Охота на гиену - Наталья Александрова

— Н-да, все в разное время и в разных больницах… Ну а как вообще там родственники живут?

— Прекрасно! Все родственники и знакомые потерпевших живут прекрасно! У Сталины дома полная ламбада, одна молодежь, все дружат и существуют замечательно. Дачу отчиму отдали, иногда и он приезжает, места всем хватает в четырехкомнатной-то квартире.

— Если подумать, то так и должно быть, — тихо сказала Надежда. — Большая дружная семья, все друг другу помогают. Ничего в этом особенного нет.

— Правильно, только Сталина им всем мешала, характером своим доставала. Ну так что я должен думать, что вся семья скинулась на киллера, чтобы от этакой мегеры освободиться и спокойно зажить?

— А ты еще прибавь сотрудников Сталининых, — подхватила Надежда, — которые тоже жизнь почувствовали. Сидят теперь в тишине, можно спокойно работать, никто нервы не треплет. Так что если на всех деньги раскинуть, то совсем недорого киллер встанет.

— Не валяй дурака, — угрюмо пробормотал Сергей, — мне не до шуток. Мне это дело уже поперек горла стоит.

— Верю, — охотно согласилась Надежда.

— И везде то же самое, всем хорошо стало после того, как эти заразы умерли.

В школе прямо праздник какой-то, то есть никто открыто не радуется, все просто забыли директрису, как страшный сон, и начали новую жизнь. И даже дома у нее я был, так представляешь, там мать ее семидесяти двух лет замуж вышла!

— Точно, я припоминаю, говорила Лера, что у матери поклонник был, а Тамара уперлась и ни в какую им не разрешала даже встречаться!

— Так вот теперь старички живут душа в душу и радуются жизни. Дома опять же покой, музыка играет, на кухне — чай с вареньем.

— Благодать!

— Так что же, на старичка этого, Константина Эдуардовича, я должен думать, что это он киллера нанял, потому что он-то самую прямую выгоду получил от убийства Тамары — женился на любимой женщине, — Плюс вся школа — дети и учителя… опять же все жильцы соседнего дома, где Евдокия дворником работала… Если оптом за четыре убийства, то киллер может сделать скидку…

— И еще сотрудники Института животноводства, почти все, потому что Римма Точилло за долгие годы работы успела подгадить едва ли не каждому. А теперь профессор Земляникин мне однозначно сказал, что коллектив вздохнул свободно и в столовую все стали ходить, питаться нормально. Мистика какая-то!

— Никакой мистики! — решительно произнесла Надежда. — Всему есть рациональное объяснение.

— Ну так объясни, для какого черта он их убивает!

— Сначала нужно понять, кто такой «он». Значит, больница отпадает. Хотя почему, собственно? Все четверо перенесли хирургические операции.

— Это единственное, что у них общего.

— Сам говорил, что удар ножом хороший, профессиональный, твердый удар. По-твоему, хирург не профессионал? Не может куда следует ножом ударить?

— Может, в принципе… Значит, я подниму все архивы в больницах, найду фамилии хирургов, которые оперировали в свое время наших дам, а дальше что?

— Постой, мне вот что пришло в голову.

Ведь совершенно необязательно, чтобы все дамы сталкивались друг с другом, то есть не важно, чтобы они лежали в одной и той же больнице одновременно.

— И так понятно, что вместе они в больнице не были!

— Не мешай. Значит, если бы они лежали в одной больнице, но в разное время, то тебе нужно было бы подозревать очень многих людей — работников архива, которые имеют доступ к медкартам, медсестер, врачей. А раз дамы находились в разных больницах, то круг подозреваемых автоматически сужается: нужно искать человека или людей, кто мог иметь в свое время дело с каждой из четырех женщин.

— Возни-то сколько, — вздохнул Сергей.

— У тебя есть выбор? — холодно поинтересовалась Надежда.

— Нет, — неохотно признал Сергей. — Значит, искать хирурга, который работал во всех этих больницах.

— Кстати, больница Святого Георгия, что у нас тут рядом, это и есть бывшая больница имени Карла Маркса. Построили новое здание, а то, что на Выборгской стороне, вообще, по-моему, пустили на слом, уж очень там было грязно. Стало быть, человек мог автоматически перейти сюда. А что касается академической больницы, то бывает же, что врачи консультируют, профессор там какой-нибудь.

— Про профессора это ты загнула, чтобы приличный человек…

— Приличный человек тоже может сбрендить!

— Это верно, но почему ты думаешь, что он пожилой?

Надежда не хотела раньше времени рассказывать Сергею то, что сообщила ей Маргарита Ивановна, — кто ее знает, милицию эту, еще набросятся на бедную Майю, а человеку и так досталось в жизни.

— Потому что уже в восемьдесят первом, когда была операция у директрисы, он работал! Стало быть, не мальчик молоденький.

Надежда ушла к себе, на цыпочках подкралась к двери в комнату, обнаружила, что муж задремал, и уселась на кухне с котом на коленях. На столе перед ней лежал листочек с датами. Значит, в восемьдесят первом — операция у директрисы, это очень давно, к тому же кто знает, что случилось с архивом несуществующей уже больницы, куда он мог подеваться. Не случайно лечащий врач ее матери не далее как позавчера сказала ей, чтобы все справки и снимки Надежда хранила у себя дома, потому что у них в больнице в течение года все это отправляют в архив, а оттуда что-либо выцарапать можно с огромным трудом. Стало быть, насчет директрисы пусть Сергей действует своими методами — официальными. А у Надежды в голове прочно сидела одна мысль еще с советского времени: действовать можно только через знакомых, человеку с улицы никто ничего не расскажет. И для милиции никто не расстарается, будут тянуть резину, Сергея будут футболить туда-сюда, а поскольку дело закрыто, то еще и от начальства попадет. Надежда испытывала к соседу не только дружеские, но и материнские чувства, потому что знала его с детства и дружила с его матерью. Так, уговаривая себя, что ей просто необходимо помочь Сергею, и она совершенно не лезет не в свое дело, Надежда сосредоточилась на листочке. Значит, директриса отпадает. Дальше, Римма Точилло — в девяносто четвертом году в больнице Академии наук. Вряд ли удастся Надежде что-то выяснить путное — знакомых у нее в этой больнице нет, да и с покойной Точилло она была незнакома. Стало быть, и Алевтину оставляем Сергею. Остается Сталина Викентьевна — операция аппендицита в 1992-м, и Евдокия — щитовидка в 1996-м.

Надежда пошевелила мозгами и вспомнила, что новую больницу построили в их районе в 1990 году. И называлась она тогда больница имени Карла Маркса. А переименования эти все начались уже после, году в девяносто третьем, что ли. Так что Сталина лежала с аппендицитом именно в новой больнице. Значит, можно поискать в архиве.

Но ее, Надежду, в архив просто так никто не пустит, значит, нужно придумать какой-то хитрый ход.

Надежда плохо спала ночью, во-первых, волновалась за мужа, не подхватил ли он грипп, уж очень тяжело дышал во сне, а во-вторых, вспоминала, кто на работе может знать что-нибудь про Сталину.

Наутро муж проснулся отдохнувший и совсем не простуженный. А Надежда отправилась на работу с больной головой и опухшими глазами.

На работе в предновогодние дни было многолюдно. Прошел слух, что с нового года не то прибавят зарплату, не то переделают штатное расписание, не то вообще сократят. Поэтому народ потянулся в родной институт за новостями. Надежда особенно не волновалась, потому что ничего хорошего в смысле работы от института, уже не ждала и жила по принципу «Ты разлюбил меня бы, что ли, сама уйти я не решусь».

Поэтому она быстренько разложила на столе бумаги и улизнула в соседний отдел к Зинаиде Павловне.

Зинаида Павловна была старой девой. Но не такой, какими их обычно представляют — вредное создание с котом и в бантиках, — нет, Зинаида была активной старой девой. Внешне она напоминала лошадь, но опять-таки не старую заезженную клячу с выпирающими ребрами, а верную рабочую лошадь, не первой молодости конечно, но на ней спокойно можно было пахать еще много лет, разумеется, при надлежащем уходе. Словом, Зинаида Павловна была женщина работящая.

И это Надежде, да и многим, импонировало.

Странности все же некоторые у Зинаиды были. Например, она не любила общаться с женщинами, то есть не любила бесконечных сплетен, обсуждений чужой жизни, туалетов и школьных успехов детей и внуков. Дамы в отделе относились к Зинаиде с прохладцей, потому что была она неглупа, остра на язык и могла при всех ответить так, что сотрудница, легкомысленно решившая сделать ей замечание или еще как задеть, долго еще после Зинаидиной отповеди вертела головой и хлопала глазами. Вторая Зинаидина странность заключалась в одежде, вернее, в отсутствии оной. Не подумайте плохого, Зинаида никогда не приходила на работу голой, но то, что было на, ней надето, назвать одеждой можно, было при очень большом допущении. Надежде, например, глубоко запало в душу неизменное Зинаидино платье из того серого сукна, которое шло раньше на мальчиковую школьную форму. Платье было прямое, длинное, с отложным воротничком, и хотелось подпоясать его ремнем с пряжкой, как у пятиклассников послевоенного времени. Летом Зинаида тоже не баловала сотрудников разнообразием, ходила в платьице из синего сатина, издалека очень напоминающее рабочий халат, и было впечатление, что каждый сезон она откуда-то добывает точно такое же, взамен старого, сильно выгоревшего.