Усадьба - Анастасия Логинова

— Вы можете оставаться в этом доме, сколько вам будет угодно, Людмила Петровна. Это касается, разумеется, и остальных.

О драке между ее сыном и Андреем Людмила Петровна так и не узнала: тем, кто не был свидетелем сцены на заднем дворе, Андрей сухо объяснил, что упал. Он еще и вынужден был слушать ее упреки по поводу того, что ходить нужно аккуратней и смотреть под ноги, а то приходится доктора Берга по всяким пустякам дергать. Зато Натали мне поведала, что когда Людмила Петровна увидела разбитую губу своего обожаемого Женечки, с ней случилась очередная истерика, и она пообещала тотчас выписать рабочих, которые начнут перестраивать эту «ужасную лестницу», с которой, якобы, упал Ильицкий.

— Мама, прекратите! – со слов Натали он впервые в жизни заговорил с матерью раздраженным тоном. – Это не ваш дом, и ничего перестраивать вы здесь не будете. И вообще собирайте вещи – отныне вы будете жить со мной в Петербурге!

А потом ушел, хлопнув дверью, и оставив мать в недоумении и слезах.

Натали, впрочем, тоже не собиралась злоупотреблять гостеприимством мачехи: и сразу после девятин она намеревалась вернуться в Смольный. И даже сравнительно спокойно приняла тот факт, что по окончанию института ей придется идти работать:

— В Большой Масловке есть сельская школа, ее директор, Митрофан Семенович, учил меня латыни, когда я была маленькой… надеюсь, он не откажет принять меня учительницей. Мне понравится, я уверена. Ты же знаешь, как я люблю детей!

— Натали, что ты говоришь такое?! – я отчего-то пришла в ужас от ее слов: - отец оставил тебе приданое: ты выйдешь замуж – тебе не придется работать!

Но подруга только отвернулась к окну и заверила меня пылко:

— Никогда-никогда не выйду замуж! Все мужчины такие… Андрей не любит меня, - она всхлипнула, и я поспешила подойти к ней и обнять за плечи.

— Не все мужчины такие, - я поспешила направить ее мысли в нужно русло, - уверена, где-нибудь нас с тобой уже ждут те самые принцы на белых конях…

Последнее время я редко говорила на родном языке, но эту фразу умышленно произнесла по-французски[37]. Натали, разумеется, меня поняла – только отреагировала странно:

— Даже не говори мне о Мише! – вспылила неожиданно подруга и, стряхнув мои руки с плеч, отошла к другой стене. – Он все ходит и ходит за мной! И молчит! Что ему нужно?

Ильицкого я весь день не видела – у меня создалось впечатление, что он прячется от меня. Да и я не горела желанием увидеться: едва услышав его голос, я старалась скрыться. О чем, собственно, нам было говорить? Вчера ночью он вполне ясно дал понять, что более чем на месяц я его заинтересовать не смогу, а я объяснила, что меня это не устраивает. Какие еще могут быть неясности? Теперь нужно дождаться девятин, уехать в Петербург и, даст Бог, вскоре за каждодневными хлопотами я обо всем забуду.

Лизавета все же была права: зачем он мне? Мало мне своих забот, чтобы мучиться еще и с ним, вечно всем недовольным?

Я даже хотела зайти к Эйвазовой и донести до нее эту мысль, но она меня и на порог не пустила:

— Уходите! – словно сквозь вату донесся до меня ее глухой голос, кажется, она плакала.

— Лизавета, откройте, я хочу сказать вам всего пару слов…

— Я же сказала, убирайтесь вон! – выкрикнула она более звонко, даже истерично. – Оставьте меня в покое!

Почему-то у меня мелькнула мысль, что она снова творит что-то со своими травами… а то и мышами. Судя по голосу, она была сама не своя. Больше я войти не пыталась.

Кажется, Эйвазова так и не вышла из своих комнат до самого вечера и действительно была в дурном расположении духа. Возвращаясь в свою спальню после ужина, я застала у ее двери плачущую Дашу.

— Что случилось? – насторожилась я.

Даша не просто плакала, а тряслась от глухих рыданий. Увидев меня, девушка всхлипнула что-то невразумительное, замотала головой, пытаясь сказать, что ничего не случилось, а потом бросилась бежать к парадной лестнице.

Помедлив лишь секунду, я спешно направилась за ней, потому как невозможно был не заметить горящую красным щеку на хорошеньком лице девушки. Дашу кто-то ударил.

Я пыталась ее остановить, но мне это так и не удалось, пока обе мы не спустились в тускло освещенный служебный коридор, вдоль которого располагались комнаты для прислуги. Только тут Даша остановилась и показала мне заплаканное лицо.

О, да… ее действительно ударили – причем не легонько. Бедняжка.

— Что случилось? – спросила я снова, подходя ближе к девушке и пытаясь рассмотреть ссадину. – Кто вас так?

— Я… я ничего не сделала, - Дашу снова начало трясти, - просто убирала в ее комнате…

Я уже поняла, что она говорит об Эйвазовой. И, видимо, Даша не просто убирала – я и раньше слышала, что Лизавета слишком ревностно относится к своим вещам. Но, чтобы так… Право, это слишком.

— Мне нужно собрать вещи и уйти, Лидия Гавриловна, барыня рассчитали меня… Еще она сказала, что отберет Митеньку… Лидия Гавриловна, что мне делать? – девушка бросилась мне на шею – у нее была настоящая истерика.

— Во-первых, успокойтесь! – велела я, толкая наугад одну из дверей.

У окна я увидела люльку с младенцем и поняла, что это и есть комната Даши. Впрочем, девушка и так пыталась сдерживаться, боясь, очевидно, разбудить сына. Взяла младенца на руки и крепко прижала к себе.

— Во-вторых, никто у вас ребенка не отберет, - продолжала увещевать я, закрывая за собой дверь. - Зачем он ей? Лизавета Тихоновна наверняка в сердцах так сказала. И никуда вы не уйдете – по крайней мере, до тех пор, пока не вернется Василий Максимович. Я сейчас же пойду наверх и поговорю с ней…

— Нет-нет, - Даша подпрыгнула ко мне с ребенком на руках, - прошу вас, не ходите… только хуже будет.

От ее резких движений ребенок проснулся и заплакал. Пока Даша его успокаивала, она и сама, кажется, сумела прийти в себя.

Я же думала о Лизавете. Что Даша сделала столь страшного, чтобы так с ней поступать – выгонять и шантажировать ребенком? Или та решила просто отыграться на девушке за попытки Васи вернуть наследство? Ужасно, если так. Видя, что Даше уже лучше, я попыталась, было, оставить ее, но та не позволила:

— Лидия Гавриловна, посидите с Митенькой… он едва уснул – нужно теперь люльку постоянно покачивать, а мне еще на кухне убираться. Посидите, а?..

— Хорошо… - не сумела отказать я и почти силой была усажена на стул подле люльки.

— Посидите, ладно? Дождитесь меня…

Она, еще раз поглядев на сына, ушла. Я же, чувствуя себе немного неловко, качала люльку и рассматривала обстановку комнаты. Узкая кровать, сундук, ночной столик со свечкой, а на стенах повсюду приколоты вырезки из модных журналов с красивыми платьями и жеманно улыбающимися актрисами. В дальнем же углу я не сразу рассмотрела швейную машинку производства фабрики «Зингер»: машинки эти были достаточно дорогими, насколько я знала – видимо, подарок Васи. Там же стоял деревянный манекен, пустой сейчас. По всему было видно, что Даша не только следила за модой, но и старалась ей соответствовать, как могла.

Быстро соскучившись разглядыванием журнальных картинок, я перевела взгляд на ребенка. Хорошенький. Не могу сказать, что я особенно люблю детей – это слишком шумные и непредсказуемые создания – но этот и впрямь был хорошеньким. Золотистые волосы, светлая кожа и, насколько я успела рассмотреть, голубые глаза – черты типично эйвазовские. Как бы дурно не думал Максим Петрович о Даше, но этот мальчик действительно его внук.

Бедный ребенок... – вздохнула невольно я, – участь незаконнорожденных печальна, как ни крути.

И тут за окном мелькнуло что-то белое. Насторожившись, я начала вглядываться: пятно двигалось и смутно было похоже на белый плащ, так знакомый нам с Натали. Чтобы лучше разглядеть, я затушила единственную свечу в комнате и припала к окошку. Это действительно была Эйвазова: несколько суетливо на этот раз она спустилась по ступеням веранды и вдруг встала, глядя в сторону парка.

Раньше мне доводилось наблюдать за ней только со второго этажа, но отсюда было видно даже лучше. Эйвазова постояла с минуту, а я гадала, почему она не идет? Но вскоре поняла и это: откуда-то сбоку к ней вдруг подошел мужчина. Достаточно высокий – ощутимо выше Эйвазовой, по крайней мере – с тростью, в шляпе-«котелке», укрывающей лицо в тени, и черном плаще. Фасон плаща я разглядеть не могла, как ни силилась: шинель или «крылатка», как у Андрея?

Едва мужчина подошел, Эйвазова взяла его под руку, и они спешно скрылись в тени парка.

Я же растеряно смотрела им вслед и даже забыла, что нужно качать люльку – слава Богу, ребенок не проснулся. Я не могла понять, зачем она взяла с собой мужчину – раньше такого не было. И кто он?

Я так и сидела, не сводя взгляда с парковой дорожки, до тех самых пор, пока не вернулась Даша.