Лорд и своевольная модистка - Луиза Аллен

Таинственный незнакомец Нелл! Маркус не сомневался в том, что видел его своими глазами. Он напустил на себя невозмутимый вид, чтобы Нелл ни о чем не догадалась. Почему она солгала? Он чуть не спросил ее об этом прямо, но прикусил язык. Может быть, он узнает больше, если притворится, будто ничего не видел. Преследует ли их Салтертон, если это он, или встреча была совпадением? Внутренний голос подсказывал: в том, что касается Салтертона, никаких совпадений быть не может.

Он был одет как цыган. С его внешностью он, пожалуй, сойдет за цыгана. Для местных жителей, боящихся кочевников как огня, все цыгане на одно лицо.

— Пора возвращаться, — сказал он: темные тучи подползли совсем близко.

Нелл слегка сутулилась в седле. Маркус исподтишка наблюдал за ней краем глаза. Она расправила плечи и села ровнее. Зря она поехала верхом, особенно после удара по голове. Он подозревал, что завтра она будет расплачиваться за свою беспечность, но радовался, вспоминая, как они вместе смеялись. Давно ли он вот так беззаботно предавался веселью? Очень давно. В последний раз — когда Хэл еще жил дома.

С их первой встречи Нелл немного пополнела, округлилась, а щеки у нее порозовели. Фигура стала почти идеальной, лицо утратило настороженность. Она красивая женщина, возможно, не в общепринятом смысле — ей недостает уверенности в себе и ухоженности, — но ему она мила и такая.

Коринф воспользовался тем, что хозяин не понукает его, и ткнулся мордой в голову Стрекозы. Та тут же вскинула голову и резво загарцевала.

— Перестань флиртовать, старый разбойник, — укорил коня Маркус, подбирая поводья и свои мысли, ушедшие далеко в сторону. Нелл рядом с ним негромко рассмеялась, и он почувствовал, как сам улыбается в ответ.

Как же она его волнует! Она — сама естественность, не ведает ни о каких женских ухищрениях и уловках. Но как только он готов ей поверить, что-то происходит, и он вновь начинает ее подозревать. И все же он не может не думать о ней. Почему он поцеловал ее на постоялом дворе? Хотелось бы знать! Всякий раз, как их губы соприкасаются, внутри у него разгорается пламя. А потом мучительные воспоминания не дают заснуть.

Нелл ни за что бы не призналась вслух о том, что очень обрадовалась, увидев дом. Плечи ныли, ягодицы болели — наверное, ей нелегко будет сидеть на стуле. Но она заставила себя высоко держать голову, когда они подъезжали к конюшне, и улыбнулась груму, который подбежал забрать поводья Стрекозы.

Увидев Хейверса, Маркус спешился и направился к Нелл. Он ласково обнял ее за талию, отчего у нее перехватило дух, и помог спуститься с лошади. Дамы из общества охотно позволяют грумам или едва знакомым джентльменам помогать им, и никто ничего плохого при этом не думает. Для него такое интимное прикосновение ничего не значит, уверяла она себя, вынимая ногу из стремени и перекидывая ее через луку седла. Она посмотрела ему в глаза — и ей показалось, что сердце ее сейчас выскочит из груди.

Кто бы мог подумать, что эти серые глаза способны так гореть? Медленно, бесконечно медленно Маркус опускал ее на землю; она невольно прижалась к нему грудью, губы ее приоткрылись, она закрыла глаза, у нее кружилась голова. Но чудесные мгновения остались позади. Она поняла, что стоит на земле.

— Маркус…

— Ничего. У меня устало плечо, надо было приказать Хейверсу помочь вам спешиться.

Озадаченная Нелл подумала: он солгал. Если она и поняла что-то про Маркуса Карлоу, то он никогда по собственной воле не признавался в своей слабости. Заметил ли он таинственного незнакомца на вершине соседнего холма? А если заметил, почему не признался? Потому что не доверяет тебе! Ты не леди, и он считает тебя сообщницей злоумышленника. И если его отец не совершал ничего дурного по отношению к ее отцу, его наверняка можно обвинить в чрезмерной подозрительности и недоверии к другу. Каков отец, таков и сын. Хорошо хотя бы, что Маркус больше не предлагает ей своего «покровительства».

Перед ужином Нелл успела принять ванну, переодеться и отдохнуть. Спустившись вниз, она увидела, что настроение у него снова переменилось. Более того, казалось, что вся семья повеселела. Состояние лорда Нарборо значительно улучшилось.

— Папе гораздо лучше, — прошептала Верити, беря Нелл под руку и уводя к дивану. — Я слышала, как он сказал Марку, что небольшая опасность всегда взбадривает, но ничего не поняла. Какая опасность? Если только он говорит не о том, что в Марка стреляли. По-моему, вряд ли такое способно взбодрить.

— Конечно, — пылко согласилась Нелл. — Но мужчин трудно понять… Они, возможно, говорят о крупной ставке на петушиных боях.

— О да, — согласилась Верити, которая обладала трогательной способностью думать обо всех и обо всем только самое лучшее. — Хорошо покатались?

За ужином вся семья оживленно беседовала, и у Нелл появилась возможность беспрепятственно погрузиться в собственные мысли. Она постепенно свыкалась с мыслями об отце. Она ведь и раньше догадывалась, что в прошлом с их семьей случилось что-то очень плохое. Теперь она все знала. Она даже не очень удивилась, когда узнала, как умер отец. Тогда она была еще слишком мала, чтобы что-то понимать, — взрослые обменивались намеками.

Итак, что делать, если лучшего друга обвинили в убийстве и, возможно, в шпионаже? Она внимательно наблюдала за лордом Нарборо, занятым разговором с Онорией.

Что сделает настоящий друг? Поможет обвиняемому бежать? Но что если жертва — тоже твой друг и ты искренне считаешь первого друга предателем? Честь запрещает помогать? Нелл понимала, что это возможно. Да, лорд Нарборо столкнулся с непростым выбором.

После ужина все перешли в салон, где Онория заиграла на пианино оживленный контрданс. Верити присоединилась к ней, и они дуэтом исполнили сентиментальную балладу, от которой леди Нарборо прослезилась. Даже Лорд Нарборо сложил доску для триктрака и просто слушал игру дочерей.

Графиня сыграла на пианино пьесу Моцарта, а потом сестры стали просить Маркуса спеть.

— А что же мисс Латам? — осведомился граф, вглядываясь в темный уголок, где пряталась Нелл. — Вы не сыграете для нас?

— Боюсь, что нет, милорд. Я не умею. — Она помнила, что у них в гостиной стояло пианино, но его давно продали.

— А петь умеете? — спросил граф.

— Да, — осторожно призналась она. — Но я очень давно не пела… — Она помнила, как они пели с мамой и Розалиндой и их голоса сливались, а все горести забывались в музыке. У мамы и Розалинды были красивые голоса. О собственном исполнении она едва ли могла судить.

— Попробуйте, — настаивала леди Нарборо.