Дочь Кузнеца - Ольга Сергеева

Дождавшись, пока пекарь в очередной раз скроется в доме, Занила подбежала к телеге, выхватила из корзины пышный белый хлебец и стремительно бросилась прочь, на ходу откусывая от вожделенной добычи. Она свернула в очередной переулок, но на этот раз неудачно: тупик. Переулок заканчивался высоким глухим забором. Занила хотела уже развернуться назад, поняв, что ей придется возвращаться тем же путем, но ей на плечо, крепко сжав его, опустилась тяжелая рука.

Занила вздрогнула и обернулась. Ее пальцы продолжали судорожно сжимать лишь наполовину съеденный хлебец. Перед ней стояла высокая дородная женщина лет сорока. Платье с широкими рукавами и меховая жилетка заставляли ее фигуру, и без того не маленькую, казаться еще массивнее. На женщине, так же как и на самой Заниле, несмотря на морозный день, не было шубы, значит, она выскочила из дома лишь на несколько минут. Значит… Занила перехватила взгляд женщины, упершийся в кусок хлеба в ее руке. Жена пекаря! Занила мысленно застонала. Так нелепо для беглой рабыни попасться на мелком воровстве!

— Мерзкая воровка! — женщина еще сильнее сдавила плечо девочки, нависая над ней. Хватка этой женщины, привыкшей месить тесто, была поистине железной. — Что, твои родители не учили тебя, что брать чужое добро — грех?! А они не рассказывали, что делают с ворами, пойманными на месте преступления за руку?!

Занила неуверенно качнула головой: в ее деревне не было воровства.

— Простите меня! — она опустила глаза, всем своим видом изображая раскаяние и смирение. — Я была очень голодна!

— Ты… — женщина хотела еще что-то сказать, но пуговица на воротнике платья Занилы не выдержала и расстегнулась, обнажив простой кожаный ошейник, украшенный медной бляхой. — Рабыня!

Женщина задохнулась от возмущения. А Занила в очередной раз мысленно выругалась про себя.

— Да, — она кивнула, еще ниже опуская голову: не было смысла отрицать очевидное. — Пожалуйста, простите! Я заблудилась! Сегодня хозяин первый раз отправил меня на рынок вместе с кухаркой, а я засмотрелась на товары и отстала! Я не знаю, куда идти. Я уже полдня не могу найти дорогу домой!

Занила постаралась, чтобы ее голос дрожал, словно она говорила сквозь слезы, но женщина продолжала смотреть на нее с недоверием.

— Хозяин отправил тебя на рынок в одном платье? Не дал тебе никакой теплой одежды? Что-то он не очень хорошо заботится о своем имуществе!

— Да, он плохо со мной обращается! — Занила сказала это и тут же пожалела о своих словах: ни один раб не имеет права говорить такого о своем хозяине другому свободному человеку.

Женщина дернула девочку к себе, отпустив ее плечо только затем, чтобы сжать своей ручищей ее тонкое запястье.

— А, по-моему, твой хозяин хорошо заботится о тебе. Настолько хорошо, что даже бросился тебя разыскивать!

Женщина стремительной походкой двинулась прочь из проулка, волоча за собой Занилу.

Занила поняла, что попалась, но уже ничего не могла сделать, только безвольно висеть на руке женщины, которая, казалось, даже не замечала ее сопротивления. Женщина протащила ее через всю улицу и остановилась только на небольшой площади с колодцем посередине. У колодца стоял мужчина, поя своего коня из специального корыта. Пекарша подтащила Занилу к мужчине и толкнула ее. Толчок был не особенно сильным, но Заниле хватила, чтобы запнуться и рухнуть на землю.

Кажется, это ваше, достопочтенный Варох, — произнесла женщина. Купец развернулся, внимательно разглядывая маленькую рабыню, валявшуюся у его ног. Его рука потянулась к седлу коня, возле которого был прикреплен свернутый тугими кольцами хлыст.

Лошадь звонко цокала копытами по деревянной мостовой, покрытой тонким слоем ледка, даже не замечая, что сегодня на ней едут сразу два всадника. Точнее один всадник — ее обычный наездник, немолодой крепко сбитый мужчина, и безвольный кулек, перекинутый поперек седла. Кулек был легкий, от него пахло человеком и кровью.

Сначала лошади не понравился это запах. Она нервно фыркнула и заплясала, перебирая крепкими мохнатыми ногами, но хозяин резко дернул ее за уздцы, заставляя стоять на месте. Лошадь покорно остановилась, дожидаясь, пока хозяин перекинет через седло кулек, пахнущий кровью, заберется в седло сам и тронет вожжи, разрешая лошади двинуться вперед.

Сегодня хозяин был не в духе. С самого утра они кружили по городу, снова и снова проезжая по одним и тем же улицам. Копыта лошади скользили по покрытой ледком мостовой, она устала и несколько раз тянулась губами к мягкому белому снегу, лежавшему на обочинах, но каждый раз хозяин резко дергал вожжи, заставляя ее двигаться вперед. Время от времени они останавливались, и хозяин разговаривал с какими-то людьми, иногда спешиваясь, а иногда прямо с седла. Потом их путь возобновлялся. Только когда солнце перевалила за полуденную черту, они выехали из города и стали кружить по выселкам. Возле колодца хозяин наконец-то позволил лошади остановиться и напиться холодной свежей воды. Там к хозяину подошли двое других людей: большая женщина, пахнущая свежим хлебом, и маленькая девочка. Хозяин взял кнут, прикрепленный к седлу лошади. Лошадь испугалась: она не знала, за что хозяин собирается ее бить, она старалась делать все, как он хотел. Но хозяин стал бить не лошадь. Он ударил ту девочку, хотя она уже лежала на земле. Он бил ее долго, пока она совсем не перестала шевелиться. Потом свернул хлыст, поднял тело девочки, превратившееся в безжизненный кулек, и перекинул его через спину лошади.

Теперь они наконец-то направлялись домой. Лошадь узнавала дорогу и чувствовала это каким-то шестым чувством. Она могла бы радоваться, предвкушая теплое стойло и кормушку, полную вкусного овса, только запах крови от кулька на ее спине не нравился ей все больше и больше.

Боль. Занила не чувствовала собственного тела, только боль. Огнем пульсирующую на, похоже, до мяса содранной коже, судорогами выворачивающую мышцы туго стянутых рук, на которых она опять была подвешена, ножами ледяного холода впивающуюся в ноги, безвольно болтающиеся вдоль столба. Первое, что ей необходимо было понять, — это пришла она уже в сознание или все еще находится где-то за гранью. Последнее, что она помнила, был хлыст купца, стремительно несущийся ей в лицо, и еще с десяток ударов до этого. Ее никогда еще так не пороли, но каким-то инстинктивным чутьем раненого зверя маленькая рабыня сумела вывернуться так, чтобы большинство ударов пришлись на защищенную меховой безрукавкой спину, и только последний попал по голове. Впрочем, может быть, так было и к лучшему: по крайней мере, остальных она уже не чувствовала.