Усадьба - Анастасия Логинова

— А почему на заднем дворе, а не у ворот?

— Потому что у ворот меня видел бы весь штат прислуги! – Ильицкий начал выходить из себя, - и каждый бы исподтишка допытывался, куда я еду да с какой целью. А на заднем дворе меня видели, я так понимаю, только вы… Вы можете, Бога ради, не идти позади меня – меня это раздражает!

Я покорно прибавила шаг, чтобы поравняться с Ильицким и заодно иметь возможность видеть его лицо. Я все еще не верила ему, но сейчас меня занимало другое:

— Вы едете чинить часы, хотя Лизавета Тихоновна вас не просила, требуете за это поцелуй… вы что, всерьез влюблены в нее?

— Это не важно. Важно, что между нами с Лизой ничего нет.

— Почему вы так стараетесь убедить меня, что между вами ничего нет. Разве вам не все равно, что я думаю?

— Можете думать что угодно, на что хватит вашей фантазии. Главное, лишнего не болтайте – об этом я и хотел просить вас сегодня. Лизу в этом доме со свету сживут, если появится хоть намек на то, что она была неверна мужу. – Он помолчал и добавил. – Сегодня утром вскрыли завещание… Эйвазов все свое состояние переписал на нее.

— То есть как? – опешила я.

Он пожал плечами:

— Видимо, Василий окончательно довел отца: он давно грозился лишить его наследства, но никто не думал, что он говорит всерьез. Васе, разумеется, назначается содержание, Наташа получит вполне приличное приданое по достижению совершеннолетия, но все остальное – завод, усадьба, вклады в банках – получает Лиза. Вы же понимаете, что родственнички ее в покое не оставят – особенно Василий с maman. Хотя и Натали не отстает, должен вам заметить. Я не выдержал и уехал из Пскова один, а они остались доказывать, что завещание поддельное… Кстати, я все хочу спросить, вы что – загипнотизировали мою матушку, когда вынудили ее дать согласие на вскрытие? Как вам это удалось?

— Вероятно, просто ваша мать не так глупа, как вы о ней думаете, - отозвалась я, помолчав. Евгений Иванович смотрел в землю и выглядел уязвленным. Потом я спросила: – а вы не допускаете, что завещание и правда поддельное?

Ильицкий ответил не сразу:

— Буквально перед вашим приездом Максим Петрович вызывал нотариуса к себе и, по-видимому, вносил в завещание какие-то правки. Я помню, что это было после очередной шумной ссоры между Василием и дядей – должно быть, в тот раз он и переписал все на Лизу. Если же говорить о подделке завещания… - Ильицкий скептически усмехнулся, - по моему мнению, это невозможно, поскольку подкупить пришлось бы не только нотариуса, но и свидетелей[31], которых Максим Петрович, заметьте, выбирал сам и, разумеется, выбирал людей надежных.

— И кого же он выбрал? – тотчас спросила я.

— Увы, у меня нет вашей привычки следить за окружающими…

— Жаль, - не удержалась я. – А, может быть, вы хотя бы помните, чьи подписи стояли на завещании, которое вы читали несколько часов назад?

Я скосила глаза на его лицо – Евгений Иванович улыбался, глядя себе под ноги и, кажется, пытался что-то вспомнить:

— Фамилии в завещании я, допустим, видел – да только они мне ничего не говорят. Но сейчас припоминаю, что на похоронах Ванька, один из лакеев, трепался, что его позвали в свидетели. Вторым, скорее всего, был Елизар, дворецкий. А кто третий – понятия не имею.

— Вероятно, тоже лакей.

— Вероятно… выбор у Максима Петровича был невелик: в тот день ни Берга, ни кого-либо из соседей в усадьбе не было.

— И что тогда вас смущает? – рассуждала я вслух. - По-вашему смолянку французского происхождения подкупить можно, а русские дворецкие слишком порядочны для этого?

Ильицкий поморщился, взглянув на меня уже с негодованием:

— Послушайте, довольно об этом! Кажется, я уже извинился перед вами за ту сцену в каминной комнате.

— Должно быть, только в мыслях, - улыбнулась я, - вслух вы не извинялись.

— Хорошо! – он остановился и, поймав мой взгляд, сухо и отрывисто произнес: - я был не прав. Простите меня, Лидия Гавриловна.

Я, пряча улыбку, вдоволь насладилась взглядом черных глаз, в которых и правда было что-то похожее на раскаяние, и потом только великодушно кивнула:

— Я принимаю ваши извинения, Евгений Иванович.

Потом мы снова шли молча – я продолжала прятать довольную улыбку и думала о том, что прогулка вышла куда занятней, чем я ожидала. Но Ильицкий, кажется, думал о другом:

— Вы ничего не знаете о русских. Елизар Николаич служил Эйвазовым больше тридцать лет, - вкрадчиво и немного раздраженно Ильицкий как будто пытался меня убедить, - он начинал лакеем еще в доме отца Максима Петровича. Он верен был Эйвазову, в конце концов! До последнего дня верен и продаться не мог, что бы вы там себе не думали.

— А вы уверены, что в свидетели Максим Петрович призвал именно дворецкого? – уточнила я.

— Да, его фамилию я знаю – она была среди подписей.

— Значит, Елизар Николаевич тридцать лет верой и правдой служил Эйвазову, а тот даже десятирублевой бумажкой не одарил его по завещанию[32]? И ваш Елизар, видимо, это понимал, когда подписывал бумагу.[33]

Я снова взглянула на Ильицкого – он морщился еще больше, понимая, похоже, что дворецкий вполне мог затаить обиду на хозяина. А обиженного человека подкупить и спровоцировать на подлость куда проще.

— А лакеев я даже в расчет не беру, - безжалостно продолжала я, - они люди подневольные, из крепостных, у таких в сознании глубоко сидит поступать так, как велит начальство. Дворецкий Елизар в нашем случае.

— Бред какой-то… - отозвался на это Ильицкий, хотя по лицу его было заметно, что он как минимум задумался над моим «бредом». – В любом случае, кроме свидетелей нужно подкупить еще и нотариуса, который находится в Пскове. Встретиться с ним могли только после смерти Эйвазова, а Лиза в эти дни из комнаты-то практически не выходила, не только не ездила в город. А кто мог этим заниматься, кроме нее?

Ее любовник, например, - подумала я, промолчав. - Который рассчитывал после жениться на ней и завладеть огромным состоянием. А организация похорон, предполагающая частые поездки в Псков, могла быть лишь прикрытием для того, чтобы договориться обо всем с нотариусом…

Вслух я, разумеется, ничего не сказала, но это и без того висело в воздухе.

— Здесь нужно свернуть с дороги, - вспомнила я, поняв, что мы подошли к тому самому месту.

Еще несколько минут ходьбы, и перед глазами показалась покосившаяся черная изба, так испугавшая нас с Натали в первый раз. Она и сейчас выглядела непривлекательно и заставляла меня поежиться и сбавить шаг. Однако то, как уверенно шагал к ней Евгений Иванович, придало мне сил.

— Снова будете ломать дверь? – уточнила я, встав за его плечом.

Но мгновением позже отметила, что дверь и не предполагала даже наличия замка – запиралась лишь на деревянный засов, который легко можно было отодвинуть – что Ильицкий и проделал.

Внутри царил полумрак, который рассеивал лишь слабый свет из запыленного окна и открытой двери. Копошились мыши, которых оказалось здесь никак не меньше десятка – все рассажены по деревянным и металлическим клеткам. Пока Ильицкий рассматривал жертвенный стол у окна, я наклонилась над клетками и отметила, что в них довольно чисто, у мышей налита вода и насыпано зерно.

Кто-то был здесь очень недавно, а Лизавета никуда из дома не выходила – это точно: после смерти Максима Петровича я отслеживала каждое ее перемещение по усадьбе.

Я нахмурилась, потому как осознание того факта, что у Эйвазовой есть помощник, мне не нравилось. И с облегчением отринула мысль, что этим помощником является Ильицкий – слишком растерянным был его взгляд, блуждающий по столу с начертанными символами.

Или он растерялся, увидев плащ?

Вспомнив о плаще, я прошла вперед: он уже не лежал, наброшенный на кресло, а висел на гвозде, вбитом в стену – действительно, именно на него и смотрел Ильицкий со смесью недовольства и непонимания во взгляде.

Без слов сняв со стены плащ[34], я расправила его на том же столе и сразу увидела ярлык фирмы-изготовителя – «Сиже». Плащи этой марки, очень модной в Петербурге, дорогой и даже щегольской, носили князь Орлов и… Андрей. Я знала это наверняка, так как успела тайком рассмотреть ярлычки на плащах всех мужчин в доме. Ильицкий в дождь накидывал поверх сюртука шинель, а Вася носил туалеты куда более провинциальные по выкройкам и расцветкам.

То, что этот плащ был пошит именно в «Сиже», заставило меня не на шутку разнервничаться – мне страшно не хотелось ни в чем подозревать Андрея. Или Михаила Александровича. Впрочем, князь уже Андрея в плечах и ниже на голову – узнать, кому этот плащ принадлежит, не составит труда.

— Наденьте это, пожалуйста, - попросила я Ильицкого.

— Вы… надеюсь, не подозреваете меня?

Я качнула головой, не в состоянии говорить более обстоятельно.