Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Но уже в письме тому же Остерману от 17 июня генерал отметил некоторые обнадеживающие признаки:«…чрез девятимесячной бунт мало что во отменах видим, и нескольких деревень обыватели к записке и присяге приходить начели и по публикациям ружье, которое им под смертью объявлять велено, приносить почели. И великая в том нужда имеетца, чтоб у здешних ружье перевесть, но сие дело их сумнительно, понеже сходственно прежнему; не во иное время, но в работную пору, чтоб им не мешать то чинить начали»{357}.

Донесения командующего также как будто свидетельствуют о том, что сопротивление стало ослабевать: в местах, где побывали российские «партии», «обыватели» приходили «с покорностию» и «по своему закону учинили присяги»; покорившиеся сдавали оружие под угрозой смертной казни. Левашов в августе докладывал, что после посылки новых отрядов из 88 деревень, «разумеетца под страхом наших партий, обыватели к записке являютца» и предоставляют русским властям «окладные списки» налогообложения{358}. Судя по этим донесениям, перелом в настроении «обывателей» был вызван не только репрессиями: уставшие от военных тревог и поражений крестьяне не могли бросить свои хозяйства и пашни и вынуждены были демонстрировать лояльность — сдавать оружие и даже начать платить подати. Очевидно, сыграло свою роль и разочарование «бунтовщиков» в обещании их предводителей о помощи со стороны шаха; Тахмаспа с войсками в Гиляне так и не дождались, и прошел слух о его пленении афганцами.

«Приводить в послушание» свободное и воинственное население Дагестана было тем труднее, что строительство российских укреплений воспринималось как покушение на их земли. Отдельные нападения на солдат и рабочих перешли в настоящие боевые действия.

Начало Кавказской войны

10 января 1725 года отряд горцев в несколько тысяч человек атаковал «верхней городок» донских казаков на Сулаке в десяти верстах от крепости Святого Креста. В бою погибли 24 поселенца. Нападению подверглись и другие казачьи городки (в них находилось по 50-100 семей) по Аграхани и Сулаку, «гетманской лагар» и обоз с провиантом, двигавшийся из Аграханского ретраншемента к главной крепости. «Верхнему городку» вовремя пришел на помощь из «транжамента» отряд в две сотни человек пехоты и конницы во главе с прапорщиками Исаевым и Барановым. Они же помогли обеспечить проход в крепость Святого Креста провиантского обоза. Сражение было жестоким: по свидетельству участников, нападавшие «необычайно рубили и резали, и у многих глаза выколупаны, и головы в черепья изрублены, и кишки тянуты, и все обнажены».

В этих боях войска потеряли 80 человек убитыми; обоз лишился сотни коров и 203 лошадей; у гетманских казаков и старшин угнали 1216 коней — об этом Г.С. Кропотов доложил кабинетсекретарю Макарову{359}. Потери неприятеля оценивались примерно в 400 человек, но подсчитать их было невозможно — горцы увозили тела павших на захваченных у солдат арбах.

Нападение стало тяжелым ударом, тем более что повстанцы «путь занели» — перерезали сообщение главной квартиры с прочими городками. Однако ни одной крепости нападавшие захватить не смогли, как и дезорганизовать командование войсками. Между тем генералы уже кое-чему на Кавказе научились и имели информацию о состоянии и планах противника. Адиль-Гирей располагал внушительными на первый взгляд, силами — около 20 тысяч человек; однако его войско было слишком разнородным (в него кроме личной дружины шамхала входили ополчения его союзников — акушинцев, койсубулицев и других вольных обществ) и не отличалось сплоченностью, а у самого шамхала имелось немало врагов и соперников, готовых оказывать помощь русским — до тех пор, пока это соответствовало их интересам.

Представители ногайских «еманчеевских аулов» Тангат и Едигер сообщили Кропотову, что в нападении участвовали сын шамхала Хамза и племянник Салтан-бек, а также владельцы Кумтуркалов, Эрпелей, Капчагая и Капыркумык; при этом в бою был тяжело ранен казанышский князь Алкас. Впоследствии Едигер еще не раз рисковал, привозя ценные сведения. Он же выступал и своего рода посредником: рассказал командованию, что в январских боях погиб предводитель ополчения «деревни Кунбек» Увар, который своих людей «важивал каждой год» в Грузию; теперь односельчане готовы за тело «славного воина» отдать «лутчего грузинского ясыря» (было ли это предложение принято, неизвестно). Среди «лазутчиков» оказался и Алтютар, «дядька» Айдемира — сына недавнего противника; он несколько раз ездил в Кумтуркалы и узнал от «приятелей», что против русских ходили «ауварцы, атлукцы, сырчажцы, аккученцы, казыкумытцы»{360}. В апреле 1725 года брат шамхала Алыпкаш вывез из Тарков и отпустил захваченного там купца; пленный, астраханский посадский человек Петра Мясников, поведал о том, что перебежчик (какой-то «ортилерии писарь») убеждал горцев напасть на русских в праздник Благовещения, когда «никаких дел не работают»; сами же они уже знают о смерти Петра I и по этому поводу «в великом веселии состоят»: «Ныне де некому их от нас охранить»{361}.

Однако, по словам того же Мясникова, горцев еще больше вдохновляло известие о том, «что у нас великой мор». Это было правдой: 15 апреля Кро-потов рапортовал, что из всего его корпуса в 8947 человек солдат, драгун и казаков были больны 5606 и каждый день умирали по 20-30, а иногда и по 50 служивых. Особенно тяжелой зимовка оказалась для украинских казаков — от болезней скончались 1450 человек. Согласно другому донесению, от 21 мая, за полтора месяца (с 1 апреля по 16 мая) от цинги скончались 587 «регулярных» и 2204 казака — при одном убитом в бою и трех умерших от ран{362}.

Пока небоеспособный гарнизон отсиживался в осаде, набеги продолжались. «А сего майя 11-го дня получил я от него, генерала маэора Кропотова, писмо, в котором пишет, что минувшего де марта 15, 17 и 18-го чесел горские неприятелские люди подбегали собраниями и верхнему Сулацкому казачьему городку х крепости Святого Креста и под нижней Сулацкой городок и отогнали драгунских лошадей сто тритцат семь, волов сто пят, штап и обар афицерских лошадей сто четыре, волов и коров пятнатцат, у казаков лошадей восемдесят шесть, рогатой всякой скотины сто семдесят четыре, да собственных ево генерала маэора коров и волов без остатку и несколько лошадей и з будущими де при табунах для прикрытия регулярными при прапорщике с сороку человеки рядовых стрелялись, где наших драгун и салдат побито девят человек, нестроевых пять, афицерской служитель один, безвестно пропало драгун два, казаков малоросийских четыре, афицерской служитель адин и того побито и безвестно пропало дватцать два человека; ранено: реченной прапорщик, рядовых четыре, афицерских служителей два, итого семь человек», — докладывал в Петербург Матюшкин в том же донесении, в котором описал победу русских под Лашемаданом и другие удачные действия в Гиляне.

Еще через неделю, 25 марта, «тавлинцы, кумыки и нагайцы великим людством приступали конницею и пехотою к сочиненному близ Аграханского транжамента редуту», наскоро возведенному у самого берега моря и укрепленному, за неимением других материалов, «кулями с мукой». Когда у оборонявшей редут команды капитана Бориса Глазатого после интенсивной пальбы почти закончился порох, комендант «транжамента» подполковник Маслов и наказной нежинский полковник Константин Ген-варовский рискнули с отрядом всего в 150 солдат и украинских казаков атаковать осаждавших, «и усмотря де неприятели сикурс в малолюдстве, напали на оных, и в то число выступил из редута к ним на сикурс капитан с ротою, от которых неприятели отступили с упадком» — под стенами крепости остались 62 убитых горца.

Единственным пленным оказался «раненой тавлинец владенья Айде-мирова, которой в допросе объявил, что приходило неприятелей конницы и пехоты з дватцет пять тысяч или более, а камандирами де у них были Аделгирей шемхал з детми, андреевской владелец Айдемир и другие горские многие князья, и оные де неприятели были тамо не все, а стояли с такою половиною з дватцетью пятью тысячами Чапан шефкал (племянник Адиль-Гирея. — И. К.) и Салтан Мамут и другие князья»{363}.

Если пленный не лгал, то шамхал уже тогда решился открыто выступить против русских. Однако, возможно, он еще колебался и выступил сам позднее. Дербентский комендант Юнгер доложил Матюшкину: «16-го дня апреля 725-го году пришел в Дербень калмык Амса Верде ис Тарков, которой послан был из Дербена в крепость Святого Креста с письмами, и оной калмык допрашивай, а в допросе сказал: как де я от шамхала поехал, и шамхал де мне приказал сказать в Дербене полковнику и каменданту, что которых де нагаицов государь отдал мне во владенье и оных де нагаицов генерал у меня отнял, также де государь велел мне взять у него, генерала, войска и пушки и со всеми неприятелми управитца, и он де, генерал, мне ни войска, ни пушек не дал же; и ныне меня не послушали горские жители, приступали х крепостям по Сулаку и к Бучю, и все горские жители мне не верят, что я бутто с российскими заодно; и стал ни к той стороне, ни к другой; и ныне вздумал я, чтоб быть на стороне з горскими и быть российским неприятелем, что будет всем горским, то де и мне будет». Другой информатор, прибывший из Тарков в Дербент 21 апреля торговец Садык Азисев, рассказал:«…как де шамхал приехал в Тарки и тогда де тавлинцы по 100 и по 200 человек после приступу ездили на Сулак и скотину отгоняли, и которые российские люди человек з дватцать везли провиант в крепость Святого Креста, тех де на пути порубили и провиант взяли сколько было, а ныне он, шамхал, послал людей своих в горы и велел всем горским жителям збиратца».