Усадьба - Анастасия Логинова

— Вы… надеюсь, не подозреваете меня?

Я качнула головой, не в состоянии говорить более обстоятельно.

Со вздохом и тоже несколько нервничая, Ильицкий набросил плащ на плечи. Я сама взялась было застегивать на нем верхние пуговицы, для чего приблизилась к нему, потянулась к его вороту, но именно это сделал в тот же миг и Ильицкий. Руки наши неловко соприкоснулись – и отчего-то я вздрогнула, будто мои пальцы опалило огнем. Ахнув и испугавшись непонятно чего, я тотчас отпрянула. И долго не могла решиться взглянуть снова в его глаза. Я ожидала, что он гадко ухмыляется, глядя на странное мое поведение – однако я ошиблась.

— Это не его плащ, - сухо произнес зачем-то Ильицкий.

Я, не сразу поняв, что он имеет в виду, отошла еще на шаг и оценила взглядом всю картину: ему плащ был несколько узковат – а вот Андрею, должно быть, пришелся бы в самый раз. А главное по росту вполне подходил: Андрей был с ним примерно одного роста, а вот князь Орлов ощутимо ниже.

— Этот плащ слишком изношен и выцвел до безобразия, - продолжал озабоченным голосом Ильицкий, снова пытаясь убедить меня, – Андрей бы такое не надел даже в деревне.

— Я понимаю, - кивнула я и улыбнулась.

И сама догадалась, что улыбка вышла жалкой. Что-то происходило со мной, что-то непонятное. Одно я знала наверняка – мне не было дела сейчас до этого плаща. Мне стало отчего-то ужасно неловко находиться рядом с Ильицким.

Потому, резко отвернувшись и ничего больше не сказав, я скорым шагом вышла из дома и направилась к дороге.

Глава XXVI

Обратный путь я проделала за четверть часа, потому как почти бежала и мечтала только о том, чтобы Ильицкий меня не догнал – мне нужно было побыть одной и подумать сейчас. Он же, как на грех не отставал и все пытался сказать что-то. Уже у выхода из парка ему это удалось:

— Лида, послушайте, не смейте делать поспешных выводов об Андрее и в чем-то его подозревать!

— Я никогда не делаю поспешных выводов! - отозвалась я раздраженно.

— Вы постоянно их делаете!..

Но оба мы в этот момент затихли, поскольку где-то в парке за кустами раздался истеричный и взвинченный до предела голос Эйвазовой:

— Я не могу так больше! Не могу!

И не взглянув на Ильицкого, я уверенно пошла на голос – свернула на одну из прилегающих к главной дороге аллей и сразу увидела сидящую на скамейке в зарослях сирени Лизавету. Опершись на спинку той же скамьи, за ней стоял Андрей и негромко отвечал ей что-то, как будто успокаивал.

Право, мне не доводилось раньше наблюдать их беседующих наедине – потому, должно быть, я несколько изумилась. Еще мгновение – и я встретилась взглядом с Андреем. Он, совершенно не изменившись в лице, сказал что-то Эйвазовой – она обернулась и посмотрела на меня заплаканными и измученными глазами. А потом перевела взгляд куда-то позади меня. Она даже побледнела еще больше – растеряно поднялась на ноги и выглядела так, будто я снова застала ее за чем-то неприличным.

— Андрей, мы можем переговорить с тобою наедине?

Это произнес Ильицкий, который стоял за моей спиной. Я обернулась, заглядывая в лицо Евгения Ивановича – и, так же как и Лизавета, испугалась. Столько холодной ненависти было в его глазах: вероятно, он безумно ревновал сейчас Эйвазову. Оставить его наедине с Андреем я просто не могла и, не дав Андрею ответить, произнесла как можно небрежнее:

— Я надеюсь, Евгений Иванович, вы не обидитесь, но прежде с Андреем хотела поговорить я. А вы могли бы проводить Лизавету Тихоновну в дом.

Он перевел взгляд на меня и, как будто борясь с собой, ответил:

— Хорошо, Лида, если вы настаиваете.

Когда они ушли, я сама приблизилась к Андрею, но понятия не имела, о чем с ним говорить. Я не знала даже, могу ли я ему верить теперь.

— Я смотрю, вы и правда подружились с Ильицким, - сказал тем временем Андрей с некоторой усмешкой. – Он даже слушается вас. И зовет вас Лидой.

— Не могу же я ему запретить, - отозвалась я, как будто оправдываясь. А потом уточнила: - вас это задевает?

— Возможно. Лидия, я так вымотался за эти дни, что уже ничего не соображаю… - он потер руками лицо.

Андрей и правда выглядел измученным: смерть Максима Петровича он не должен был бы принимать слишком близко к сердцу – они чужие люди. Но, видимо, общая атмосфера в доме действовала на всех угнетающе.

— Когда вы уезжаете? – спросила я.

— После девятин[35]… - Андрей, кажется, был недоволен этим. – Мишель уговорил задержаться, я бы уехал хоть сегодня.

— И вам совсем не жаль оставлять Лизавету Тихоновну на ее родственников? – не удержалась я.

Андрей перевел на меня усталый взгляд:

— Вы не хуже меня знаете, что в этом доме есть люди, которые с удовольствием возьмут на себя ее защиту... Я все не мог выкинуть из головы ваши слова о любовной связи между Лизаветой и Ильицким, - признался он. – О том я сегодня и говорил с нею, если вам интересно.

— И что же… вы вот так просто подошли и спросили? – усомнилась я.

— Я не собирался, право… - пожал плечами Андрей, несколько смущенный, - но как-то вышло, что действительно просто спросил.

— И что она ответила? – пытливо выспрашивала я.

— Факты, знаете ли, упрямая вещь. Она призналась. Однако я надеюсь, вы не станете об этом распространяться при Наталье Максимовне или еще ком-то. Ни к чему это. Бог им судья… Отчего вы так смотрите на меня?

— Не знаю, - призналась я потухшим голосом.

Значит, он лгал мне, - горько подумала я об Ильицком, - и, судя по всему, между ними действительно не пошлая связь – он любит ее. Почему он опять выбирает женщину, которая принесет ему лишь несчастья – уже приносит. Мужчины никогда не меняются и не учатся на ошибках…

К обеду я не вышла – не могла смотреть ни на Ильицкого, ни на Андрея, ни на Лизавету. Ей-богу, общество Людмилы Петровны было бы мне сейчас милее.

В дверь постучали – это была Натали.

— Я не помешала?..

Она с сомнением посмотрела на тяжелый навесной замок, который я держала в руке – этот замок я выпросила у сторожа и задалась целью вскрыть его с помощью шпильки. Забавно, но в этот раз у меня получилось всего со второй попытки: я же говорила, что главное понять принцип – и тогда нет ничего невозможного!

— Нет-нет, что ты, проходи… - смутилась я, убирая замок в ящик бюро. – Что-то случилось?

— Не могу больше там находиться, - без эмоций отозвалась подруга, пересекая комнату и садясь в кресло у окна. – У тети с Васей только и разговоров об этом завещании. Они всерьез собираются судиться… стыд какой.

Я не ответила, только с жалостью смотрела на подругу, бездумно глядящую в противоположную стену.

— Это все я виновата, - произнесла вдруг Натали тусклым голосом.

А я в этот момент чуть сжалась, ожидая, что она упрекнет и меня, думая, что ее отца все же отравила мачеха, и что, расскажи мы о ее ведовстве сразу, этого бы не случилось.

Но подруга после паузы продолжила:

— Вероятно, папа решил, что мы с Васей его совсем не любим – Вася постоянно с ним ссорился, а я, находясь в Смольном, дулась на него, как ребенок, и даже на письма отвечала небрежно и через раз, всеми силами показывая, как отлично мне без него живется. А она все это время была рядом, вот папа и решил, что она его любит, а мы нет. Поэтому он и завещал все ей, - и тут же Натали обернулась ко мне и запальчиво добавила: - но я не обижаюсь на него, ты не думай! Мне горько лишь, что я так и не успела поговорить с ним откровенно, пока он был жив. Только не говори мне, прошу, что он слышит меня сейчас! – из глаз Натали потекли слезы, она резко встала и отвернулась к окну.

Я опять не стала ничего говорить, но мысли против моей воли обратились к этому завещанию. Я не верила, что Максим Петрович мог так поступить со своими детьми. Даже если отринуть все человеческие привязанности… Эйвазов – деловой прагматичный человек, не мог он поддаться эмоциям настолько, чтобы лишить детей наследства!

Да и фраза, однажды оброненная им при мне – его раздумья, не пустить ли сына по миру – она предполагала, что на тот момент Василий Максимович еще считался главным наследником, а ведь это было гораздо позже приезда нотариуса.

Очень напрашивался вывод, что завещание фальшивое. Я успела понять, что и Людмила Петровна, и даже Вася уверены в этом, и сдаваться так просто не собираются – они уже обвинили нотариуса в подкупе и в ближайшие дни планировали подать иск в суд. Если же им вдруг станет известно о любовной связи Лизаветы – они действительно все жилы из нее вытянут. Людмила Петровна, пожалев сына, возможно и умолкнет, но Василий, несомненно, пойдет до конца, тем более что Ильицкого он не слишком жалует…

— Что там происходит на улице? – поморщилась недовольно Натали, еще более приближаясь к окну и отодвигая портьеру.