Маленькое личико - Софи Ханна

– Садитесь, сержант, – устало сказал Пруст. – Не будем ходить вокруг да около, приступим сразу к делу. Вы позволяете личным чувствам влиять на вашу работу. Я хочу это прекратить.

Чарли не села, а лишь уперлась взглядом в булавку на галстуке инспектора. Ее «личные чувства», как выразился Пруст, в этот момент были канонадой огненно-белых вспышек ярости, все более мощных и смертоносных. Точь-в-точь как год назад после случая у Селлерса. Тогда поступок Саймона не укладывался в голове, а сегодня он снова ударил ее, предал и публично унизил. Ему абсолютно ничего не стоило сначала рассказать все ей, а потом уж выкладывать остальным. Но Саймон переступил через нее и выставил круглой дурой: Чарли сидела, разинув рот, точно безмозглая золотая рыбка, пока Саймон излагал свои глубокие мысли.

– Сэр, вы лично курировали работу моей бригады по делу Лоры Крайер. Вы не хуже меня знаете, что убийца – Дэррил Бир.

Чарли умолкла, переводя дух. Нужно говорить спокойно и уверенно. Пруст должен видеть, что она не оправдывается, а просто напоминает некоторые факты.

– Он признался.

– И вероятно, он виновен, – со вздохом согласился Пруст. – Тем не менее есть смысл перепроверить. Уотерхаус кое-что верно подметил. Например, эта деталь с ремешком сумки. По-моему, она как-то не клеится – нужно скрупулезно во всем разобраться.

Никогда в жизни Чарли не чувствовала себя такой дурой. Конечно, ситуация с сумкой странная. Чарли злилась на себя, что вовремя над этим не задумалась. Ее считали хорошим сыщиком, и не просто хорошим – отменным. Это было ее сильной стороной и компенсацией за личную неустроенность. Утратить единственный предмет гордости было смерти подобно.

– Сержант, на тот момент я был удовлетворен вашей работой, да и сейчас ею доволен: ваша бригада все сделала правильно, – начал Пруст. – Как вы подметили, я лично курировал дело, и мне тоже не пришло это в голову. Экспертиза ДНК, признание подозреваемого, отсутствие твердого алиби, личность Бира и его досье – я все это знаю, не сомневайтесь.

Чарли кивнула, но легче ей не стало. Скорее, наоборот. Пруст по-доброму отнесся к ней. Впервые за годы службы под его началом она услышала в голосе инспектора жалость, и от этого разговор стал еще мучительнее.

– Но теперь, раз эта семья вновь попала в наше поле зрения и Уотерхаус нашел пару… скажем так, нестыковок, нужно пересмотреть все заново, проверить каждый клочок бумаги, каждое алиби еще более тщательно. По словам Уотерхауса, перед тем как Элис Фэнкорт исчезла, она боялась и в чем-то подозревала своего мужа. Считала – он знает, что их ребенка подменили, и умышленно лжет.

– Сэр, но ведь вы были со мной согласны, что эта история с младенцем – полный бред. Вы согласились, что надо ее спустить на тормозах.

Чарли устыдилась своей ноющей интонации, но и то небольшое самообладание, что ей удалось сохранить, понемногу покидало ее. Чарли опасалась, что если Пруст еще раз сошлется на Саймона, будто на какого-то оракула, ее стошнит.

Инспектор сел за стол и соединил кончики пальцев.

– По зрелом размышлении я понимаю, что ошибся, – сказал он, впервые за пятьдесят восемь лет – смиренно. – Учитывая, что эта семья уже известна нам в связи с тяжким преступлением, мы должны были серьезнее отнестись к истории о подмене младенца. Мы могли сделать экспертизу ДНК…

– Могли, – сердито перебила его Чарли, – и через пару недель лаборатория выдаст нам результат, который Вивьен Фэнкорт уже получит в частном порядке! Это ваши слова.

Пруст в упор посмотрел на Чарли:

– Сержант Зэйлер, ваше стремление всегда и любой ценой быть правой, мягко говоря, неуместно. Я могу признать, что был не прав, и вам тоже это не повредит.

Сердце у Чарли упало ниже диафрагмы. Еще одна строчка в списке оскорблений. А ведь Пруст впервые усомнился в собственных действиях и суждениях. Она не удивится, если этот говнюк специально признал свою ошибку, для того чтобы подловить Чарли и показать, что она упертее, чем он.

Чарли не понимала, зачем Пруст старается думать о ней как можно хуже. Она не упряма и не взбалмошна, а просто панически боится выглядеть идиоткой, которая все запорола. Вспомнив свои слова на совещании, она готова была рычать и лупить кулаками по полу. Инспектор прав: она распустилась. Из-за своих чувств к Саймону все видит превратно. Ей нужно побыть одной, и как можно скорее. Следовало загасить злобу на Саймона, а сделать это можно только в одиночестве.

– Я хочу, чтобы вы рассматривали Дэвида Фэнкорта как главного подозреваемого, – продолжал инспектор. – Изучите его со всех сторон, исходя из предположения, что он в чем-то виновен, пока не докажете обратного. И я не хочу, чтобы вы его жалели, решив, что этого милягу изводила сумасшедшая жена, которая и похитила ребенка. Я не желаю, чтобы вы сообщали своим людям собственные «выводы», не имея ни малейших подтверждений. Еще ничего не выяснено, и любые выводы преждевременны. Ясно?

Чарли неуверенно кивнула. Она никогда не плакала при Снеговике и при других офицерах. Если это случится сейчас, она уволится. Без вариантов.

– Передайте материалы по делу Крайер Уотерхаусу. Отправьте его допросить Бира и всех, кого он сочтет нужным. Не принимайте это на свой счет. Просто Уотерхаус не работал по этому делу, а вы, Селлерс и Гиббс работали. Свежий взгляд и все такое.

Пруст побарабанил пальцами по столу:

– Ну?

– Что «ну», сэр?

– Сержант, я не идиот. Конечно, вам хочется, чтобы я подцепил смертельную болезнь и умер в корчах, а вы потом радостно спляшете на моей могиле, но уверяю вас, ваш гнев – не по адресу. Я стараюсь помочь вам работать с большей отдачей, вот и все, а вы сейчас везде видите личные счеты. Станете отрицать?

– Да, – машинально ответила Чарли. На этой службе женщине и без того непросто, и она ни за что не признает, что дала волю эмоциям.

– Вот как? – изумленно поднял брови Пруст.

Чарли поняла, что перегнула палку.

– Нет. Может быть… – начала она, чувствуя, как горят щеки.

Но было поздно.

– Вы хотите, чтобы Элис Фэнкорт оказалась злодейкой в этой пьесе, потому что Уотерхаус к ней неравнодушен. С тех пор как она пропала, он слоняется с туманным взглядом, будто шестиклассник, что вздыхает о девчонке, в которую влюбился в школьном лагере. Он часами сидит, уставившись на ее фото, а вы ревнуете и мечтаете залезть к нему в штаны. Ой, прошу прощения, что оскорбил ваши тонкие чувства. Вы все думаете, что в плане личных дел я оторванный от жизни старикан, который давно женат и забыл, как это все бывает. Но я не хуже других разбираюсь, что к чему. Я слышу те же сплетни, что и все. И дураку понятно, что вас гложет ревность. Считая Элис Фэнкорт истеричной дурой, вы отметаете любые версии, которые с этим не согласуются. Это мешает вам объективно смотреть на вещи.

– А Саймон что, объективнее? – огрызнулась Чарли. – Если вам кажется, что предубеждение у меня, поговорите с Саймоном. Он уверовал, что Элис Фэнкорт святая. Почему же его не вздергивают на дыбу? Это ведь он…

– Хватит! – заорал Пруст.

Чарли охнула от неожиданности.

– Это ниже вашего достоинства. По крайней мере, так должно быть. Я знаю, что Уотерхаус столь же далек от совершенства, как Лэндс-Энд от Джон-о-Гроатс[21], но я не спускаю с него глаз. И если вам так уж хочется сравнивать, по-моему, голова у него затуманена куда меньше, чем ваша.

Чарли будто ударили чем-то тяжелым. «А про подмену блокнота, исписанного враньем, тоже знаешь? – подумала она. – И про две незаконные встречи с Элис Фэнкорт, что железно стоили бы Саймону работы, если б я не бросилась на помощь». И как, мать его, понимать «слышу те же сплетни»? У Чарли заледенела кровь, едва она подумала, что Пруст может знать про тот случай у Селлерса. Раньше ей и в голову не приходило, что Саймон мог кому-нибудь разболтать. Теперь она засомневалась.

А тут еще Снеговик сыпанул соли на свежую рану:

– Видите ли, Уотерхаус наделен одним важным качеством, которого вам, по-видимому, недостает. Он умеет сомневаться в себе.

– Да, сэр.

Чарли никогда еще не было так неловко, стыдно и гадко. Хотелось провалиться сквозь землю. Сомневаться в себе? Должно быть, Пруст говорит о тех редких моментах, когда Саймона ненадолго оставляет его чудовищное чванство.

– Вам надо взять себя в руки, сержант. Вместо того чтобы метаться в поисках виноватых, соберитесь и как следует выполняйте свою работу. Перешагните через эту идиотскую ревность, вы же взрослый человек. Если Уотерхауса вы не прельщаете, ничего не поделаешь. Ладно, я все сказал, тема закрыта, и я вас больше не задерживаю.

Чарли развернулась к дверям. Ее сжигал стыд, причем по нескольким поводам сразу. Она знала, что Селлерс, Гиббс и Саймон еще торчат в кабинете, и сейчас они будут стараться избежать ее взгляда. Подойти к кому-нибудь и как ни в чем не бывало заговорить о работе – просто немыслимо, но иначе все они решат, что Пруст нагнул ее по самое не хочу. Чарли не знала, что хуже.