Девочки Гарсиа - Хулия Альварес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако их образы нескоро изгладились из жизни Карлы. Они посягали на ее сны и минуты пробуждения. Иногда, когда она подскакивала в темноте, они стояли в изножье кровати – беспощадный хор наглых лиц, мальчишек без тел, бессловно повторявших: «Проваливай! Проваливай!»
Чтобы не видеть их, Карла закрывала глаза и просила, чтобы они исчезли. В темноте закрытых век она молила Бога позаботиться обо всех близких здесь и на родине, начиная с собственных сестер. Казавшийся бесконечным список знакомых имен убаюкивал Карлу, внушал чувство безопасности и понимание, что мир по-прежнему полон людей, которые ее любят.
Снег
Йоланда
В наш первый год в Нью-Йорке мы снимали квартирку неподалеку от католической школы, в которой преподавали сестры милосердия – дородные женщины в длинных черных платьях и диковинных чепцах, делавших их похожими на траурных кукол. Мне они очень нравились, особенно добрая пожилая сестра Зоуи, которая вела у меня уроки в четвертом классе. Она сказала, что мое имя красивое, и велела научить весь класс произносить его. «Йо-лан-да». Поскольку я была единственной иммигранткой в классе, меня посадили в первом ряду у окна, подальше от остальных детей, чтобы сестра Зоуи могла уделять мне дополнительное внимание, никого не отвлекая. Она медленно проговаривала новые английские слова, которые я должна была повторять: «прачечная самообслуживания», «кукурузные хлопья», «метрополитен», «снег».
Вскоре я набрала достаточный словарный запас, чтобы понять, что в воздухе пахнет катастрофой. Сестра Зоуи объяснила потрясенному классу, что происходит на Кубе. Русские якобы собирали ракеты и нацеливали их на Нью-Йорк. Дома по телевизору выступал выглядевший обеспокоенным президент Кеннеди, объяснявший, что нам, возможно, придется воевать с коммунистами. В школе устраивали учебные тревоги на случай воздушного нападения: раздавался зловещий сигнал, и мы гуськом выходили в коридор, падали на пол, накрывали головы куртками и воображали, как наши волосы выпадают, а кости рук размягчаются. Дома мами, сестры и я произносили розарий[63] за мир во всем мире. Я выучила новые слова: «атомная бомба», «радиоактивные осадки», «бомбоубежище». Сестра Зоуи объяснила, как это произойдет. Она нарисовала на доске гриб и шквал меловых точек, обозначавших пыльные осадки, которые всех нас убьют.
Наступили холодные месяцы – ноябрь, декабрь. Было темно, когда я вставала по утрам, морозно, когда следовала за своим дыханием в школу. Однажды утром, сидя за партой и задумчиво глядя в окно, я увидела в воздухе такие же точки, как те, что рисовала сестра Зоуи, – сначала редкие, а потом огромное множество.
– Бомба! Бомба! – завизжала я.
Сестра Зоуи резко развернулась и, взметнув широкой черной юбкой, бросилась ко мне. Несколько девочек заплакали.
Вскоре потрясенное лицо сестры Зоуи разгладилось.
– Йоланда, душенька, да ведь это же снег! – Она рассмеялась. – Снег.
– Снег, – повторила я и с опаской выглянула в окно.
Всю свою жизнь я слышала про белые кристаллы, которые зимой падают с американских небес. Сидя за партой, я наблюдала, как мелкий порошок ложится на тротуар и припаркованные внизу машины. По словам сестры Зоуи, снежинки были неповторимы, незаменимы и прекрасны, как люди.
Развлекательная программа
Сэнди
– Никаких локтей, никакой колы, только молоко или… – Мами умолкла. Кто из ее четырех девочек сможет продолжить и сказать, как они должны вести себя в ресторане с Фэннингами?
– Не класть локти на стол, – поделилась догадкой Сэнди.
– Она это уже сказала, – обвиняюще вскинулась Карла.
– Девочки, не ссорьтесь! – велела мать всем дочерям разом и продолжила наставления: – Только молоко или вода со льдом. И заказы за вас сделаю я. Ясно?
Четыре головы, увенчанные косами и бантами, кивнули. В такие моменты, когда все четыре девочки сливались в единый организм, Сэнди нестерпимо хотелось оказаться в Соединенных Штатах Америки одной и никогда не быть второй из четырех близких по возрасту девочек.
Но сейчас она тоже кивнула. Тон маминого голоса не допускал возражений. За последние несколько дней и особенно сегодня правила поведения за ужином в ресторане с важными Фэннингами объяснялись девочкам по многу раз, и не было никакого смысла паясничать, добиваясь от матери поблажек.
– Мами, только, пожалуйста, не заказывай ничего, что мне не нравится. Пожалуйста! – взмолилась Сэнди. Она всегда была привередлива в еде, и теперь, когда они перебрались в Штаты, на ее тарелке умещалось вдвое больше чего-то несъедобного.
– Никакой рыбы, мами, – напомнила ей Карла. – Меня от нее тошнит.
– И ничего с майонезом, – добавила Йойо. – Я не могу есть…
– Девочки! – Мать подняла ладони, словно доминиканский регулировщик, останавливая поток их требований.
В последние три месяца после того, как они прибыли в Нью-Йорк, чудом скрывшись от тайной полиции, с ее лица не сходил панический страх. Она при малейшей возможности плакала, выходила из себя или грозилась загреметь в Бельвю, куда, как ей стало известно, в этой стране отправляют сумасшедших.
– Неужели вы не можете сделать над собой небольшое усилие сегодня вечером? – голос матери прозвучал так грустно, что младшая дочь Фифи расплакалась.
– Я не хочу туда, не хочу, – хныкала она.
– Но почему же? – спросила мами, просветлев лицом. Она казалась искренне озадаченной, как будто не сама в последние дни нагнала на дочерей такого страху, что этот ужин казался им чем-то вроде похода на прививку к врачу. – Будет так весело. Фэннинги поведут нас в особенный испанский ресторан, про который писали в журнале. Не сомневаюсь, что вам, девочки, там понравится. Будет развлекательная программа…
– Что это такое? – Сэнди, которой наскучило бороться за приемлемое меню, подняла глаза, теребя бант в волосах. – Развлекательная программа?
По лицу матери пробежала лукавая улыбка. Она подняла плечи, вскинула руки над головой и хлопнула в ладоши, а потом быстро-быстро, словно пытаясь потушить огонь, затопала по полу.
– Фламенко! Оле! Помните танцоров?
Сэнди кивнула. На доминиканской Всемирной выставке в прошлом году их всех очаровали исполнители народных танцев из Мадрида. Когда мами начала объяснять, что в этом ресторане не только кормят вкусной испанской едой, но и показывают испанские танцы, снизу в пол несколько раз постучали.
Девочки переглянулись и посмотрели на мать. Та закатила глаза.
– La Bruja[64], – объяснила она. – Я совсем забыла.
Пожилая женщина из квартиры этажом ниже, с шапкой уложенных в парикмахерской голубых волос, жаловалась на соседей управляющему уже в течение нескольких месяцев, с самого их переезда. Семью Гарсиа необходимо выселить. Их еда воняет. Они говорят слишком громко и не по-английски. Дети шумят, будто стадо диких ослов. Пуэрто-риканский управдом Альфредо наведывался к ним почти ежедневно. Не могла бы миссис Гарсиа сделать радио потише? Не могла бы миссис Гарсиа немного угомонить дочерей? Соседку снизу разбудил стук их туфель по полу.
– Если я буду настаивать, чтобы они стали еще тише… – начала было Лаура, но потом Сэнди услышала, как голос матери сорвался: – Нам надо ходить. Нам надо дышать.
Альфредо бросил взгляд на коридор четвертого этажа за своей спиной и забормотал себе под нос:
– Понимаю, понимаю. – Он беспомощно пожал плечами. – Это сложное место, эта страна, пока не привыкнешь. Вы должны не принимать на свой счет. – Под конец он подпустил в голос бодрости, но мать Сэнди только едва заметно кивнула.
– А как поживают мои маленькие сеньориты? – поинтересовался он из-за спины миссис Гарсиа.
Девочки расплылись в дежурных улыбках, но Сэнди в отместку еще и скосила глаза. Альфредо ей не нравился; от его чрезмерного дружелюбия и манеры разговаривать с ними по-английски, хотя все они владели испанским, ей становилось не по себе. Соседку снизу она считала дьяволом во плоти:
