. Четыре штуки.

- Зачем они тебе? - удивился Платон, склонившись и брезгливо разглядывая ячейки с жирными личинками.

- Так ведь сколько корму вкусного деткам! - восхитился Гимнаст. - Они же тлю всю поели, я принес им муравейник в ведре - все яйца выели. Они очень голодные, Платоша.

Платон понял, что Гимнаст говорит о маленьких богомолах, и вздрогнул.

- Веди!

В оранжерее, куда он входил, озираясь и стараясь ни к чему не прикасаться, было душно, влажно и так душисто, что Платон на секунду забыл обо всем, закрыв глаза и жадно вдыхая аромат роз.

- Попрятались, - нежно заметил Гимнаст. - Не поверишь - они меня уже узнают! Вот, смотри. Фью-у-у, - тихонько посвистел он и кивнул на куст желтой "Баккара".

Платон заметил слабое шевеление листьев, не более.

- Двое сидят прямо перед тобой, на полке!

Платон отшатнулся от деревянной полки. Осмотрел ее, сантиметр за сантиметром, но никого не обнаружил.

- Вот же она, красавица, - протянув руку, Гимнаст снял что-то, по цвету совершенно в тон мореному дереву полки, и протянул Платону. - Возьми. Живая душа все-таки.

Платон рассмотрел на указательном пальце Гимнаста небольшое насекомое, которое на его глазах стало менять окраску на бледно-телесную. С треугольной головой, оно шевелило небольшими, едва развитыми крылышками и смотрело бесстрастными глазами насекомого, сложив перед собой передние лапы, как в мольбе.

- Не возьму, - покачал головой Платон. - Это самка?

- Не знаю, - улыбался Гимнаст с безмятежностью слабоумного. - Вот подрастут, тогда и определим.

- Как определим?

- А вот как они начнут жрать самцов при спаривании! - радостно объяснил Гимнаст. - Идите ко мне, маленькие, идите, я вам принес вкусненькое...

Маленькие богомолы выползали с потусторонним, ни на что не похожим шорохом. Осиное гнездо через минуту целиком скрылось под их сереющими на глазах телами. Платон наклонился, разглядывая шуршащую массу, и понял, что насекомые не меняют окраску. Они сами по себе - бесцветные, почти прозрачные, с кое-где проступающей слабой зеленью.

- "Мантис религиоза", - прошептал Платон, выпрямляясь, и вспомнил, что "мантис" - это по-гречески "пророк", "предсказатель".

Заметив слабое движение у лица, Платон покосился на серебристую лиану, привезенную из Малайзии. Протянул мизинец и хотел потрогать маленького богомола на толстом стволе, застывшего на уровне глаз. Богомол на его движение чуть шевельнул передними ногами, расправляя их, как лезвия в перочинных ножах.

- Что это они у тебя такие бледные, - отдернул руку Платон. - Прозрачные даже.

- Им надо пищи хорошей, кровушки теплой! - отозвался невидимый ему Гимнаст.

- Может, выпустить их на улицу? - сам себя спросил Платон, и его слегка передернуло. Он представил десятки оотек, развешанных на яблонях, на кустах гортензий, на жасминовом дереве...

- Сколько их? - громко спросил он.

- Я насчитал двести шестьдесят три, потом сбился. Они как посыпались!..

- А мне говорили - сто двадцать восемь... Гимнаст! Пойдем со мной.

- Платоша, я занят. Потом, - отозвался невидимый Гимнаст.

- Нам нужно поговорить. Сейчас!

- Не кричи здесь, - он вдруг вынырнул откуда-то снизу. - Они криков не любят. Начинают крылышками шуршать. Я тут без тебя пересадил шестнадцать кустов бордовых роз. На клумбу с "Девочкой". И еще хочу показать бордюрную травку, хорошо прижилась.

- Потом, потом... - Платон спешил к дому.

- Ты же не любишь, когда в одном месте много роз одного цвета, - задержал его Гимнаст.

Платон остановился и осмотрел статую - изрядно облезлую небольшую бронзовую фигурку девочки, сидящей на коленях в раскрытых лепестках бронзового цветка. В слабых струях сделанного Гимнастом фонтанчика "Девочка" казалась несчастным застигнутым дождем и оттого скорчившимся ребенком. Вокруг нее на круглой клумбе жирели свекольного цвета розы.

- Хороши!.. - вздохнул Платон. - А это что? - наклонившись, он поднял из-под розового куста каменную фигурку лягушки, так мастерски выполненную, что ему тут же захотелось иметь такую на своем письменном столе. - Еще одна? - Он показал пальцем на другую каменную лягушку, лежавшую неподалеку.

- Это мое, - твердо заявил Гимнаст. - Это будет тут лежать.

- Как хочешь, - Платон с сожалением выпустил из ладони удобно поместившуюся в нее тяжелую и почему-то теплую лягушку.

Гимнаст, проследив за ним, наклонился и слегка развернул каменную фигурку в одном ему известном направлении. Платон улыбнулся про себя, отметив, что его садовник, похоже, стал настоящим язычником.

Осмотрев дом, Платон понял, что досада и раздражение после сказанных Птахом слов прошли. В доме царили абсолютная чистота и порядок. В прихожей и в столовой стояли в вазах свежие розы - разных оттенков, полураскрывшиеся - как любил Платон. На террасе появились новые циновки приятного цвета гречишного меда и в тон к ним - два кресла-качалки дорогого исполнения.

- Это я тут вот... позволил себе прикупить. Были деньги, вот я и позволил.

Гимнаст уже давно сам вел переписку с ценителями роз, сам продавал редкие кусты и даже иногда вывозил в Питер по ведру роз на продажу, объясняя это жалостью к пропадающей красоте - для хорошего развития куста распустившиеся цветы нужно срезать не позже чем через два-три дня. Платон только благодарственно кивнул, не зная, как начать разговор.

Они устроились на террасе с графином яблочного вина.

- Ты застелил родительскую кровать новым покрывалом. Где старое? Оно мне нравилось. Шелковое. Отец его привез из Китая.

- Мыши... - прошептал Гимнаст, почему-то изменившись в лице. - Погрызли кое-где.

- Он тогда привез покрывало и ширму, - Платон удивился растерянности Гимнаста и пожалел, что заговорил об этом. - А ширма стоит у меня в кабинете, зачем-то добавил он.

Гимнаст молчал, опустив голову. Платон осмотрелся, отметив ухоженный газон у дома и каменную горку у небольшого искусственного пруда.

- Лягушки? - кивнул он на пруд.

- Так ведь... - забегал глазами Гимнаст, - по-вывелись вдруг. Или ушли куда, не знаю.

Присмотревшись к совсем поникшему головой Гимнасту, Платон вдруг понял, что лягушки съедены прожорливым потомством. Интересно, Гимнаст резал на кусочки этих несчастных, или просто запускал их в оранжерею? Нет, богомолы еще слишком малы, чтобы справиться с живой лягушкой. Резал...

Перила кое-где заменены на новые, пол выскоблен и покрашен бесцветным лаком. Старое дерево в сочетании с красными кирпичными стенами и выложенным из серых камней цоколем просто радует глаз. Платону хотелось найти теплые слова благодарности, чтобы сидящий напротив человек принял его признательность без лишнего смущения. Но вместо этого он вдруг вспомнил, каким был дом десять лет назад - небольшой деревянный, с резными наличниками на окнах. Он отстраивал все это вместе с Гимнастом - десять лет назад он привез его сюда, не спрашивая, захочет ли тот ухаживать за старым садом, строить дом...