Маленькое личико - Софи Ханна

– Так у вас есть общий ребенок?

Она кивнула.

– И почему же вы… ушли?

– Я обнаружила, что мой муж – бесноватый.

По роду занятий мне часто доводится слышать от людей странные вещи. После Мэгги Ройл у меня в тот же день был пациент, который выходил из себя, если слышал, как его имя произносят незнакомые люди, пусть даже речь шла о другом человеке. Из-за этой фобии бедняга не раз устраивал драки в пивнушках.

Но все-таки я удивилась, услышав от Мэгги Ройл слово «бесноватый». Она выглядела разумной, образованной, элегантной – такие люди не верят в нечисть.

– Я позволила ему видеться с ребенком, но редко и только при мне, – продолжала Лора. – Хочется совсем запретить, но не знаю, как это сделать. Не волнуйтесь, я понимаю, что это вопрос не к вам: вы гомеопат, а не юрист. Юрист у меня хороший.

– Вы сказали «бесноватый»… – неуверенно начала я.

– Да.

– Вы имеете в виду то же, что и я?

Лора посмотрела на меня непроницаемым взглядом.

– Я не знаю, что имеете в виду вы, – наконец ответила она.

– Можете дать определение бесноватости?

– Это когда человек одержим духом.

– Злым?

– О да. – Лора откинула волосы от глаз. – Злейшим.

Среди самых неадекватных пациентов немало таких, что выглядят вполне нормальными, пока не поговоришь с ними подольше. Я решила поддержать игру и узнать как можно больше о фантазиях Мэгги Ройл. Я заподозрила, что у нее серьезное расстройство, которое не лечится гомеопатическими методами. Тогда я просто передам ее психиатру.

– Духом умершего? – спросила я.

– Умершего? – Она рассмеялась и уточнила: – Типа призрака?

– Да.

Тут она подалась вперед и перешла в наступление:

– Вы что, верите в призраков?

Ее тон стал покровительственным.

– Давайте поговорим о том, во что верите вы.

– Я ученый. Я верю в материальный мир.

Как ни странно, но даже в этот момент у меня в голове не замигала тревожная лампочка. Я ни на миг не усомнилась, что дама напротив – моя пациентка Мэгги Ройл.

– Не знаю, верю ли я в гомеопатию, – продолжала она. – Вы ведь должны мне прописать какое-то лекарство?

– Да, но сейчас нам не стоит об этом думать. Давайте сосредоточимся на…

– А из чего состоит это лекарство? Что в него входит?

– Я решу, что вам назначить, исходя из вашего рассказа. – Я сочувственно улыбнулась. – А пока еще рано об этом говорить.

– Я где-то читала, что гомеопатические препараты – обыкновенные сахарные пилюли, растворенные в воде, и, если сделать химический анализ, не обнаружится никаких других веществ. – Она улыбнулась, довольная собой. – Я же говорила, что я ученый.

Мне не понравилось, что она так наседает на меня, и вообще – от нее исходила какая-то злоба. Однако она пришла ко мне на прием, заплатила сорок фунтов за час. А значит, имеет право говорить, о чем хочет и что считает важным. Я решила не тревожиться: некоторых пациентов необходимо убедить в действенности гомеопатии, и лишь тогда они расслабляются.

– Это правда, – согласилась я. – Вещества в гомеопатических лекарствах настолько разбавлены водой, что химических следов изначального агента не остается. Ни кофеина, ни змеиного яда, ни мышьяка…

– Мышьяка? – Лора вскинула тонкие, выгнутые, идеально выщипанные брови. – Как мило…

– Механизм такой: чем сильнее разбавить, тем мощнее эффект. Я понимаю, звучит неубедительно, но ученые только сейчас начинают постигать секрет гомеопатии. Видимо, вода запечатлевает в себе молекулярную структуру исходного вещества. Тут не химия, а, скорее, квантовая физика…

– А по-моему, полнейшая белиберда.

Лора произнесла это так, будто не грубила, а искренне хотела меня развеселить.

– Неужели все лечение сведется к тому, что вы продадите за мои кровные бутылку воды?

– Мэгги…

Я собиралась сказать что-то о ее враждебности, мешающей лечению.

– Меня не так зовут.

Она холодно улыбнулась и сложила руки на груди.

– Простите?

Даже в тот момент я еще не догадывалась, кто передо мной.

– Я не Мэгги Ройл.

– Вы журналистка? – спросила я, испугавшись, что меня взяла в оборот бульварная газетенка. Там ведь никогда не упускают возможности пнуть нетрадиционную медицину.

– Я же сказала вам: я ученый. Вопрос в том, кто же вы. Либо вы искренне верите во всю эту чушь, что навязываете людям, либо наживаетесь на олухах, тайком посмеиваясь. Наверное, неплохая кормушка? Стрижете, должно быть, купоны? Ну, признайтесь. Обещаю никому не рассказывать. Вы шарлатанка?

Я поднялась из-за стола:

– Боюсь, вам придется уйти. – И вытянула руку в сторону двери.

– Значит, ничего не посоветуете? Как мне свыкнуться с мыслью, что из-за мимолетного влечения к Дэвиду я испоганила себе жизнь?

– К Дэвиду? – машинально переспросила я.

Однако насторожило меня вовсе не имя – кстати, вполне распространенное, – а интонация, с какой Лора его произнесла. Будто я знаю, о ком речь.

– Не выходите за него, Элис. Спасайтесь, пока не поздно. И бога ради, не рожайте от него детей.

Наверное, глаза у меня полезли на лоб от ужаса. Все вокруг поплыло. Мой уютный мирок зашатался.

– Вы ведь не шарлатанка? – Лора устало вздохнула. – Просто дурочка. Хорошая новость для Дэвида и очень плохая – для вас.

Я не умею конфликтовать, но твердо решила защищать своих.

– Уходите. Вы солгали и воспользовались моим незлобивым характером…

– Что совсем нетрудно. Уверяю вас, фокус, который я проделала, – это еще цветочки по сравнению с тем, что вам устроят Дэвид и это чудовище, его мать.

– Дэвид любит меня. И Вивьен тоже.

Я покрутила на пальце обручальное кольцо с алмазом и рубином, что некогда принадлежало бабке Дэвида – матери Вивьен. Я так растрогалась, когда будущая свекровь подарила его мне, что расплакалась. Она не хотела отдавать его Лоре, призналась Вивьен, зато подарила мне.

– Мне жаль вас, – добавила я. – Я даже сперва не поняла, о ком речь.

– Дайте лишь срок, – Лора презрительно рассмеялась, – поймете.

Теперь мы стояли лицом к лицу.

– По-вашему, они какие-то персонажи викторианской драмы. Что вам сделали Дэвид с Вивьен, чтобы заслужить такое отношение? Почему вы запрещаете им видеть Феликса?

– Не поминайте имя моего сына всуе! – Ее лицо исказилось от гнева.

– Не иначе, вы боитесь, что Вивьен станет вашему сыну ближе, чем вы?

Каким бы ужасным ни было это происшествие с Лорой, помню, я обрадовалась возможности защитить Вивьен от ее главной хулительницы.

Ведь Вивьен меня защитила, когда один пациент прислал письмо с обвинениями в том, что я подала ему ложную надежду на выздоровление. Она написала черновик ответа, где камня на камне не оставила от его претензий, причем в вежливых и одновременно убийственных выражениях.

– Вас не Вивьен случайно подучила? – съязвила Лора. – Дайте-ка угадаю: я не в состоянии установить крепкую связь с Феликсом, поскольку продолжаю работать, и мне невыносима мысль, что кто-то заполнит ту пустоту, которую я создала в его жизни…

Стафизагрия[20], подумала я. Идеальное средство для столь озлобленного человека, как эта несчастная, заплутавшая женщина.

– Вы и впрямь думаете, что Дэвид и Вивьен – такие чудовища? Но почему? Они кого-то убили? Пытали? Учинили геноцид?

– Элис, очнитесь!

Лора в самом деле схватила меня за плечи и встряхнула. Моя голова безвольно мотнулась, и я вскипела – как эта женщина посмела до меня дотронуться!

– Нет никакого Дэвида. Тот, кого вы называете Дэвидом Фэнкортом, – не человек, а марионетка в руках Вивьен. Вивьен говорит: никаких упражнений во время беременности – и он соглашается. Вивьен говорит: о государственной школе не может быть и речи – и он соглашается. Его собственная личность – это лишь пара недооформленных инстинктов, побуждений и страхов в бескрайнем вакууме.

Распахнув дверь кабинета, я привалилась к ней, ища опоры.

– Уходите, пожалуйста, – попросила я, напуганная ее красочным монологом. Я не поверила, но слова крепко засели у меня в голове.

– Я уйду. – Вздохнув, она одернула жакет и прошагала к дверям, оставляя квадратные следы каблуков на ковре. – Но потом не приходите ко мне плакаться.

Это последнее, что я услышала от Лоры Крайер в тот единственный раз, когда видела ее живой.

После ее гибели – правда, не сразу, а спустя много времени – мне начала сниться ее могила. На серо-зеленом кубе надгробия высечены слова: «Не приходите ко мне плакаться». Но в моих снах люди каждую ночь приходят и рыдают на ее могиле. Друзья, родные, коллеги – огромные бурлящие толпы плакальщиков ежедневно собираются на кладбище и безутешно рыдают, пока у них не распухают лица. Но меня там нет. Только я не хожу и не плачу.

20

Войдя в кабинет Пруста, Чарли закрыла за собой дверь. Кровь громко стучала в висках. Чарли так разозлилась, что боялась открыть рот и быстро считала про себя до десяти – снова и снова. Как всегда в подобных случаях, она мысленно повторяла, что пройдет совсем немного времени – и эти события уже не будут казаться катастрофой.