Черный оазис - Михаил Сельдемешев

— А ты быстро преобразился за последние дни, — сказала Рита, когда они сидели на скамейке возле шведской стенки. — Что с тобой случилось, если не секрет? — она бросила взгляд на его начинающий зарастать волосами шрам на голове.

— Под стрелой стоял, кажется, — усмехнулся Горин. — А ты?

— А меня собака укусила. — Рита встала и показала едва заметный шрам под левой ягодицей. — Возле собственного подъезда. Прививку-то от столбняка я сразу сделала, но, к несчастью, сухожилие оказалось поврежденным, а при моей работе это просто катастрофа. Ну, ничего, скоро уже все будет в порядке.

— А меня как-то давно крокодил укусил, — вставил Артем.

— Да ладно тебе придуриваться. — Рита встала на бегущую дорожку. — Я про собаку, между прочим, правду сказала. И мою знакомую тоже не так давно собака покусала. Бешенство, что ли, по городу ходит? Просто конец света какой-то: маньяк этот неуловимый опять же… — Она заметила, что Артем не спускает глаз с ее шорт.

— Извини, — смутился он, после чего встал и направился к боксерскому мешку.

И снова перед его глазами возникла физиономия грузного мужика, сидевшего в это время неподалеку. Горин яростно принялся колошматить мешок, представляя, что на нем трафаретом отпечатана цифра «восемь», затем отошел и посмотрел на старика: в чем же дело? Ему должно быть жалко этого пожилого человека, мучающегося одышкой, излишняя тучность которого ему самому не в радость. И не смеется он вовсе над Гориным, а наверняка занят какими-то своими проблемами… Артем вернулся к мешку и стал отрабатывать давно забытые удары ногами.

— Да сжалься ты над этим несчастным мешком, — к нему приблизилась Рита. На ее плече висело полотенце. — Пойдем в душ. Заходи, не стесняйся, — позвала она Горина, когда тот замешкался у двери душевой.

Он зашел и прикрыл за собой дверь.

— Ты женат? — спросила она.

— Был, — ответил Артем. — А ты замужем?

— Была, — она рассмеялась, сняв заколку и встряхнув волосами. — А чем занимаешься?

— Лечусь в основном, — ответил он.

— Заметь, я от тебя еще ни слова правды не услышала. — Она повесила полотенце на крючок, торчащий из стены. — Мент, охранник или бандит, угадала?

— Не совсем. — Артем прислонился к кафельной стене. — Я — что-то наподобие военнослужащего в отставке. Хотя на ментов, надо признаться, немного поработать в свое время пришлось.

— Ух ты, а был не летчиком случайно?

— Да нет, пехота…

Он поднял глаза и увидел, что Рита знаками пытается привлечь его внимание к щели между дверью и стеной. Артем двинулся к ней, и она приставила палец к губам.

— А дети есть у тебя, пехота? — спросила она, продолжая показывать пальцем на щель.

— Детьми не успел обзавестись. — Горин приблизился к месту, на которое она указывала, и осторожно заглянул: на него с той стороны смотрел чей-то глаз, который тут же исчез.

— Неужели тот дедушка? — шепотом спросил Артем.

— Получается, что он, — Рита вздохнула. — А я все это время представляла, что это ты…

— Вот старый извращенец!

— Да пусть порадуется, — Рита улыбнулась. — Правда, теперь я не очень ловко себя голой буду чувствовать, зная, что это он.

— Может, сделать ему внушение? — спросил Артем.

— Старших надо уважать, тебя разве в суворовском училище не учили этому? — она потянулась. — Ну ладно, я хочу помыться. Завтра увидимся?

— Конечно, — Горин вышел из душевой, проверил, что толстяка в зале уже нет, на цыпочках вернулся и прильнул к двери со щелью, за которой уже шумели душевые струи…

До выписки Горину осталось три дня. Чувствовал он себя превосходно, боли приходили лишь по ночам, и он научился мириться с ними, хотя и не без помощи все тех же лекарств. Похоже, что таскать за собой повсюду обезболивающие стало неотъемлемой частью его существования.

Наступил вечер, принесший долгожданную прохладу. Артем и Рита находились в освещаемой луной беседке больничного парка.

— Осень скоро, — Рита стояла у ограды и проводила кончиками пальцев по листьям на свешивающейся сверчу ветке.

— Что-то не верится, — Артем сидел на скамейке неподалеку. — Еще, поди, и купальный сезон не закрыт.

— Скоро, скоро, — возразила она. — Я чувствую. Листья вон уже готовятся в последний путь.

— Это их просто так луна освещает. — Артем встал и приблизился к ней.

— Тебе лишь бы противоречить! — вспыхнула она и отошла к противоположному краю беседки.

— Когда выписываешься? — спросил Горин.

— Не знаю, — пожала плечами Рита. — С детства ненавидела больницы, этот запах, унылые больные физиономии… А сейчас хочется остаться здесь. В этом месте я чувствую себя более защищенной. Ну почему они никак не могут поймать его?

— Не знаю.

Артем представил Эдуардовича с красными глазами, склонившегося над делом Трофейшика и освещенного настольной лампой в темноте пустого кабинета. Он тут же отогнал эту мысль.

— Я вру своему доктору, что боль не проходит, — продолжила Рита. — Но все равно, самое большее, на что я могу рассчитывать — это неделя.

— А о том, чтобы уехать куда-нибудь, ты не задумывалась?

— Куда? — нервно рассмеялась Рита. — Здесь у меня хоть какой-то заработок, так или иначе соответствующий моим запросам. У меня здесь квартира, машина, друзья. Все бросить из-за какого-то озверевшего импотента?

— А он ещё и импотент? — поинтересовался Горин,

— А кто же еще? Ведь удовольствие, наверняка, получает от всего этого, значит, не может, урод, обычным образом его испытать! — она достала из кармана халата сигареты и закурила. — Да и по закону подлости: как только уеду, его сразу поймают.

— Ты так близко к сердцу все это воспринимаешь, — он снова подошел к ней. — Пострадал кто-то из твоих близких?

— Моя подруга Люська. — Рита затушила сигарету о перила беседки. — Точнее, не подруга, а так, знакомая. Мы вместе работали: танцевали в одном клубе. Она сначала не появилась на паре выступлений, а потом ее нашли в собственной квартире. А уж Люську-то было кому защитить — бойфренд бандитом был известным…

— Был? — перебил ее Артем. Он заметил, что Рита дрожит, и взял ее руку в свою.

— Его нашли вместе с ней, — продолжала она. — Из собственного пистолета был расстрелян. Трофейшик его в туалет уволок, чтобы не мешал, видимо.

— А как умерла девушка? Извини, что я вот так расспрашиваю. — Горин накрыл ее ледяную ладонь своей второй рукой.

— Да ладно, все в прошлом уже, — произнесла Рита после некоторой паузы. — В рот и нос ей был залит воск. Он, в общем-то, был залит в нее везде, куда только можно, но умерла она именно от удушья. А на память этот психопат забрал себе ее волосы…

— Уже похолодало, — Горин обнял ее за плечи. — Пойдем, я провожу тебя в палату.

— Вчера еще одну мою соседку выписали, — произнесла Рита, когда они вошли в палату, и прыгнула на спою кровать. — Теперь я здесь совсем одна осталась.

Артем подошел и присел на краешек кровати.

— Ты ведь не против остаться здесь сегодня? — произнесла она вдруг в самое его ухо, обняв сзади за шею.

— Не против, — ответил он и почувствовал, что и весь его остальной организм очень даже за.

— Но только не здесь! — она снова оттолкнула его и уткнулась в подушку лицом. — Я же тебе говорила, что ненавижу больницы!

Горин попытался встать, но Рита, словно пружина, вскочила и схватила его за край пижамы.

— Посидишь со мной, пока я не заснула? — она смотрела на него умоляющими глазами избалованного ребенка.

— Хорошо, и если ты не против, я расскажу тебе сказку, которую слышал, когда был еще совсем маленьким мальчиком.

— Очень хочу ее услышать, — Рита забралась под одеяло и прикрыла глаза.

Артем сел поближе и пригладил рукой ее волосы.

ПЕРВАЯ СКАЗКА О КАМИНЕ

Камин был хотя и очень древним, заложенным одновременно с самим замком, но оставался все таким же добротным, как и в день окончания постройки. Он всегда жадно набрасывался на свежие дрова, до последней капли вытапливал из них смолу и превращал белую твердую плоть древесины в рассыпающийся в прах уголь. При этом комната моментально наполнялась теплом и уютом лаже зимними вечерами, когда за окном бушевала лютая стужа.

Но работать Камину доводилось не только зимой.

Стены замка даже в разгар лета хранили прохладную сырость древности и поэтому по вечерам ему регулярно скармливали новые порции поленьев.

Конечно, наиболее полной жизнью Камин жил именно в те минуты, когда в его чреве бушевало пламя. В остальное же время он дремал, время от времени окидывая взором комнату и принюхиваясь к новым запахам, доносящимся через дымоход.

В комнате, которую он обогревал, жила юная девушка. Здесь прошло все ее детство. Камин всегда относился к людям свысока, хотя бы потому, что хозяева замка считали себя истинными его владельцами. Но что бы делали они без него, Камина? Разве бы выстояли они со своей нежной тонкой кожей в моменты, когда мороз намертво сковывает бурный поток реки и умерщвляет на лету птиц?