Убийство в Тамбовском экспрессе - Валентина Андреева

— Слушай, я уже окончательно запуталась. Давай просто остановимся на твоем втором варианте. Причем без отягчающих деталей. Мне нравятся благородные люди.

— Мне тоже, но и у этого варианта нехорошее продолжение. Боюсь, Олегу предложено в самый кратчайший срок отыскать то, что………

— Дальше я помню! А почему бы ему не отказаться?

— А потому, что его мамочку взяли в заложницы. Не исключено, что заодно задержали и его жен. Настю, Ульяну… Короче, всех.

Наташка сделала пару шагов к выходу, остановилась и медленно развернулась. Так просто от беды не уйдешь.

— Если принять во внимание то, что ты мне тут наговорила, Олега задержал не наряд оперативников, а какая-то банда головорезов, — печально вздохнула она. — И почему мы не уехали строить чужую баню… В данный момент я бы сама с большим удовольствием возвела целый банно-прачечный комбинат. Причем в рекордно-короткий срок, голыми руками, без единого гвоздя и самореза, лишь бы только вся эта жуткая история оказалась дурным сном. Надеюсь исключительно на твой второй вариант и отсутствие слежки за Олегом. Теперь понимаю, почему он припрятал пистолет.

— Пистолет не заряжен. Патроны я намеренно оставила в почтовом ящике, не хотелось таскать лишнюю тяжесть. Сами по себе они не страшны.

Наташка перекрестилась.

— Замечательно. Иногда твоя несобранность дает положительные результаты.

— Это не несобранность, а предусмотрительность. Мухи отдельно… Господи, до чего же надоели эти поговорочные котлеты! Без патронов пистолет пустышка. Мало ли какие обстоятельства. Случайный самопал, например.

— Какие зимой мухи? У них отпускной период. Спят и видят во сне райские помойки жарких стран. Вот у кого безвизовый режим! А ты точно знаешь, что пистолет не заряжен?

— Н-ну… мне так показалось…

Срочно захотелось присесть. До табуретки было рукой подать, но руки у меня были заняты, ими я усиленно терла виски, а про ноги вообще забыла — простое вспомогательное средство при опоре спиной о стену. Господи… В голову не пришло, что в пистолете могут быть патроны. Да если бы и пришло, я не умею проверять боеготовность оружия.

Меня бросило в жар. Вспомнила недавний эпизод в Кэтькиной ванной комнате. Вдруг от растерянности нажала бы туда, куда не надо, и обеспечила старт выстрелу. Я же могла пристрелить живого человека. И ему не важно, сделано это намеренно или же по неосторожности… А мне не важно, преступник он или нет. И не только потому, что не могу оправдать свои действия самообороной. До конца жизни будет мерещиться его перепуганное лицо… Нет, лица на человеке точно не было, иначе бы я его видела. Вернее, оно было, но в маске из шапки и воротника. Значит, до конца жизни будет мерещиться перепуганная маска… с поднятыми вверх руками.

В сознание вклинился яростный шепот. Не сразу дошло, что шипела Наташка, сожалевшая о том, что я не пристрелила бандита, вломившегося в ванную. Надо же! Думали об одном и том же, только с разным уклоном.

— В отличие от тебя, этот тип наверняка запомнил твои неповторимые черты. Не удивлюсь, если он уже успел составить твой фоторобот. Нас будут искать по твоим внешним данным.

— Почему «нас»? Ты под них не подходишь, — с трудом пропищала я.

— Зато я прекрасно подхожу к тебе! Даже размер обуви одинаковый. Знаешь, с меня хватит. Бери телефон, ключи — выметаемся ко мне. Эта ручка рабочая?

Подруга схватила с холодильника карандаш и, оторвав клочок от рекламной газеты, записала на нем для Олега номер якобы своего домашнего телефона. Только выдала за него мой собственный.

— Проснется лазутчик, позвонит мне… — выдохнула она.

— Он позвонит мне, — попыталась я вразумить Наташку.

Подруга повысила голос:

— Не надо меня жалеть! Он позвонит тому, кто из нас первой снимет трубку.

— Он позвонит мне, но не дозвонится, — твердо заявила я, предприняв бесполезную попытку отнять карандаш.

— Сбрендила? Прекрати эти упаднические предсказания! Я и так перетрусила. Будем спать с оружием гласности — мобильниками. Чуть что — прямой звонок в милицию и…

— Ты записала Олегу номер моего телефона.

Наташка осеклась, внимательно посмотрела на записку, решительно исправила последнюю цифру и заявила, что надо срочно что-то менять в жизни — совсем перестала думать о себе.

Заснув только под утро, я никак не могла проснуться. На каждый Наташкин призыв продрать глаза возмущенно мычала, откровенно удивляясь такой постановке вопроса. Снилось, что давно уже встала и заняла очередь в ванную комнату, куда почему-то пускали по талонам. И совсем не удивляло, что нахожусь в коммунальной квартире времен нашей с Димкой молодости. После очередного Наташкиного окрика я, просыпаясь, автоматически выбывала из очереди, как могла огрызалась и, очередной раз погружаясь в сон, покорно занимала ее снова. Сколько бы в ней проторчала, не знаю, но подруга сменила тактику:

— Я только что из твоей квартиры. Тебе прощальный привет от Олега!

— Он что, уже умылся? — пробормотала я, отдавая должное пронырливости парня. Каким-то образом влез без очереди.

— Не знаю. Но нас с тобой «умыл» основательно. Слинял в соответствии с нашими пожеланиями, по-английски. Не прощаясь. Наверное, не хотел расстраивать тем, что все-таки прихватил Димкину куртку. Свою-то назад так и не получил. Боюсь, Ефимов не одобрит вариант обмена. Ну да выбирать не приходится.

Я осоловело хлопала глазами, пытаясь вжиться в реальность. На какой-то момент потеряла ориентировку в пространстве — никак не могла понять, каким ветром меня перенесло в льготную очередь Наташкиной квартиры.

Подруга с шумом раздвинула занавески. Я невольно зажмурилась. И зря. Солнце уже отстояло вахту с этой стороны окна и ушло за угол. А вот чистому голубому небу можно было порадоваться.

— Одиннадцать часов двенадцать минут сорок секунд, — предопределяя мой вопрос, отчеканила Наташка точное время. — С Рождеством Христовым!

— Ох ты, Господи! Я истово перекрестилась, осознав свою вину перед Спасителем. Всех нас с Рождеством! Суета сует наша… Уже встаю, — заявила я, раздумывая, оставил ли Олег какую-нибудь оправдательную записку. Должен же он пообещать вернуть Димкину куртку. Тем более что она ему велика.

— Эту фразу я слышу уже двадцать пятый раз! — выразила свое недовольство Наташка. — На протяжении часа ты каждые пять минут «уже встаешь». У нас осложнения. Кто-то мне утром под подушку три раза звонил, но в это время меня на ней уже не было — кофе пила. Как я ухитрилась во сне так телефон замаскировать? Наверное, на автомате. Четко усвоила — чем дальше от тела мобильник, тем лучше для здоровья. Номер звонившего не определился. Надо проверить твой аппарат. Где он?

— Под арестом. Забыла?

— Я всегда все помню, это ты плохо соображаешь. Я про его бедного информацией «родственника» говорю, твой старый аппарат с новой сим-картой. Договорились же держать мобильники под боком.

— Так я вроде держала… Наверное он за меня решил подумать о моем здоровье. Твой ведь сиганул под подушку по твоей воле.

Под подушкой моего мобильника не было. Ни под моей, ни под Наташкиной. Не было его и на диване. Не отозвался «звонарь» и на Наташкины телефонные домогательства. Скорее всего, кончилась зарядка. Сдобренные нарастающим раздражением поиски заставили окончательно проснуться. И тут вылезли на первый план мысли о Димкиной куртке, в которой неизвестно куда отправился Олег. Стало вообще не до телефона. Достойного объяснения пропаже не находилось, а Наташке, несмотря на мои стенания, думать над этим вообще не хотелось. Прилагая усилия к перемещению дивана, подруга с надрывом сослалась на то, что раздетым мой муж не ходит и лучше бы мне подумать о себе. Без мужа как-нибудь проживу. Дней пять. А вот без мобильника…

Указывать ей на ошибку не стоило, в состоянии сильного душевного волнения запросто прищемит диваном. Я поступила мудро — молча оделась и направилась к себе. По пути и обнаружила в кармане потерявшийся мобильник. Вернувшись назад, какое-то время с удовольствием наблюдала, как Наташка мучается с диваном, сдвигая по пути все, что поддавалось. Они с диваном в полном смысле изматывали друг друга. Нельзя было назвать эти поиски тщетными. Судя по отрывистым комментариям, вместо телефона подруга обнаружила легкий налет пыли. Хоть что-то! Но так и не заметила моего демонстративного противостояния в позе статуи Свободы с крепко зажатым в руке мобильником. Согнувшись в три погибели и крехтя от натуги, она планировала последовательность генеральной уборки. Иначе, зачем ей было предлагать мне немедленно притащить швабру, после чего поискать телефон в других укромных уголках своей квартиры.

Мобильник выдал призывную мелодию столь неожиданно, что я дернулась, он взмыл вверх и улетел куда-то за кресло. Сверху на него рухнули мои спальные принадлежности. Пока я под веселенькую мелодию вызова преодолевала искусственно созданные Наташкой препятствия, абонент прекратил дозвон. Разогнувшаяся подруга решила было прийти на помощь и преодолеть кресло наскоком, но застряла. Положение оказалось довольно опасным. Помнится, подруга жаловалась, что в начальных классах школы лучше всех делала ласточку, а вот на шпагат ей ни разу в жизни не удалось сесть. Даже в раннем гуттаперчевом возрасте. В данный же момент до достижения цели оставалось совсем немного, однако мучительное выражение лица говорило о желании немедленно отказаться от мечты. Жила себе спокойненько без рекордов и еще поживет.