Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Волнения начались и в городе. «Изменником» оказался выступивший в прошлом году за сдачу Баку русским юзбаши Дергах Кули-бек, который ранее разоблачил действия бывшего бакинского султана, ведшего переписку с Хаджи-Даудом. Полковник Остафьев, в сентябре 1724 года сменивший на посту бакинского коменданта бригадира Барятинского, сообщил, что Дергах Кули-бек 4 сентября тайно послал своего слугу в Баку — передать жителям, чтобы те покинули город семьями. В тот же день к Остафьеву пришли местные жители Гаджи Селим и Селим-хан, которые сообщили, что Дергах Кули прислал за людьми из-за «случившегося в Сальяне несчастья». Сам же Дергах Кули-бек 5 сентября писал Остафьеву, что он выехал из города по своим делам, а узнав о случившемся в Сальянах, решил, что его могут заподозрить в сговоре с сальянским наибом. Полковник Остафьев арестовал в Баку четырех офицеров-юзбаши, 258 служивых и торговых людей, подозреваемых в подготовке антирусского выступления. Недовольство бакинской знати было связано с ограничением их прав при комендантском управлении, а также с приказом отдать нефтяные колодцы на откуп в пользу русской казны (раньше местные правители значительную часть этих доходов оставляли себе){330}.

Матюшкин дал полковнику Остафьеву указание: всех арестованных бакинцев, кроме индийских купцов, допросить «об умыслах их и из оных для страху над винными чинить экзекуцию, а дворы и пожитки переписав, запечатать, и старатца ево юзбашу Дергах Кули-бека самого поймать». Султанство в Баку было временно упразднено, и власть в городе и окрестных селениях полностью сосредоточилась в руках коменданта. Участник Персидского похода и взятия Баку майор Иоганн Гербер в своем описании новых российских провинций указал: «…в следующем 1724 году открылася конспирация сего Дерла Гули беки (Дергах Кули-бека. — И. К.) которой с Хаджи-Даудом согласился, чтоб ему к тому назначенному дню несколько войска из Шемахи к Баке прислать, которого помощию и с своими подчиненными кызылбашами он российский гарнизон вырубить хотел и с городом под турецкую власть поддаться. Как сие открылось, то он с тремя главнейшими спасся и в Шемаху уехал»{331}. Русский же гарнизон Баку страдал от отсутствия «конских кормов» и дров, используя в качестве топлива нефть.

Жители стали покидать город, «забрав жен и детей». Чем именно было вызвано возмущение, сказать трудно. Возможно, ему способствовали высылка в Астрахань бывшего султана и произведенное по указанию царя (данному в резолюциях на доклад М.А. Матюшкина от 29 мая 1724 года) сокращение числа бакинских «служивых людей» из местных «обывателей» с 300 до 100 человек и урезание их жалованья{332}. Петр распорядился отправить бывшего султана на каторгу «в Рогорверк», то есть Рогервик (не в «Рогочевск», как ошибочно указано в публикации документа){333}. Комендант, полковник Остафьев, принял решительные меры: 262 человека были «забраны под караул», и командующий приказал «из оных для страху над иными чинить экзекуцию, а дворы их и во оных пожитки, переписав, запечатать». Даже в лояльном Дербенте было неспокойно: армянский епископ Мартирос объявил Юнгеру, что, по его сведениям, уцмий, шамхал и Сурхай-хан договорились с наибом «собратца и вырубить руских и армян»; к счастью, эта информация не подтвердилась{334}.

Тревожной оставалась и международная обстановка. Заключенный в Стамбуле договор обеспечил признание турками российских приобретений в Закавказье, но, в свою очередь, активизировал их стремление утвердиться в бывших иранских владениях. После провала попытки захватить Гянджой летом 1723 года новое наступление оказалось более удачным: в мае 1724 года турецкая армия вошла в город Хой в Южном Азербайджане, а в июне захватила упорно сопротивлявшийся Ереван. Правда, под Тебризом она потерпела поражение, но к осени все же заняла Нахичевань, Ордубад и область Борчалы.

Вахтанг VI окончательно проиграл борьбу за свое царство и вынужден был просить Петра предоставить ему убежище. 15 мая 1724 года император разрешил ему «ретироваться» в Россию. Кропотов начал «спасательную» операцию: посланная из крепости Святого Креста команда полковника Андрея Лицкина встретила покинувшего Грузию царя 17 августа «при терских вершинах близ снежных гор» Малой Кабарды. Свиту Вахтанга составляли 1185 человек: его семья, шесть епископов, 14 архимандритов, монахи, грузинские «бояре» и «шляхетство» и их слуги{335}. Первоначально Петр как будто желал оставить Вахтанга в Эндери{336} — очевидно, для привлечения под его знамена других выходцев из Армении и Грузии, но затем все же решил вовсе убрать его с Кавказа.

Ситуация в «новозавоеванных провинциях» и вокруг них стала предметом обсуждения в Петербурге. Как свидетельствуют бумаги Коллегии иностранных дел, Петр совещался с министрами Г.И. Головкиным и П.А. Толстым 11 октября в Шлиссельбурге. В результате было решено: войск на Кавказе «прибавить», пожаловать посла Измаил-бека двумяты-сячами рублей, неверного шамхала «искусными и пристойными способы поймать», а к шаху больше не обращаться, чтобы он не потребовал от России помощи против турок и завоевателей-афганцев. На Тахмаспа теперь должны были воздействовать царь Вахтанг и Измаил-бек, чтобы склонить упрямца к принятию договора 1723 года и прибытию в расположение российских войск{337}. Петр как будто рассчитывал на приезд шаха, о чем писал 14 октября Матюшкину{338}.

Однако поданное (без подписи) 18 октября мнение предлагало Левашову вновь отправить посланца к шаху с объяснением «дружеского и доброжелательного радения» российского императора о его интересах и обещанием, в случае ратификации договора, «восставить» его на престоле; в случае же неудачи предстояло договариваться с турками «об уставлении персицкого государства потребных мерах». Еще одно заседание «тайного совета» в самой Коллегии иностранных дел состоялось 13 ноября — его итогом стали указы Кропотову о строительстве крепости и действиях по отношению к горцам. Судя по сохранившимся известиям, единства в оценке ситуации не было, однако об отступлении из Ирана никто не мыслил: на обоих совещаниях речь шла о «поимании» шамхала и «умножении войск», прежде всего за счет иррегулярных частей{339}.

20 ноября канцлер империи Г.И. Головкин обратился с официальным письмом к эхтима-девлету Тахмаспа, в котором пенял коллеге за прием российского посольства «с великим ругательством» и заверял, что договор с турками заключен в интересах самого Ирана и предусматривает «восстановление Персидского государства» и российскую «медиацию» в отношениях со Стамбулом. Если же шах опять неблагоразумно отвергнет сотрудничество — русские и турки станут «поступать соединено…»{340}

Петр был явно обеспокоен осложнением ситуации в Дагестане, Азербайджане и Гиляне и в указе от 22 октября сделал выговор Матюшкину, который не спешил выехать из Астрахани к войскам и испрашивал дополнительные инструкции: «Для чего ты в Астрахани задержался, но к великому удивлению сие слово “до указу нашего”! И что для отправления задержался — то делом, а что до указу, не знаем как разсудить. Какой тебе более указ надобно, ибо на все имел полную инструкцию, также велено делать по тамошним конъюкторам смотря, а ехать самому велено, и ежели пропустишь зиму, ответ дашь, а что замешание там сделалось, то оттого, что Мещерского выслали, и опасаться гораздо нечего, ибо у шаха людей нет, как Мещерский сказывал, также и прежде сего ведали о том подлинно».

Еще больше, чем гилянские «замещения», царя волновала «измена» в Баку. Он вновь приказал генералу «бакинских жителей выслать в Астрахань и оттоль сюда, оставя там сколько потребно, ежели без оных пробыть нельзя. И смотреть над женами и детми, чтоб не ушли, а когда сие будет крепко, мужи жен и детей не покинут. На дербентцев также смотреть крепко надобно, и ежели кто явится в подозрении — велеть казнить, буде же замещение какое будет, или общее зло во всех или большой части — увидя то, учинить с ними тако ж, как о бакинцах писано, впрочем как всегда писали, так и ныне чинить по тамошним конъюктурам, понеже дальность описки не терпит, а что надобно какой прибавки о том немедленно писать»{341}.

Выбывших в результате таких мер «персов» царь рассчитывал заменить более лояльными подданными-христианами. На эту роль больше всего подходили армяне и грузины, земли которых подверглись турецкому нашествию и которым Петр при всем желании иным способом помочь не мог, не рискуя непрочным миром с Турцией. Грамота императора армянскому народу от 10 ноября 1724 года была дана в ответ на «прошение» прибывшей накануне в Петербург депутации армян «карабахской и капанской провинций»: «…дабы мы вас с домами и фамилиями вашими в высокую нашу императорскую протекцию приняли и для жилища и свободного вашего впредь пребывания в новополученных наших персидцких провинциях, по Каспийскому морю лежащих, удобные места отвесть повелели, где б вы спокойно пребывать и хриспанскую свою веру без препятия по закону своему отправлять могли». Грамота предписывала российским властям на Кавказе переселенцам «с домами и фамилиями в новоприобретенных персицких провинциях для поселения удобные места отвесть и в протекции <их> содержать»{342}. Матюшкину же надлежало как можно скорее доставить армянских посланцев с царской грамотой на родину.