Отель Вавилон - Имоджен Эдвардс-Джонс

— Черт, блин, прошу прощения. — Теперь он выглядит моложе, чем когда спал. На вид ему лет двадцать.

— Гм… Ты из обслуживания номеров? — произношу я, больше подсказывая ему, чем спрашивая.

— Да-да. Простите.

— Клубный сандвич, — говорю я.

— Блин. — Паренек шлепает себя по лбу.

Не успеваю я добавить и слова, как он вскакивает со скамьи и выбегает из курилки. Выхожу за ним следом и вижу: он уже в другом конце коридора, мчится на кухню.

— Добрый вечер, — говорю я уборщику, собираясь закрыть за собой дверь.

— Добрый вечер, — очень нерешительно отвечает он.

Возвращаюсь в вестибюль. Тут по-прежнему людно. Хорошо, что в мое отсутствие за теми, кто явился в бар, присматривал Деннис.

Когда время близится к закрытию, туда непременно устремляются потоки охотников пить допоздна. По установленным правилам, если ты постоялец отеля, можешь сидеть в баре хоть до утра. На деле же, скажу по правде, все зависит от того, что именно вы пьете и согласен ли Джино вас терпеть. Посторонних людей положено выпроваживать до половины двенадцатого, однако, если они не шумят и делают приличные заказы, их никто не трогает. В некоторых более отдаленных от центра местах, например в отеле «Хэлсиен», что в Холланд-парке, бары открыты гораздо дольше, чем повсюду в центральных гостиницах. Бар «Хэлсиен» был спрятан от глаз полиции и находился в подвальном помещении; там каждую ночь засиживались до рассвета. У нас же некоторые из особенно упрямых любителей выпить обходят закон простым способом: снимают в отеле номер, в который даже не заглядывают, и пьянствуют себе, сколько душе угодно. Лично я таких гостей люблю. Беру с них плату за номер, который, я знаю, нет нужды убирать и в который могу поселить клиента даже рано утром. Жаль, отель набит до отказа — пьяниц сегодня не примешь при всем своем желании.

Деннис, похоже, немного приуныл, и я подхожу к нему, желая спросить, все ли в порядке. Замечаю, что Патрик снова направился в туалет для клиентов. Но и не думаю окликать его. По большому счету мне наплевать, увидит ли его в уборной постоялец. Думаю, в столь поздний час это не так уж страшно. Деннис говорит, что в баре полно народа — в основном люди с вечеринки, что проходила в танцевальном зале. По его мнению, ночка будет не из легких.

— Нашел «еще одну подушку»? — поддразниваю его я.

— Не спрашивай, — досадливо и без капли веселья отвечает он. — Я попросил, чтобы прислал и двух женщин, обе должны были приехать полчаса назад. И обе опаздывают.

— Двух? — спрашиваю я. — Ну и аппетиты у нашего друга техасца.

— Не думаю, что он возьмет и ту, и другую, просто хочу предоставить ему возможность выбора.

— Какая предусмотрительность.

— Хорош язвить, — говорит Деннис.

— Я не язвлю, — отвечаю я.

— Все равно.

— Господи! — кричит Патрик, несясь к нам. Его и так бледное лицо сейчас белое как простыня. — Идемте со мной. По-моему, надо вызвать «скорую».

23.00–24.00

Патрик ведет меня в мужской туалет. В отделении, где установлены писсуары, похоже, произошло убийство. Кровь повсюду. На выложенном плиткой полу блестящие лужи; на стенах разводы и растекшиеся капли; по стенкам одного из писсуаров медленно ползут вниз здоровые сгустки. Посреди этого кошмара лежит молодой человек в полосатом костюме. Брюки спущены до лодыжек, два передних зуба выбиты.

Сначала нам с Патриком кажется, что человек мертв или по крайней мере почти умер, как вдруг по нечленораздельному мычанию мы понимаем: он еще жив. Вздыхаем с превеликим облегчением. Вот только можно ли пострадавшего двигать? В том, как он лежит перед нами с голым членом, есть что-то крайне унизительное, но я боюсь усугубить его страдания. Постоянно слышишь: не прикасайтесь к раненым!.. И все-таки хоть что-нибудь, по-моему, предпринять необходимо.

— Патрик, — говорю я. Мы оба смотрим на беднягу широко раскрытыми глазами. — Сбегай в хозяйственную службу, принеси одеяло. Хотя бы прикроем его.

— Да, точно, уже бегу, — заикаясь, отвечает Патрик, довольный, что получил какое-никакое указание.

— «Скорая» в пути, — вбегает в туалет Деннис. — О Боже! Не могу видеть кровь. Черт! — Машет перед своим лицом рукой. — А губы-то как посинели!

Смотрю на лицо парня. В самом деле. По-видимому, он отдал-таки Богу душу, поэтому губы и потемнели.

— Господи, — бормочу я, наклоняясь вперед. — Надо сделать ему искусственное дыхание.

— К черту, — говорит Деннис. — Я ухожу, а то все тут облюю. — На вид Деннис человек крепкий, но железными нервами, как видно, не наделен. — Подожду на улице «скорую», встречу и провожу их.

Опускаюсь на колени в кровавой луже и кладу руку на разбитый рот пострадавшего, стараясь вспомнить, чему полгода назад нас учили на обязательных курсах по оказанию первой помощи. Я сидел в заднем ряду и комкал бумажные листы, на которых делал записи. Обхватываю нос парня губами и вдуваю в ноздри воздух. Смотрю на его грудь — вроде бы поднимается. Опять выдыхаю ему в нос, размышляя, не следует ли понадавливать на сердце или сделать массаж. Еще один вдох. Пострадавший слабо кашляет. Губы уже не такие темные. Тут в двери вбегает команда «скорой» — люди в зеленых костюмах и черных ботинках. Один говорит нечто типа «уступите место».

Выхожу из туалета немного не в себе. Человек был на волосок от смерти. Понятия не имею, правильно ли я поступил или делал то, что совершенно бесполезно. В вестибюле собралась небольшая толпа. Трагедия — лучший способ привлечь внимание хмельных зевак.

— Так-так, — говорит Деннис, внезапно взяв под контроль собственные чувства. — Не толпитесь здесь, смотреть не на что.

Вскоре люди из «скорой» выносят накрытого красным одеялом пострадавшего. Теперь он как будто в сознании, бормочет какой-то бред.

— Как он? — спрашиваю я у одного из медиков.

— Жить будет, — отвечает с улыбкой человека, через руки которого прошел не один подобный пациент. — Поскользнулся, когда мочился. Сильно ударился, лишился двух зубов.

— А, понятно, — говорю я.

— Ему крупно повезло, что вы вовремя подоспели, — произносит медик. — Сделали «рот в рот»?

— Гм, вдохнул в него пару раз воздух.

— Все могло закончиться гораздо печальнее. Хорошо, что он в стельку пьян. Утром почувствует себя намного хуже.

— Ага, — отвечаю я.

— Вам бы привести себя в порядок. — Медик кивает на мои брюки, все в липких пятнах крови. — А то распугаете клиентов. — Улыбается, похлопывает меня по спине и выходит.

Господи, думаю я, надо срочно покурить. Идти вниз в курилку нет сил, и я бреду на улицу. На дворе почти ночь, вряд ли кто-нибудь заметит пару бычков на асфальте. Стою, прижавшись спиной к колонне. К отелю подъезжает патрульная полицейская машина. Наверное, они всегда являются туда, откуда вызвали «скорую помощь», особенно в первоклассные гостиницы. Медики и копы работают сообща; этим ребятам, по-видимому, уже рассказали, что преступлением тут не пахнет. Один полицейский, по-моему, даже улыбается. Да уж, истории о вдрызг напившихся парнях, которые поскальзываются в уборной и разбивают себе башку, слышишь не каждый день. Наверное, если бы они увидели его, когда он лежал в луже собственной крови, не слишком бы веселились.

Бросаю окурок на асфальт и давлю ногой. Поднимаю голову и вижу, что вслед за копами в отель входят две «подушки» Денниса. Их ни с кем не спутаешь. Длинные ноги, длинные волосы, короткие юбки… Красивых девушек всегда сопровождают, в противном случае это проститутки. Следую за ними внутрь. Они такие проворные, что к тому моменту, как я обмениваюсь парой фраз с полицейскими, девицы уже в баре.

Деннис треплется по мобильному, излагает историю о «перебравшем клиенте со спущенными штанами» брату в «Дорчестере». Складно рассказывает. Прошло всего-то десять минут, а байка уже звучит, как остальные, по части которых Деннис великий мастер. Проходя мимо, слышу, как закатывается его брат.

Иду в недра отеля, надеясь раздобыть чистые брюки. Знаю, где-то есть шкаф, в котором хранят партию черных брюк, какие носят коридорные и официанты.

Внизу непроглядная темень. Прохожу мимо курилки, кухонных помещений и столовой для персонала. И ступаю на незнакомую мне территорию. Отель — настоящий лабиринт из коридоров и небольших комнат. Тут тускло горят лампы, пахнет хлоркой, капустой и дешевым табаком. Запах сладковатый и сильный. Кажется, если вдохнешь поглубже, тебя тут же вырвет. Дышу не полной грудью. Прижимаю ко рту руку и иду все дальше и дальше, на ходу открывая шкафы и проверяя, что в них. В нескольких первых — высокие стопки свернутых полотенец, скатертей и салфеток; некоторые чисто белые, другие старомодные, с цветными краями, каких я не видел несколько лет. Дальше по коридору — запасы уборщиков. Целые полки банок с моющими средствами и желтыми пластмассовыми бутылками «Сиф», швабры, ведра и пакеты, набитые ярко-розовыми резиновыми перчатками. Наконец натыкаюсь на уборщика — он набирает то, что ему требуется.