Дисбат - Юрий Брайдер

Дашка, в это время уплетавшая тушенку (котороя хоть и называлась «говяжьей», но в основном состояла из перца, лаврового листа, крахмала, хрящей и желтого жира неизвестного происхождения), почему-то саркастически ухмыльнулась.

Синяков, у которого с девчонкой успел наладиться некий духовный контакт (понимал он ее не то что с первого слова, а как поется в песне — «с полувзгляда»), сразу понял причину этой ухмылки.

— А нужна тебе эта Болдинская осень? — с излишней прямотой поинтересовался он. — Так каждый каменотес себе глыбу каррарского мрамора потребует, а ресторанный лабух — скрипку Страдивари.

— Обижаешь, — приуныл Грошев. — Ты ведь моих произведений не читал.

— Почему же, читал. «Банкир в гробу». Вещь, конечно, остросюжетная, хотя и спорная. Я про заокеанскую жизнь мало знаю, но чует мое сердце, что один гангстер не станет одалживать у другого пять долларов, как ты изволил выразиться, «до получки».

— Это я еще семь лет назад написал. Первая проба пера, — стал оправдываться Грошев. — А ты, оказывается, не забыл. Ну и память…

— Сами-то вы, похоже, памятью похвалиться не можете? — опять влезла в разговор Дашка.

— Провалы случаются, — признался Грошев. — Даже дневник завел, чтобы прошедшие события фиксировать. — Он вытащил из-под пишущей машинки толстую амбарную книгу. — Сейчас посмотрим, чем я был занят вчера…

— Наверное, тем же, чем и сегодня, — грустно сказала Дашка.

Полистав страницы, Грошев обнаружил нужную запись, мало того что неразборчивую, так еще и зашифрованную.

— «Пр. в 13.» Ну это понятно, проснулся в час. «Зв.ред.треб.ав.» Звонил редактор, требовал вернуть аванс… Вот подлая душонка! Фиг ему! «Од.у Ив. На бут. Оп.»…

— Тут и расшифровывать не надо, — перебил его Синяков. — Одолжил у Иванова на бутылку. Опохмелился.

— Иващенко, — поправил его Грошев. — Есть тут у меня один поклонник. Я ему, наверное, уже целый ящик задолжал… Дальнейшее читать не стоит. Картина горькая. — Зажмурив глаза, он принялся обеими руками массировать виски.

— Для улучшения памяти надо настойку черноплодной рябины пить, — посоветовала Дашка. — Не всем, но помогает… Или употреблять с едой сушеных муравьев. Только обязательно рыжих. А лучше всего, если достанете платок, которым роженице лицо вытирали. Безотказное средство.

— И как его употреблять? — Грошев подозрительно покосился на Дашку. — На спирту настаивать или так есть?

— К голове прикладывать. И заговор при этом произносить, — ответила она.

— Какой заговор?

— Это я вам потом скажу. Сначала платок достаньте.

— Нет, уж лучше я привычными средствами полечусь, — Грошев потянулся к стакану. — Вы вот другим советы даете, а сами носом хлюпаете. Да и гундосите вдобавок.

— Мне лично никакие средства не помогают, — Дашка привычно махнула рукой. — Ни зелья, ни заговоры. Такой уж уродилась. Меня только могила излечит.

— Нечасто мне приходилось слышать из уст столь юного существа такие глубокомысленные и горькие откровения. — Надо полагать, Грошев хотел сделать Дашке комплимент. — Хотя такой откровенный пессимизм несколько претит мне. Я вот, старый дурак, и то надеюсь на лучшее.

— Как минимум на Нобелевскую премию, — подсказал Синяков, со студенческой скамьи сохранивший привычку подшучивать над приятелем.

— Не отказался бы. Хотя сошла бы и премия фонда поддержки правоохранительных органов. Есть у нас такая… Да где уж мне, вечному узнику!

— Я, между прочим, с Мартыновым успел свидеться, — сообщил Синяков. — Помнишь такого?

— Еще бы! — Грошев скривился, как от изжоги. — Постоянно на меня своих псов натравливает. Скоро стакан вина в гастрономе нельзя будет выпить. Не власть, а дурдом какой-то. Прямо Мамаево иго.

— Другие, наоборот, хвалят. Дескать, порядок на улицах…. Что тут у вас вообще происходит? Откуда этот Воевода взялся? Люди про него самое разное говорят.

— Может, и говорят… Если только на кухне. А в общественном месте у нас особо рта не откроешь, —Грошев многозначительно погрозил кому-то пальцем. — Или молчи, или осанну пой. Вот так-то!

— Короче, доморощенный тиран? — уточнил Синяков. — Иван Грозный местного масштаба.

— Не скажи, — Грошев, похоже, даже чуть протрезвел. — Масштаб — понятие относительное. Крокодил знаешь как растет? В зависимости от питания. Чем больше он кушает, тем сильнее становится. Чем он сильнее становится, тем меньше у него конкурентов в одном, отдельно взятом болоте. Следовательно,. контролируемая территория увеличивается… Масштаб то есть. Все от прожорливости зависит.

— Стало быть, у вашего Воеводы с аппетитом все нормально?

— И с пищеварением тоже! Только попробуй попадись ему на зуб.

— Но вы ведь не в африканских болотах живете. И не в Парагвае…

— При чем здесь Парагвай? — не понял Грошев.

— А кровавый диктатор Стреснер?

— Скинули его давно.

— Тем более! Неужели и вы управу на своего самодура не найдете?

— Где на него управу искать? Его не отдел кадров назначил. Его народ выбрал. Свободным волеизъявлением. И снять может только народ.

— Ну так пусть и снимет! Если кто-то по дурости чересчур тесный сапог надел, неужели его снять нельзя? Или лучше всю жизнь в кровавых мозолях ходить?

— Ты упрощаешь! — Грошев так разволновался, что чуть не опрокинул недопитый стакан. — Хотя нет… Если хочешь, продолжим твою аналогию. Ногам тесно, зато в каком-то смысле спокойнее. В таких сапогах зря не побегаешь. Голове забот меньше. Если что-то делать не хочешь, всегда можно на неудобную обувь сослаться. Заднице это все вообще безразлично.

Она знай себе функционирует. Брюху — тем более. Давали бы жрать вовремя…

— Короче говоря, разброд в обществе?

— Еще какой!

— Позиция брюха и задницы мне ясна. Но вот голова… Она ведь должна все понимать. От малоподвижного образа жизни брюхо рано или поздно разжиреет. В заднице появятся геморроидальные шишки. Детородный орган атрофируется, извини за грубость. — Это извинение в основном относилось к Дашке. — Да и жратва сама собой в гости не придет. За ней бегать надо. В крайнем случае, ползать. В конце концов наступит полный крах организма. И голова, то есть вы, мыслители, элита, так сказать, общества, должна это предвидеть. Пожертвовать сапогами! Возможно, даже вместе с ногами…

— Со стороны учить хорошо! — Грошев уже входил в раж, что раньше за ним не замечалось. — А ты такое выражение знаешь: «Поставить все с ног на голову»? Это про нас! Не позволено нынче голове думать. Оказывается, что пятка для этого лучше подходит. Всех чересчур умных к ногтю! Нужны не умные, а исполнительные. Не образованные, а послушные! Это как наваждение какое-то! Дурман! Я сам ничего не понимаю! Воевода как заколдованный. Ему абсолютно все с рук сходит… Нагло лжет, а ему верят. Потом от своих слов отречется, и ничего не докажешь. Развалил все, что мог, а считается — добился успехов. Прежних начальников со свету сжил, кстати сказать, под возгласы всеобщего одобрения и везде своих опричников поставил. Суд, милиция, прокуратура — все в его руках! Если кто-то и не доволен, то даже пикнуть не смеет. Свободу слова придушил…

— Разве она у вас котенок новорожденный?

— Почти что… И вообще, дела у нас неважные. Зря я разоткровенничался… — Он исподлобья глянул на Дашку, словно подозревал в ней потенциального стукача.

— Я вам потом хорошее средство от трусости посоветую, — сказала та почти равнодушно. — А меня можете не бояться. Базарьте себе дальше. Я ведь вас почти и не слушаю.

— Дитя вы еще горькое… В трусости меня укоряете, — запал Грошева несколько поостыл. — А зачем, спрашивается, на рожон лезть? Даже самый прожорливый крокодил не всех рыбок подряд глотает, а только тех, кто возле пасти его вьется… Вы ведь, похоже, местная. Должна знать, что люди у нас бесследно исчезают. И причем при самых загадочных обстоятельствах. Вчера был человек, а сегодня как в воду канул. Официально об этом умалчивается, и никто этих несчастных не ищет.

— Может, какая-нибудь секретная служба шурует? Вроде тонтон-макутов… Помнишь, ты нам еще в институте рассказывал.

— Вряд ли… Какие-то следы всегда должны оставаться. Город-то наш в принципе небольшой. Не Мехико. И не Чикаго. Кто-то что-то должен был обязательно видеть. Все тюрьмы и изоляторы наперечет. Весточка на волю обязательно бы прорвалась. А тут — как отрезало! Причем иногда пропадают совершенно заурядны" люди, никогда никому слова поперек не сказавшие. Вот и трясется каждый за свою душонку. Как овцы в стаде. Живем словно в каком-то заколдованном царстве. Иногда такое ощущение, будто бы время в обратную сторону повернуло. Не вперед мы движемся, а назад. Ладно бы еще, если к лаптям и сохе… А если к людоедству? Даже с природой что-то неладное творится. Телевизор не посмотришь, радио не послушаешь. Одни помехи, будь они трижды неладны… Даже не знаю, что в мире творится.