Усадьба - Анастасия Логинова

На улице и правда кто-то довольно громко говорил и даже, кажется, ссорился – я настолько ушла в свои мысли, что не слышала ничего.

— Андрей! – вскрикнула, разглядев что-то за окном Натали, и в то же мгновение опрометью бросилась в коридор.

Я же припала к стеклу: на заднем дворе, под самыми окнами, Ильицкий держал за ворот сорочки Андрея, а другой рукой бил его кулаком по лицу. Через мгновение в эту его руку уцепился подоспевший Миша, с силой оттаскивая его. Вскоре показалась и Натали, которая, путаясь в юбках, мчалась к Андрею и, упав возле него на колени, пыталась утереть кровь с лица. Вокруг них уже толпилась дворня.

Это из-за Лизаветы! Ильицкий приревновал ее к Андрею! Я не сомневалась в этом ни на мгновение и торопливо шла вниз. В самый центр толпы пройти я не стремилась, однако мне и отсюда было хорошо видно Ильицкого, который все еще рвался напасть на Андрея, а князь, удерживая его с силой, которую я в нем и не подозревала, допытывался, что на него нашло.

Вид Ильицкого был сейчас ужасен, а налитые яростью глаза не оставляли сомнений, что зачинщиком драки был именно он. Андрей едва ли остался в долгу, так как у Ильицкого была рассечена губа и порван ворот сорочки, но Андрею явно досталось больше – видимо, при падении он ударился головой обо что-то – весь лоб его был залит кровью, а сам он едва стоял на ногах.

Господи, ну что в ней такого, чтобы из-за нее устраивать подобное!

В отчаянии я подняла голову наверх и разыскала взглядом окно Эйвазовой: сама она стояла в его проеме, отодвинув портьеру. Я не видела выражения лица Лизаветы, но по спокойствию ее фигуры можно было догадаться, что происходящее не слишком-то ее беспокоит.

Право, они с Ильицким стоят друг друга! Я с ненавистью перевела взгляд на него: тот, грубо оттолкнув Михаила Александровича, несколько успокоился все же и теперь тяжело дышал, в ответ глядя на меня.

— Что ж вы не бежите к Миллеру, а, Лидия Гавриловна?! – снова ухмыляясь, выкрикнул, наконец, он.

И впрямь, почему я не бегу? Я собралась, было, как раз и подойти, но, взглянув на хлопочущую вокруг Андрея Натали, поняла вдруг, что не испытываю к нему и половины тех чувств и эмоций, что она.

Мне почему-то стало так горько от осознания этого – ведь Андрей такой хороший, и совершенно очевидно, что я ему нравлюсь. Отчего же я ничего не чувствую к нему? И снова я перевела ненавидящий взгляд на Ильицкого – будто и в этом был виноват он. Потом развернулась и почти бегом скрылась за углом дома.

Глава XXVII

К Андрею в тот день я так и не подошла. Зато ходила тайком возле раскрытых дверей в его комнату, где почти все время находилась моя подруга. Она сама перебинтовала ему голову, смывала тряпицей кровь с лица и все говорила и говорила что-то ободряющее – без умолку. Андрей отвечал ей вполне радушно, и временами в его голосе я слышала неподдельную нежность. Ему явно было приятно ее общество. Не знаю, зачем я слушала их разговоры – я вполне осознавала, что это некрасиво, но, кажется, надеялась, что во мне проснется хоть что-то похожее на ревность.

Больше всего мне хотелось сейчас разыскать Ильицкого. Не для того, разумеется, чтобы справиться о его разбитой губе – от этого еще никто не умирал, тем более что он сам виноват – а чтобы высказать ему всю абсурдность и глупость его поведения. Я ни на минуту не допускала, что между Андреем и Лизаветой что-то есть. Но пойти к нему я все не решалась – собиралась с мыслями.

За окнами окончательно стемнело, и обитатели дома сейчас если и не спали, то находились в своих комнатах. Я же стояла у окна в холле на втором этаже и смотрела на чернеющий в ночи парк. Стояла я здесь, втайне ожидая, что Евгений Иванович, быть может, выйдет в коридор из своей спальни – из холла мне отлично было слышно все, что делается в коридоре.

Потому, услышав шаги, я насторожилась. Однако вскоре увидела, что мимо холла прошла только Натали, неся в руках таз с водой – наверное, вышла от Андрея. Увидев меня, она остановилась, поставила таз на одну из тумб возле двери-арки в холл и подошла ко мне.

Однако говорить она не решалась.

— Как Андрей? – спросила я первой.

— Доктор Берг сказал, что у него небольшое сотрясение мозга… Ты не думай, он почти все время находился там – мы не сидели с Андреем наедине.

Это было правдой: четверть часа назад Осип Самуилович уехал, я проводила его до дверей, а потом вернулась и встала здесь, возле окна, считая, что слушать разговоры Натали и Андрея дальше мне не следует.

— Почему бы тебе самой не зайти к нему? – помолчав, спросила подруга. – Андрей о тебе спрашивал.

А вот это было неправдой: по крайней мере, при докторе мое имя не было названо ни разу.

— Он тебе все еще нравится, верно? – спросила я.

Натали в ответ посмотрела на меня, чуть не плача:

— Ах, Лиди, я ужасный человек! – воскликнула она – я даже побоялась, что домочадцы нас услышат. – И отвратительная подруга! Но я ничего не могу с собой поделать: у меня сердце щемит от нежности всякий раз, когда я на него смотрю. А когда я увидела его сегодня – в крови, с разбитой головой – я подумала, что, если он умрет, то и мне жить незачем…

— Брось, это всего лишь сотрясение мозга! – поморщилась я.

— Ты не понимаешь… - разочарованно отозвалась моя подруга. – Хотя должна бы! Ты ведь любишь его?

Я снова поморщилась еще более раздраженно:

— Не говори ерунды! Это ты сама себе придумала: Андрей очень приятный, умный и обаятельный человек, но я никогда не была в него влюблена.

Натали с сомнением в голосе возразила:

— Была! Я видела, как ты смотришь на него.

— После того, как услышала его «Лунную сонату» иллюзии окончательно развеялись, - мрачно усмехнулась я. Но, глядя на такую серьезную и недоверчивую сейчас Натали, я отринула шутки: - милая, если тебя и должно что-то беспокоить в отношениях с Андреем, то точно не мои чувства. Потому что их нет.

В это мгновение я явственно услышала, как возле арки, ведущей в коридор, скрипнула половица – довольно громко.

— Кто там? – обомлела Натали.

Я же в два шага пересекла холл и выглянула в ночной лишенный света коридор, по которому, тяжело ступая, спешно удалялся мужчина. Я даже знала, кто это был!

— Это Касси, - успокоила я подругу, выходя следом. – Я уведу ее, иди спать.

Сама же я быстро и бесшумно скользила по коридору вслед за мужчиной – он свернул за угол, а вскоре я услышала, как щелкнул замок двери – повернув за угол тоже, я не увидела никого, и дверей здесь было целых три. Однако я, не раздумывая, толкнула ту, что вела в комнату Ильицкого.

— Вы что – подслушивали? – спросила я, ни на миг не сомневаясь, что видела его.

— Беру пример с вас, - не стал отпираться Евгений Иванович.

Он, бросив на меня короткий взгляд, достал спички и зажег несколько свечей, добавляя света.

Я же в этот момент безотчетно оценила взглядом помещение: почему-то я ожидала увидеть здесь сумбур в вещах и мебели, но оказалось, что в комнате царит почти казарменный порядок. Хотя и по такой обезличенной обстановке можно было понять кое-что о характере хозяина.

Например, у ножки кровати скромно стояла початая бутылка с каким-то явно алкогольным содержимым, на кровати была брошена плоская металлическая фляжка наверняка с тем же содержимым, к которой Ильицкий, судя по всему, уже не раз сегодня приложился. Зато на столе аккуратной стопкой возвышались подшивки журналов «Вокруг света» и «Вестник Европы». И здесь же раскрытым лежал труд Богдановича[36] о Крымской войне, рядом с которым листок, испещренный рукописным текстом – текста было много, под пунктами и с жирными восклицательными знаками. Мне вдруг стало смешно, поскольку на моем столе лежал очень похожий листок уже с моими тезисами, с помощью которых я надеялась при случае непременно взять реванш в очередном споре. И все недоумевала, куда из библиотеки делся Богданович…

А потом я перевела взгляд на другой край стола, и все мое веселье мигом исчезло: там лежал револьвер среди россыпи патронов. Меня даже в жар бросило – зачем он достал револьвер?!

Ильицкий, уловив мой взгляд, несколько посуровел, приблизился к столу и быстро убрал оружие в ящик:

— Успокойтесь, - сухо сказал он, - вероятно, никакой дуэли уже не будет.

В этот момент я не выдержала, сделала шаг к нему и со всей силы, которая у меня была, звонко ударила его по щеке. Никогда прежде я этого не делала, и даже удивилась, что ладонь моя горела от удара.

— Подумайте о матери! – прошипела я, сверля его взглядом. – Хоть раз подумайте о ком-то, кроме себя, несчастного! Ревность ваша абсолютно беспочвенна: у Андрея ничего нет с Лизаветой!

— Ревность?.. Вы что же – думаете, это из-за Лизы?

— А из-за кого еще?! – гневно спросила я, и лишь потом в моем мозгу шевельнулась догадка.

Ведь та сцена между Андреем и Лизой в парке – она должна была, по идее, заставить ревновать не только Ильицкого, но и меня. И, чувствуй я к Андрею хоть что-то, вероятно, сейчас убивалась бы и считала себя обманутой.