Блокада - Анатолий Андреевич Даров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если люди-человеки, это неплохо, а если люди-сверхчеловеки, тогда хуже, – сказал Бас.
– О, да, – согласился профессор, – в этом отношении немцы просто некультурный, совершенно дикий народ. Но, опять таки, не все. А средний немец – всегда на большом национальном подъеме: готовится Германия к войне – подъем, выиграла войну – еще больший подъем, проиграла – тотальный подъем, подготовка к новой войне. Их не только на штыки – на смех подымать надо, этих сверхвояк.
– Оно и мы хороши, – буркнул Бас.
– О да, и мы хороши. Все эти пятилетки с обожествлением плана, соцсоревнование – вылезание из кожи вон, соцподъем над спускающимся все ниже материально-бытовым уровнем (так, что ли, у нас говорят?). Кстати: у немцев нацподъем, у нас соцподъем. А все эти МОПР, СВБ, никому не нужная пропаганда – ведь все и так ясно, всякие собрания с «Да здравствует!» и «Долой!» – разве все это не смешно и не глупо? Ведь князь Игорь смеялся бы над нами.
– А как же НКВД, вы забыли про него? – спросил Саша.
– Ну, это больше по вашей части, Половский. Директор тоже бывший «японский шпион»… Я у него спрашивал: почему именно японский? А он говорит: спросите у них, я, ей-Богу, не знаю… Да что я говорю – князь Игорь. Сам Иван Грозный умер бы от смеха. А то и от страха. Но я верю: пройдут года, и все это пройдет, и наша страна, после этой войны, откажется навсегда от наступательных методов строительства новой жизни. От них только изнурение и разорение, – и станет на спокойный и мудрый путь поступательного движения эволюции. Ни шагу назад, но и не вперед, сломя голову.
…Через несколько дней, встретив Сашу, профессор подозвал его к себе и прошептал, щекоча усами ухо:
– Есть работенка, как вы выражаетесь. 100 рублей можно заработать сразу. Надеюсь, что я недаром вас учил, и вы не забыли читать славянскую вязь.
– А зачем, Сергей Иванович?
– Мой приятель, университетский доцент, умер, царствие ему небесное. Псалтирь не могли бы почитать над ним?
– Н-не знаю. Лучше спросите Баса.
Бас спокойно взял адрес, но перед тем, как ехать, воздал хвалу профессору и родному вождю, потому, что «если бы я остался беспризорником, я бы не умел читать по-церковнославянски. Но я не остался. Я умею».
Профессор слушал его с чичиковским видом.
В те дни находили еще какие-то причины смертям. Доцент, например, умер от язвы желудка. Так думала его мать-старушка. Но язвой был голод. А для Баса самой большой язвой оказалась старушка:
– Что-то вы совсем не так читаете. В старое время, бывалче…
Бас кроткий, но не умеющий перекреститься Бас, терпел как агнец самозакланья. Почти по складам бубнил себе и покойнику под нос, мерно раскачивался всем телом, только что не завывал и не плакал. Думал хоть этим, как ему казалось, ритуально-благообразным раскачиванием угодить привередливой старушке. Но все старания его были напрасны.
Она то уходила куда-то, то возвращалась. Казалось, смерть сына не так уж печалит ее – с нею она примирилась, – как то, что Бас ни разу не перекрестился, читал «без выражения» и «слишком медлительно». Она заплатила только 50 р., да и то:
– Лишь из уважения к пославшему вас.
– Из уважения к оному же, – рассказывал Бас на следующий день друзьям, – я вынес эту пытку. Но отныне и во веки веков – пусть жмурики сами читают над собой этот самый Пластырь.
Переселенческие волны, в которых студенты плавали как рыбы в воде, зарабатывая на хлеб или просто хлеб «извозом», – улеглись. Измотались люди, да и поняли, что смерть везде достать может – судьба. «Басенята» бродили по городу не только голодные, но и без денег. Иногда не на что было выкупить даже пайку хлеба. Все же Бас работу нашел, и такую, что надолго всех выручила: в Доме техники на Невском проспекте.
Во двор дома попала небольшая бомба. От осколков и взрывной волны вылетели все окна, и двери сорвались с петель, но больше всего пострадал большой зал с выставкой цветных металлов.
Не так давно в «Ленинградской правде» промелькнуло сообщение, что в этом Доме конструкторы что-то изобретают для тяжелой артиллерии. Все служащее население Дома – от директора до дворника – с тайной гордостью было убеждено, что Невский проспект бомбили специально для того, чтобы «попасть в этих конструкторов».
Администратор, когда пришли к нему наниматься всей бригадой, отозвал Баса в сторону и предложил прямо:
– Я плачу 3 рубля в час, но в ведомости, в которой мы оба расписываемся, ставлю 4 рубля. Разницу мы с вами делим пополам. Я лично человек больной и семейный, а революция от нашей маленькой сделки не пострадает и немцы не приблизятся ни на один лишний шаг. Если будет возможно, я буду приписывать и больше. Согласны?
– Если вы мне доверяете, – сказал Бас, озадаченный.
– Будьте уверены! Я вижу, с кем имею дело. Люди, подобные мне, всякие заведующие и хозяйственники, не только комбинаторы, но и психологи. Кто из нас не психолог, тот пусть идет пасти свиней на Соловках.
– Да, но…Что «но»? Вам будет стыдно перед товарищами за скрытый рубль? Можете его им отдать – в виде премии, что ли Только прошу никого не посвящать в это дело. Понимаете у меня уже были печальные случаи.
Принялись наводить порядок. Заколотили фанерой окна навесили двери, убрали всякий хлам – и оказалось, что делать больше почти нечего.
Администратор пришел, посмотрел и выругал:
– Вот и видно, что никогда не работали. Кто же так спешит? Не буду же я сигнальные фашистам ракеты пускать, чтобы еще раз пробомбили да вам работы доставили.
Решено было работать поочередно.
…Кто не работает, тот не ест, а изучает Краткий курс путаной истории ВКП, да еще и «б».
Сам директор, «от делать нечего», начал читать лекции и даже иногда спрашивать:
– Половский, в каком году произошел раскол на большевиков и меньшевиков?
– Кого – на кого? – спрашивает Саша, забыв «памятную» дату.
– Садитесь. Я вижу, вас не интересует этот вопрос, – печально констатирует директор – не только бывший «японский шпион», но и бывший настоящий меньшевик.
Возобновились лекции по немецкому языку. Тем, кто не работал, советовали им подзаняться.
– Нет, никак не могу, – говорил Бас, – немцы нас бьют, а мы им
