Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Ситуация еще более обострилась, когда царь приказал бригадиру обнародовать заключенный с Измаил-беком договор и «объявить тем провинциям, что они уступлены; того ради во имя Господне вступай рядом во все дела, и ежели станут говорить, чтоб подождать, пока шах ратификовать будет, не слушать, но приниматься за полное правление как следует, а кто противиться будет, силою поступать с разсуждением по делу и времяни смотря».

Левашову предписывалось «власть и правление визирское взять на себя… визирю объявить, что ему и его служителям уже делать нечего, того ради чтоб он ехал куда похочет и с добрым манером его отправишь; буде же скажет, что он не смеет ехать без указу шахова, то его силою не высылать, только б ни во что не вступался, и ничего не делал; также и квартиру свою визирскую уступил вам, а ежели что станешь противное делать, тогда его выслать». В том же указе царь требовал немедленно отправить посольство к шаху для ратификации договора и наладить сбор налогов; наметил программу освоения природных ресурсов Гиляна, «где что родится», в том числе селитры, меди и свинца. В отношении других уступленных, но еще не занятых русскими войсками территорий Петр был более осторожен — распорядился «к весне тебе обстоятельно к нам отписать, какие места и провинции своими людьми содержать и управлять можешь».

Другим предназначенным для всеобщего известия указом бригадир назначался «верховным нашим управителем в Гиляне и над всеми по обеим сторонам лежащими провинциями, кроме Дербента, Баки и Астрабада» с теми же полномочиями, «как прежние от шахова величества тамо бывшие управители управляли и чинили»{321}.

В базарный день 23 февраля 1724 года новый «управитель» объявил полученные им повеления вместе с увещевательными «письмами» посла Измаил-бека новым царским подданным; по окрестным селениям их разносили гонцы-армяне. Реакция оказалась неутешительной: гилянская верхушка, по мнению Левашова, была возмущена «лишением лакомств», но оказалась «разномысленной»; тем не менее «военные собрания» вокруг Решта умножились, «дороги заступили и на реках крепости построили и всякими мерами народ развращают и стращают».

Располагавший четырехтысячным гарнизоном бригадир решил не дожидаться объединения «бунтовщиков». Отряд полковника Шипова разогнал их «партию» на реке Пасахани. Вслед за тем Левашов сумел договориться с кескерским визирем — отряд под командованием майора В. Нейбуша без боя занял находившийся в 45 верстах от Решта Кескер, а затем разгромил противника под этим городом: 26 человек было «побито», а в качестве трофеев русским достались 13 пушек, 13 лошадей, брошенные пищали, порох и сабли. На Кескерской дороге от Энзелийского залива была возведена новая крепость, получившая название Екатеринполь. В июле подполковник Капрев во главе отряда в 700 человек после удачного боя занял селение Куч-Испогань и город Лагиджан{322}.

Однако на этом успехи закончились. В июне Левашов признал: «ребели-занты» в бою уступают войскам, но дальнейшее «разширение» российских владений на южном берегу Каспия невозможно. Для дальних экспедиций возможностей не было, а жаркое лето и «нездоровый воздух» подрывали силы войск гораздо больше, чем мизерные боевые потери. 16 июля 1724 года у Левашова из 4706 солдат и офицеров 1270 были больны, а согласно рапорту от 16 сентября, на 1603 здоровых приходилось уже 2264 больных. За два месяца от болезней умерло 853 человека{323}.

Результаты военных действий 1722-1723 годов так и не получили дипломатического завершения. В апреле 1724-го прибывшие в Решт «резидент» унтер-лейтенант флота Борис Мещерский и Семен Аврамов отправились к шаху. Дипломатический вояж превратился в серьезное испытание. Уже по дороге посольскому конвою пришлось выдержать настоящее сражение с четырьмя сотнями повстанцев на переправе у местечка Кесма. В качестве извинений рештский визирь объявил: «Ребята де играли, не изволь гневатца, мы де, сыскав их, жестоко накажем».

Затем послы в течение месяца вели безуспешные переговоры в Ар-дебиле. Тахмасп в беседе с ними уважительно называл Петра I «дядей», однако расчет царя на уступчивость находившегося в безвыходном положении непризнанного шаха-изгнанника не оправдался. Эхтима-девлет и другие министры заявили, что Измаил-бек не имел полномочий на заключение подобного договора, и категорически «отреклись» от его ратификации. «На предложения наши такие дают ответы аки люди умалишенные», — докладывал Мещерский Левашову. К шаху же, которого его слуги «повседневно спаивают», ему пробиться так и не удалось. Ничего не добившись, 24 мая посланцы с трудом выбрались из Ардебиля. Едва они отъехали от города, как их нагнали шахские «приставы» и стали пугать окрестными разбойниками; и «по отъезде их несколька минут спустя, человек с 40 или болше ширванцов конных наскакали и кричали, чтоб они без мучения головы дали себе отсечь». Дипломаты и их охрана четыре часа отстреливались от нападавших и в конце концов пробились; но и далее в нескольких «узких местах» на дороге в них не только стреляли, но и «с гор каменья великие пущали»{324}. Прибывший в июне в Решт с почетом и закупленным в России товаром Измаил-бек ехать к своему государю категорически отказался, предпочитая оставаться на содержании под русской охраной.

Повстанцы стали преследовать тех, кто сотрудничал с русскими, а увещаниям российских властей противопоставляли свои воззвания. 5 июня 1724 года в Решт явился с отрезанным ухом купец Дарбыш Мамес и рассказал, что в двадцати верстах от города в деревне Белесабан был «принародно» избит, ограблен и едва избежал казни. Он и доставил такую «бунтовскую» прокламацию, переведенную на русский язык в канцелярии Левашова: «Старшие и редовые рященские и фуминские и кучеиспоганские. Ведайте вы, которые люди исполняют бригадира бека прихоти и ему служат и в деревнях к старостам ради объявления кто пойдет, и тому кара такая»{325}.

В сентябре Левашов вынужден был доложить, что «весьма все провинции и деревни бунтуют, и при них все дороги засекли, и приезд всем пресекли, и во многих местах собрание умножаетца». В ответ начались репрессии. Русские «партии» стали расправляться с пленными, «…некоторые повешены, а некоторые четвертованы, а иные на колья посажены и в розных местах несколько дворов бунтовщичьих созжено и разорено, в которых в стенах бойницы поделаны», — докладывал генерал Петру 5 октября 1724 года. Тем не менее, «кумуникации от Ряща до Перебазара и до новой крепости и от Катеринполя до Кескера с нуждою и з боем со- держатца», а подчиненные Левашова могут передвигаться по гилянским дорогам только отрядами не меньше ста человек{326}.

В рапорте Матюшкину российский управитель признавал: «…домы свои оставя, <местные жители> в леса уходят, но и натуры здешних мест, рвы и коналы и беспутные уские дороги в том им помогают, а полкам беглецов сыскать невозможно. И зима по здешним теплым краям быть им в лесах не возбраняет — не так, как в других краях стужа из лесов выгоняет». «А особливо, по многим резоном как видно, под высокою державою его императорского величества быть весьма не желают и в том намерены состоять», — делал он неутешительный вывод{327}.

На 1 октября 1724 года командующий располагал 13 515 здоровыми и 4651 больным солдатами и офицерами; количество выбывших из строя не восполнялось прибывшими 2800 новобранцами{328}. С началом осенних штормов доставить подкрепление стало невозможно. Выступления же против русских начались и в других местах. 2 октября только что вернувшийся из Москвы в Астрахань Матюшкин доложил о трагедии, случившейся на Куре с высадившейся там командой из шестисот солдат и офицеров подполковника Зембулатова: 31 августа «наип сальянской из оных, зазвав к себе в гости реченного подполковника Зембулатова и с ним были капитан и два порутчика и подпорутчик, кондуктор да 15 человек салдат, которых всех порубили, потом напали на лагирь, где стояли салдаты против ево наипова двора на другой стороне Куры реки; и был бой, и видя их сильное неприятельское нападение, убравши из лагора на бусы, отошли от них отводом» и ушли в Баку{329}. Сразу же после убийства русских офицеров и солдат в Сальяны вступил отряд, направленный Тахмаспом. Лазутчики, посланные бакинским комендантом в Сальяны, по возвращении сообщили, что шахские войска численностью в четыре тысячи человек под командованием бывшего дербентского султана Алхаса прибыли в город. Они слышали, что шах собирается отправить на помощь бакинскому Дергах Кули-беку отряд из пятисот человек во главе с сальянским наибом. Наиб Гуссейн-бек послал своих людей «засесть у нефтяных колодезей», чтоб не допустить туда русских.

Волнения начались и в городе. «Изменником» оказался выступивший в прошлом году за сдачу Баку русским юзбаши Дергах Кули-бек, который ранее разоблачил действия бывшего бакинского султана, ведшего переписку с Хаджи-Даудом. Полковник Остафьев, в сентябре 1724 года сменивший на посту бакинского коменданта бригадира Барятинского, сообщил, что Дергах Кули-бек 4 сентября тайно послал своего слугу в Баку — передать жителям, чтобы те покинули город семьями. В тот же день к Остафьеву пришли местные жители Гаджи Селим и Селим-хан, которые сообщили, что Дергах Кули прислал за людьми из-за «случившегося в Сальяне несчастья». Сам же Дергах Кули-бек 5 сентября писал Остафьеву, что он выехал из города по своим делам, а узнав о случившемся в Сальянах, решил, что его могут заподозрить в сговоре с сальянским наибом. Полковник Остафьев арестовал в Баку четырех офицеров-юзбаши, 258 служивых и торговых людей, подозреваемых в подготовке антирусского выступления. Недовольство бакинской знати было связано с ограничением их прав при комендантском управлении, а также с приказом отдать нефтяные колодцы на откуп в пользу русской казны (раньше местные правители значительную часть этих доходов оставляли себе){330}.