Призвание: маленькое приключение Майки - Константин Кропоткин

— Даже самая мелкая песчинка имеет свое лицо — стоит лишь приглядеться.

Никифор произвел едва заметное в полутьме движение — пирамидка взлетела, замерев перед Майкиным лицом.

Теперь стало отчетливо видно, что фигура составлена из множества разнообразных частиц — больших и маленьких, заостренных и округлых, зубчатых и плоских, как блин. Только вот эта штучка над пирамидкой выглядела цельной и неделимой.

— Капля, — задумчиво произнесла девочка.

— Или слеза, — добавил Никифор. — Все зависит от тебя. Твой Дар, твой выбор, твоя судьба.

— У меня тоже есть судьба?

— Она есть у всех дароносцев. Таковы правила пользования даром.

— Хорошая судьба?

— Непростая. Но простых судеб вообще не бывает, это раз, твоя судьба будет интересной, это два. Скучать тебе не придется, это три.

Представлять себя человеком с судьбой было ново, интересно и… тяжеловато. Судьба — это тебе не розовая жемчужина на шнурке. Она потяжелее будет.

Майке вдруг захотелось назад, в парк, где было так безоблачно-весело. А еще лучше к папе с мамой.

— А нельзя все назад повернуть, чтобы, как прежде? — спросила Майка.

— Ты сама как думаешь?

— Такой кысмет, — девочка кстати вспомнила Меринокобылу. Смешную, но мудрую.

— На Совете Дружины мы долго думали о тебе. Гадали. Спорили. Глядели в «Блюбку». Сверялись с «Несу». Призывать — не призывать, быть или не быть, надо — не надо. Мала ты еще, корявка, совсем веточка, но ждать уж нельзя. Не имеем права. И времени не имеем.

Сквозь частокол просочились гулкие тревожные гудки.

Золотая пирамидка распалась на песчинки и исчезла, а колья рухнули, вмиг обернувшись тусклой поверхностью старого кабинетного паркета.

«Дедский мир»

Гудки повторились. Один короткий, два длинных, и еще три длинных.

— О-ко-ло ви-да-ла, — сложились в голове девочки странные слова.

Детина-мальчик-Васенька объявлял тревогу.

Лампа на письменном столе лихорадочно замигала, незаметные прежде створки в центре стола откинулись, расталкивая бумаги и книги, из круглого отверстия выехала подставка с металлической чашей, полной белоснежной пены.

«Как взбитые сливки», — подумала Майка.

Никифор дернул за веревочку, болтавшуюся справа от него, за спиной Майки что-то грохнуло, вызвав дрожание оконных стекол и книжных витрин.

Девочка испуганно обернулась. Дверь директорского кабинета лежала на полу, а проем оказался затянут тонкой переливчатой пленочкой, похожей на молочную пенку.

— «Показуха» — пояснил ученый бородач. — Показывает все, что хочешь. Ну, в пределах разумного, конечно.

Он зачерпнул пену из чаши и залепил ей уши, сделавшись похожим на обмороженного чебурашку.

Майка хотела прыснуть, но не посмела: директор Пан был серьезен.

Склонившись над горкой пены, он кивал, будто кому-то внимая, а сам изредка приговаривал.

— Да… взлом… так… понимаю… продвинулись?.. далеко?.. потери?.. Двухголовая копытом бьет? Пусть бьет. Она за себя постоит… Кто еще? Кто?!! — Никифор заволновался. — Ее надо изолировать. Она нам очень нужна. Повторяю: нужна очень! У нее еще полуглавный выход в последней части. Плачет-рыдает? Пускай. Она по-другому не может. Да! Такая у нее роль… Куда девать? Куда-куда, да хоть под лестницу… Что еще?.. Ясно… сейчас уловлю…

Никифор поглядел на экран и повелел:

— Гражданка «Показуха», явите входной сектор.

Белое пространство пошло рябью — Майка увидела полчища серых ежей со зверскими физиономиями. Клацая острыми зубами, они лезли из небольшого темного отверстия и заполняли собой гладкое белое пространство, похожее на кухонную раковину.

«Зараза! Зараза! Зараза!» — мигали в углу экрана тревожные слова.

— Обзор ясен. Высылайте «бригадира», — Никифор опять говорил в пену. — Нет, шестерка слабовата. Седьмого давайте. Да, его, — по раздельности продиктовал главный начальник «Детского мира». — На старт! Внимание! Марш!

В тот же миг на экране полчища ежей накрыла мохнатая белая тряпка. Она закружилась, завертелась, вбирая серость и оставляя после себя яркое белоснежное пространство.

— Что ты видишь? — спросил у Майки Никифор.

— Ветошь и злых ежиков из трубы.

— Кто побеждает?

— Чистота.

— А у меня «наши», — сообщил директор, с интересом глядя в «Показуху». — Вот еще немного и Штирлиц окончательно перехитрит Мюллера.

Майка сверилась с экраном: там тряпка домывала кухонную раковину. От серости не осталось и следа.

— Мы разве не одно и то же смотрим?

— В «Показухе» каждый видит то, что ему удобней. Картинки разные, а смысл один.

— Какой?

— Победа будет за нами.

Горнист вновь подал голос: два коротких, один длинный.

— У-нес-ло, — распознала девочка.

«Чистота! Красота!» — тут же замигали в углу экрана успокоительные слова.

— А с кем мы воюем? — спросила Майка.

— С «Дедским миром».

— С кем? — Майке показалось, что она ослышалась.

— С «Дед-ским ми-ром», — по слогам произнес Никифор. — У хитрованцев небогатая фантазия и большое желание играть против наших правил. Так и повелось: мы — «Детский мир», а они — «Дедский».

— Забавно.

— Иногда забавно, — признал директор, стряхивая пену с ушей назад в чашу. — Вот как сегодня, когда проблема оказалась пустяковой: хитрованцы подделали доносчика и вторглись на нашу территорию.

Чаша скрылась в отверстии стола, створки сомкнулись.

— Но мы победили, — полуутвердительно сказала Майка.

Теперь «Показуха» являла сияющую кухонную раковину. Пропала и тряпка, и серые ежи.

— Мы отстояли свою неприкосновенность, — сказал Никифор и щелкнул пальцами.

Посудина с пеной опустилась вглубь стола, створки захлопнулись.

— У нас с хитрованцами такой давний конфликт, что уже трудно сказать, кто первый начал, — сказал Никифор. — Проще считать, что конфликта нет, а есть непростое соседство и вечное противостояние.

— Единство и борьба противоположностей, — само собой соскочило с Майкиного языка. Лопоухий «вундеркиндер» Минька все-таки чему-то ее научил.

— Точно так. Плюсу полагается минус, а умножению — деление. Не бывает света без тени, не бывает дня без ночи. Если мы считаем себя солнцем, то противная сторона именуется луной. И наоборот.

— Это с какой стороны посмотреть, — кстати ввернула Майка любимую папину фразу.

— Гражданка «Показуха»! — выкрикнул вдруг Никифор. — Модель мироздания, пожалуйста.

На экране прорисовался круг, разделенный пополам извилистой линией. Одна часть круга была белой, другая — черной. А в каждом поле красовалось по пятнышку: на черном — белое, на белом — черное.

Майка знала его. У них дома висел календарь с таким знаком. Он обозначал что-то мудрое и вечное.

— Красиво.

— Правильно, — сказал Никифор. — Мы — с одной стороны, они — с другой. А вместе мы образуем круг.

— А что означают эти пятнышки?

— Контрольные кляксы? Это наблюдатели. Ведь каждая сторона в праве знать, что происходит в стане противника. Так нам удается удерживать равновесие. Ни вашим, ни нашим.

— Как же? Мы ведь только что победили?!

— Мы удержались в границах, — поправил Никифор. — В масштабе мироздания победителей нет. Каждому свое. Детям — «детское», дедам — «дедское».

Майка перебрала все вышесказанное в уме. Непросто, но, кажется, понятно. Непроясненным оставался лишь один очень важный вопрос.

— А кто такие хитрованцы?

Хитрованцы

Было видно, что вопрос не очень приятен Никифору.

— Сначала хитрованцами назывались те, кто использует дароносцев в своих темных целях, — с усилием произнес он. — Те, кто вынуждает их до времени растрачивать свой дар, а когда талант иссякает, они бросают обнищавших на произвол судьбы.

— Разве так можно?

— Нельзя. Но если кому-то очень хочется, то получается, что можно.

— А какие они?

— Разные. Очень разные. Среди них много тех, кто не слышит.

— Ушей нет? Инопланетяне? — ахнула девочка.

Никифор подавился смешком.

— Нет, конечно. С ушами у них все в порядке. Беда с внутренним слухом. Они слушают, но не слышат.

— Не могут?

— Или не могут, или не хотят, а чаще всего вначале не хотят, а затем уже не могут. Хитрованцем стать не так то легко. Нужен особый склад характера, своя конфигурация ума, чрезвычайные обстоятельства. Редко кому настолько не везет, — Никифор кое-чего недоговаривал, но десятилетнему ребенку это было необязательно знать.

— А можно их узнать? Есть у них какой-нибудь знак особый? Глаза красные или, может, зубы, как у вампиров.

Никифор улыбнулся: ну, дитя, ей-богу.