Сын розовой медведицы - Виталий Чернов

- Мы приехали сюда специально по этому вопросу. Мы хотим доказать, что никакого Жалмауыза нет, а есть только мальчик, ваш племянник, которого воспитали медведи. И он не имеет никакого отношения к эпидемиям чумы, оспы и холеры. Мы найдем вашего племянника, и тогда все убедятся, что это самый обыкновенный человек. Согласны ли вы помочь нам в этом, Ибрай-ага?

Ибрай отрицательно помотал головой:

- Жок, не могу. Пожалуйста, извини, жолдас Дундулай. Если надо лошадь купить, будет лошадь. Верблюд надо - будет верблюд. Но провожать Кокташ не могу. Пойми, мой большой друг и самый почетный конак, хорошо пойми. Сейчас меня все знают. Куда ни приеду, самый лучший гость - Ибрай. Самый лучший шкурка охотник мне тащит. Что потом будет? Шкурку никто не даст. В гости никто не позовет. Все скажут: "Ибрай свою душу шайтану продал". Как жить буду?

- М-да, - сказал Федор Борисович, поглядев на Скочинского и Дину. Видно, придется нам самим все делать...

- Пожалуйста, не обижайся.

- Да что уж тут обижаться? Ладно, обойдемся сами. Только помогите нам купить лошадей. И вот еще что - сведите нас к учителю Ильберса.

- Е-е, это жарайды, - охотно ответил Ибрай.

С тем и ушли от него.

6

Федор Борисович, Скочинский и Дина поселились на окраине Кошпала в собственной палатке. Рядом протекал ключик, лужайка была свежей, непритоптанной, притененной пышно разросшимся карагачом.

Скочинский вбил у ключа пару кольев-рогулин, соорудил походный очаг, Дина взяла на себя обязанности повара.

Два раза приходил аптекарь Медованов, сперва один, потом с местным фельдшером Петром Кирилловичем Обноскиным. Обноскин тоже был человеком уже немолодым, но работал в Кошпале всего третий год. Оба жаловались, что работать здесь трудно. Муллы и баи разжигают среди казахов религиозный фанатизм, настраивают их против Советской власти, и те не верят русским врачам, лечиться к ним и на аркане никого не затащишь. Обращаются все больше к знахарям или лечатся своими снадобьями. А поедешь по аилам и стойбищам - принимают почти враждебно. Многие живут в грязи, оттого липнет к ним всякая зараза. Такие болезни, как трахома и чесотка, и за болезни не считаются. Как же тут не быть разным эпидемиям?

- Если бы вам удалось поймать это мифическое существо, - сказал Обноскин, - многое могло бы измениться. Казахи воочию убедились бы, что не оно насылает на них чуму и холеру, а враги Советской власти умышленно создают среди них условия для эпидемий и потом используют эти эпидемии в своих классовых целях. Из квартала в квартал нам шлют вакцину, а мы не можем ее применить по назначению. На прививки никто не идет, и в обязательном порядке никому не сделаешь. Пробовали ездить с представителями власти - один черт. До драки дело доходит.

Сочувствуя Обноскину и Медованову, Федор Борисович и сам все больше понимал, какие трудности могут ожидать экспедицию.

- Найдите нам проводника, - просил он. - Может быть, кто-то согласится из русских.

- Никто так не знает гор, как сами казахи, - отвечал Евлампий Харитонович, - да и то не все. Это такое непроходимое царство, куда не всякий и нос сунет.

А время шло, и сдвигов пока не намечалось. Федор Борисович хотя виду не подавал, но все равно было видно, что нервничал. На третий день по приезде в Кошпал состоялось знакомство с учителем. Яков Ильич Сорокин оказался молодым, энергичным человеком. Русоволосый, с типичным русским лицом, жизнерадостный, он сразу понравился всем - и Дине, и Скочинскому, и Федору Борисовичу. Как только узнал о цели экспедиции, очень оживился, стал подробно рассказывать о том, какие слухи ходят о Жалмауызе, какое влияние оказывают эти слухи на кочевников. Правда, ничего нового не добавил, но зато пообещал помочь в поисках проводника.

- Есть тут один медвежатник, - сказал он, - по имени Кара-Мерген. Человек отчаянной смелости. Лучше его никто гор не знает. Надо будет разыскать. Правда, не уверен, поведет ли он вас в долину Черной Смерти, но, может быть, и поведет, если посулить хорошее вознаграждение. Я сегодня же попытаюсь навести справки, где он. Удивляюсь, почему Ибрай не сказал о нем. Хотя, ясно почему. Тоже боится недовольных Советской властью приверженцев ислама. Ничего, все образуется...

Шел уже четвертый день пребывания в Кошпале. Федор Борисович с учителем ушли к Ибраю - насчет лошадей. Дина и Скочинский занимались кухонными делами. Должны были прийти гости.

Дина, сидя у палатки, перебирала в вещмешке банки, пакеты, парусиновые мешочки с крупами. Она сама укладывала все это в рюкзак, сама теперь и разбиралась - что где. С женской предусмотрительностью ею же самой было закуплено все необходимое - вплоть до перца и лаврового листа. Когда ходили покупать, Скочинский только хмыкал, считая, что Дина слишком уж уделяет внимание всяким мелочам, без которых всегда можно обойтись, но она была другого мнения и заставляла его раскошеливаться. Теперь, как видно, ей хотелось доказать, что права была она, а не он.

Еще утром Ибрай принес в дар седло барашка, и Дина смело взялась приготовить плов. На перекладине висел чуть приконченный казан, купленный в Талды-Кургане. Федор Борисович заверил тогда, что в походной жизни нет ничего удобней, чем литой чугунный казанок. И вот теперь из него запахло мясом и пряностями.

Пока варилось мясо, Дина, сидя на старом пенечке, перебирала рис. Ее голые руки, успевшие схватить солнца, были розовыми. Она то и дело смахивала падавшую на глаза волнистую прядку волос, поглядывала на Скочинского, которого заставила помельче нарубить сухих веток. Раздевшись до пояса и блестя потной спиной, он неумело тяпал по сучьям, заставляя их разлетаться в разные стороны. Но бодрости своей не терял, как всегда полушутя-полусерьезно философствовал:

- Вот Дина - историк, я - географ, а наш уважаемый Федор Борисович ученый-биолог. Что общего? А все втроем, объединив знания, мы будем делать одно дело. Вел-ликолепно! И я сейчас только открыл, как это важно!..

- Это же самое я уже где-то читала, - рассмеялась Дина.

- Поразительно! Что же именно?

- Что с одной стороны семейство историков, с другой - семейство натуралистов делали свое дело в одиночку, не зная и не слыша друг о друге, как вдруг оказывается, что они трудились над одной и той же задачей.

- Хм, - глубокомысленно изрек Скочинский, - мои мысли.

- Представьте себе, - прыснула Дина, - их высказывали задолго до вас.

Скочинский воткнул топор в твердую древесину карагача и расшаркался.

- Вы несерьезны. - Дина поднялась с пенечка, пошла к ключу мыть рис.

Скочинский проследил за ней взглядом. Вспомнил, как ему здорово досталось от Федора Борисовича за то, что он так неожиданно для него все перевернул по-своему. Усмехнулся. Ничего, ничего. Дело сделано. Люди порой бывают страшно слепы в самых простейших вещах.