Охота на гиену - Наталья Александрова

— Я вам не верю! — взвизгнул Барсуков.

— Не веришь? — Старик снова усмехнулся. — По поводу того, что твоя первая жена убила Марианну, тебя очень скоро проинформирует милиция. А вот по поводу денег… Про это милиции, разумеется, неизвестно, но тут уж тебе, любезный, придется поверить на слово. Если, конечно, не хочешь ближе познакомиться с Артуром.

Барсуков перевел взгляд затравленного животного на широкоплечего головореза.

Жизнь кончена… Надежды нет… И самое страшное — ему абсолютно не на кого было опереться.

— Так что не тяни, любезный, начинай продавать квартиру и все эти цацки. Да смотри — не продешеви.

— Но куда же мне потом деться? — обреченно молвил Барсуков. — Где мне жить?

И тут вперед вышел Артур и зачитал по бумажке:

— Молочникова Клавдия Федоровна, возраст — восемьдесят один год, проживает в коммунальной квартире на улице Халтурина, по-новому — Миллионная, дом десять. Комната четырнадцать метров, так что вполне может прописать своего двоюродного племянника.

— Вот-вот, — поддакнуло бежевое пальто, — для ухода за престарелой теткой тебя пропишут. А если что — я помогу, юристы знакомые найдутся, уж ты не беспокойся.

После ухода визитеров Барсуков налил себе полстакана неразбавленного виски, что было совершенно не в его правилах и с тоской представил себе тети-Клавину коммуналку с десятью скандальными соседями и саму тетю Клаву — вздорную неопрятную старуху, непрерывно курящую ядреный «беломор» и хриплым прокуренным басом комментирующую политическую обстановку в стране. Определенно, жизнь была кончена.

Надежда Лебедева не могла спокойно спать уже три ночи. Во-первых, дело о «маньяке с розой» так глубоко запало ей в душу, что она воспринимала его очень близко к сердцу и жаждала раскрыть его едва ли не сильнее, чем сам капитан Гусев. Во-вторых, у нее разболелся зуб. Как всякий нормальный человек, Надежда боялась зубных врачей. Это осталось у нее с советских времен, когда бедные обыватели рядами маялись в коридоре, слыша из кабинета стоны своих собратьев по несчастью и вдыхая запах горелой кости. Нервы у Надежды Николаевны всегда были крепкими, но такие воспоминания кого хочешь выведут из себя. Днем зуб утихал, и Надежда с облегчением о нем забывала, но ночью он довольно сильно давал о себе знать.

Не в силах больше терпеть такое безобразие, Надежда здраво рассудила, что до Нового года все равно нужно с зубом что-то делать, а то, по народной примете, весь следующий год будешь зубами мучиться. Поэтому она зажала в кулаке некоторое количество денег и позвонила в дверь к соседке Марии Петровне с целью уговорить ту познакомить ее с печально знаменитым теперь в их микрорайоне стоматологом Маргаритой Ивановной, той самой, которая нашла в собственном подъезде убитую дворничиху Евдокию. Надежда решила воспользоваться своим больным зубом и соединить, так сказать, приятное с полезным — полечить зуб и разузнать кое-что про Евдокию.

— Ты что, Надя, сегодня такая грустная? — спросила, открывая дверь, Мария Петровна, которая в их доме известна была зоркими глазами и умением анализировать собственные наблюдения со скоростью компьютера «Пентиум».

— Вот как раз поэтому к вам с просьбой, — вздохнула Надежда. — Отведите меня к Маргарите Ивановне насчет зуба.

— С нашим удовольствием! — расцвела Мария Петровна. — Сейчас прямо и пойдем, позвоню только. Ты не бойся, она доктор хороший и берет недорого.

Маргарита Ивановна оказалась дома, очень обрадовалась и пригласила к себе немедленно. Надежде она понравилась. Спокойная, такая приветливая женщина, и не скажешь, что зубной врач. Мария Петровна удалилась, а Маргарита Ивановна усадила Надежду в настоящее зубоврачебное кресло и занялась своим непосредственным делом, причем, насколько могла судить Надежда, выполняла его неплохо. Кроме всего прочего, Маргарита Ивановна развлекала Надежду приятной беседой, а поскольку с открытым ртом Надежда могла только мычать и кивать головой, то разговор велся в форме монолога.

— Очень на меня повлияла смерть Евдокии. То есть не сама смерть, а то, что я ее обнаружила. Руки после этого неделю тряслись, думала, что работать вообще не смогу.

Но время прошло, и успокоилась я, квалификацию не утеряла.

— Угу…

— Вот больше месяца прошло, все у нас утряслось. Теперь спокойно людей принимаю, а то Евдокия мне все нервы истрепала.

И другие соседи теперь по ночам спят, никто их в шесть часов не будит… Сплюньте.

— А кто у вас теперь дворником? — спросила Надежда, обретя на время способность разговаривать.

Маргарита Ивановна засмеялась.

— Ой, это отдельная история, интересная. Как похоронили Евдокию, прошло несколько дней, приходят из ЖЭКа Лешку, сына ее, выселять. Потому что площадь у них была ведомственная, полагалась дворнику. Лешка расстроился, деваться-то некуда, стал проситься в ЖЭК на работу, чтобы квартиру оставили. Пристроили его временно дворником, другую работу побоялись давать, потому что, сами понимаете, если сантехником — так может по пьяному делу весь дом залить, а электриком — так еще током дернет насмерть, отвечай за него потом. Ну метет он помаленьку, мусор убирает, а тут одна женщина из соседнего подъезда вдруг просит его люстру повесить. Если электрика вызывать, то это же надо деньги платить, а Лешка парень не жадный, он и за так сделает.

В общем, влез он на стул, а люстра какая-то бракованная оказалась. И как хватанет Лешку током! Другой бы насмерть, а Лешку сразу со стула сбросило, поэтому он не успел долго в контакте быть. Значит, лежит он на полу без сознания, та, хозяйка-то, перепугалась насмерть, трясет его, искусственное дыхание делает. Очнулся он и сначала ничего не помнит, минут десять так просидел, а потом все нормально. И, самое интересное — пить с того момента вовсе бросил! Такой стал — аккуратный, хозяйственный, люстру той женщине повесил и еще много чего переделал. Так что теперь, может, квартира Евдокиина скоро освободится, потому что Лешка к той женщине переедет. А на работу он устроился дежурным электриком, потому что люди говорят, что если один раз его электричество пощадило, то больше никогда не тронет.

— Сомнительно что-то, — в очередной раз отплевавшись, вымолвила Надежда.

— Насчет электричества — сомнительно, а что пить бросил — это точно. Участкового Павла Савельича я тут недавно встретила, так он тоже удивлялся. Не закрывайте рот.

Ив таком духе продолжалось еще полчаса. Отмучившись наконец, Надежда про себя сделала выводы, что Евдокию в доме если и вспоминают, то недобрым словом из-за массы мелких гадостей, которые она успевала сделать людям при жизни.

— Да Бог с ней совсем! — Маргарита Ивановна махнула рукой. — Уж если Майя ее простила…

— , А кто такая Майя? — вскинулась Надежда.

— Да это так тут, соседка, — неохотно ответила Маргарита.

— Убийцу до сих пор не нашли, — Надежда сознательно повернула разговор в сторону. — Да и найдут ли, никто его не видел…

— Да. — Маргарита Ивановна смотрела решительно на Надежду. — Сложное у меня положение, но, как говорится, не могу молчать. В общем, есть у нас тут одна… Майя Борисовна. Тихая женщина, сейчас одинокая. А раньше жила вдвоем с сыном. Сын учился в институте, а потом заболел, бросил, потом снова поступил.., да время-то упустил, ну, в общем, выследила его Евдокия и навела этих, из военкомата. У нашей Евдокии просто страсть какая-то была, ходила по квартирам выискивала призывников и повестки им вручала. Причем из чистой, так сказать, любви к искусству. Потому что денег ей за это никаких не платили.

Бывает, домой ее не пустят, так она могла парня часами у подъезда караулить. Так и в этом случае. Мать просила, ему и всего-то отсрочку нужно было небольшую, но парень, сын-то, стал там разговаривать резко, всех против себя восстановил, не по злобе, а по неопытности, так-то мальчик хороший был.., в общем, отправили его в Чечню.

— Ужас какой!

— Да, а сын-то единственный. И Майя наша заболела, а когда он там пропал без вести, то она и вовсе стронулась. Стала в церковь ходить, больше, говорит, никто не поможет. И все ходила и ходила, и днем и рано утром…

— В шесть утра? — перебила Надежда, вспомнив, когда начинается утренняя служба в церкви.

— Ну да, — обрадовалась Маргарита Ивановна. — В общем, с неделю так назад Бог внял ее мольбам, пришло письмо от сына из госпиталя. Ранен, но руки-ноги, голова целы, то есть калекой не будет. Встречаю я Майю, она и говорит, что хоть Евдокии желала всего самого худшего, что, кстати, и случилось, но теперь у нее не то чтобы совесть проснулась, а чувство справедливости.

Сын скоро вернется, она на радостях мне и призналась, что в то утро, когда Евдокию убили, она тоже в шесть утра на службу церковную шла, как обычно. Майя живет на третьем этаже, значит, выходит она из квартиры, Евдокия где-то наверху ведрами гремит. И вдруг лифт вниз поехал, Майя думала, что это Евдокия за чем-нибудь спускается, и спряталась за решетку, которая батарею закрывает, там угол темный.