Родовое проклятие - Ирина Щеглова

– Я вам устрою! – пообещала Машка драчунам, резко повернулась и, вскинув голову, медленно удалилась.

А на улице продолжал разрываться баян, и кричала свои частушки пьяная Ленка.

На втором этаже Валерке удалось вырваться, он полез в коридорное окно, хотел выпрыгнуть. Внизу завизжали.

– Стой! Кому сказала! – Машка успела схватить мужа за ногу; он улыбался и махал руками:

– Манюнчик, я сейчас приду, – просился Валерка. Его оторвали от подоконника и совместными усилиями втолкнули в комнату.

– Валерк, ты спать ложись, – посоветовал Антон.

– Не, я пойду…

– Лежать! – приказала жена.

– Манечка, – Валерка, расставив руки, пошел на жену, ему хотелось улизнуть. Но не тут-то было: Машка выхватила из сумки пустую молочную бутылку и, сильно размахнувшись, ударила супруга по лбу. Лоб оказался крепким, только кожа лопнула, и обильно брызнула кровь.

– О! – Валерка осел.

– Убила? – спросил Антон.

– Ничего с ним не будет, – ответила Маша.

Валерка, обливаясь кровью, медленно отступил к софе, продолжая испуганно улыбаться. Его большое тело опустилось на низкий диван.

– Кровь, – пожаловался он.

– Сиди, сейчас обработаю, – пробурчала жена.

– Спокойной ночи, – хмыкнул Антон и вышел из комнаты.

– Спасибо, – бросила вслед ему Маша.

Она подошла к мужу, осмотрела рану. Валерка испуганно моргал по-детски пушистыми ресницами, трогал ссадину и разглядывал свои пальцы.

Обработав ссадину над бровью, Маша заклеила ее пластырем. Валерка совсем расслабился и уснул. Он откинулся на диванные подушки и через некоторое время стал мирно похрапывать.

Маша критически обозрела его грязную футболку, вытянутые на коленях трико, босые ноги и решила все оставить как есть, до завтра. Она с трудом вытащила из-под мужа одеяло, расстелила на полу, выключила свет и, повалившись на одеяло, мгновенно заснула.

Около десяти утра, в незапертую дверь робко вошла Ольга:

– Ой, что это у вас тут?

Маша подняла тяжелую после вчерашнего, голову и посмотрела на вошедшую:

– Что?

– Дверь открыта, ты на полу валяешься. Антоха сказал, что ты Валерке голову пробила.

Валерка открыл глаза и сел на софе.

– Утро добрейшее! – просипел он.

– Привет, Валерк! А я тебе опохмелиться принесла, – Ольга сжимала в руках заветный граненый стакан с мутноватой жидкостью.

– Вовка прислал. Говорит, чтоб шел мировую распивать.

Валерка принял дрожащими руками спасительную дозу:

– Ваше здоровье! – Быстро провозгласил он и выпил содержимое стакана тяжелыми глотками.

– Ой, а закусить-то! – вспомнила Ольга.

– Ничего, так прошло, – бодро ответил Валерка.

– Как же ты вчера, а? – забеспокоилась Ольга.

Валерка пожал плечами, влюбленно посмотрел на жену, тронул пальцем пластырь на лбу:

– Нормально, – усмехнулся он, – жена имеет право! А иначе – что она за жена!

– Ну, тогда пошли? – Напомнила Ольга.

– Вы идите, я немного задержусь, – стала выпроваживать их Маша, – со вчерашнего дня без трусов хожу. Как ты меня вчера увела, так я и не надену, никак…

– Ну, ты даешь! – прыснула Ольга.

Валерка покраснел и тоже засмеялся.

Наступило воскресенье.

25

Больше всего я боялась забеременеть от него. И когда это случилось, наверное, пошла бы на аборт, если бы…

Как-то осенним теплым днем, в конце сентября, я ехала в городском автобусе, таком же желтом, как листопад. Я стояла на задней площадке жмурилась на нежаркие солнечные лучи, запутавшиеся в ветках деревьев, лучи пронизывали автобус, сквозь немыслимо прозрачные стекла, ласкали мне щеки, вместе со сквозняком, заносившим в салон запах дыма, от сжигаемых листьев, проникший в открытые окна. И думала я о чем-то приятном и тихом, как этот золотой день, и подставляла лицо, мелькающим блесткам солнца.

– Мама! – позвал меня детский голос. И голос этот был внутри меня, но и как бы вне. Я подняла голову и посмотрела в бледно-голубое небо, мелькающее, сквозь желтые древесные кроны.

С того дня я знала, что у меня уже есть ребенок, и что он хочет быть здесь, со мной, в этом мире.

Через месяц я забеременела.

Теперь каждый день я смотрела на свой растущий живот и думала, что же будет.

Сны переставшие посещать меня вовсе, возобновились. Я видела себя голую в огромном ангаре, где с потолка тонкой струйкой текла вода из невесть откуда взявшегося душа. А мне просто необходимо было помыться, и люди ходили вокруг, разглядывая меня, или пряча глаза. Потом я видела Валерку. Он наклонялся к детской кроватке, покачиваясь на нетвердых ногах, доставал ребенка, завернутого в розовую пеленку, держал его неловко, казалось, вот-вот уронит, и край пеленки, размотавшись, покачивался розовым лоскутом вслед за пьяным Валеркой.

– Нет! Нет, нет! – кричала я, – оставь, пожалуйста! – И просыпалась с гулко бухающим сердцем.

К тому моменту я уже как два года была замужем, формальности соблюдены, у ребенка будет официальный отец и все такое… Мне было двадцать пять, давно пора стать матерью. Я затаилась. Моя умершая дочь, отказавшаяся от меня, пугала повторением случившегося. Я чувствовала себя виноватой.

Я отдалась в руки врачей, я выполняла все предписания, ложилась на сохранение, но это все – внешне. Внутри себя я знала, что он хочет жить, и я его ждала.

Перепуганные врачи поторопились со сроками: как бы чего не вышло… По мнению медиков я должна была родить второго июля, поэтому меня держали в родильном отделении и всеми допустимыми средствами вызывали у меня родовую деятельность. Деятельность, при этом, не развивалась, просто ни в какую! Еще бы, я ведь тоже считать умею, так вот по моим подсчетам рожать я должна была шестнадцатого. Я как-то заикнулась про свои сроки, но на меня замахали руками: молчи, мол, без тебя все знаем, у нас данные УЗИ, и все такое. Я и замолчала. Пусть делают то, что считают нужным.

А вообще, при муже рожать гораздо удобнее, я бы сказала – комфортнее. Конечно, его присутствие в родовой палате не необходимо. В моем случае, оно даже мешало бы; не мне, врачам.

И, все-таки, осознание того, что у тебя есть законный муж как-то так успокаивало, что ли… Все, как у людей; вон он, каждый день под окнами, ну, или почти каждый. Приносит вареную курицу, фрукты, бульон в термосе. Да это и не важно, что приносит. Другим тоже приносят, важно, что он есть!

Приходила нянечка:

– Твой пришел, – докладывала. И я выглядывала в окно и махала ему рукой, и передавала записки, и принимала передачи, и рассказывала соседкам обычные женские истории. Все, как у людей, одним словом.

Мои соседки менялись, их увозили рожать и переселяли в послеродовые палаты, а я все ждала.

Меня стимулировали. Через неделю, после моего прибытия у меня, наконец, начались схватки. Ночь перед родами я провела в отдельной комнатке, отделенной от общего коридора еще одним, с закрывающейся дверью. Но, промучившись ночь, я все никак не готова была к родам. Мне постоянно что-то кололи, потом обезболивали и снова кололи. Утром пришла заведующая отделением, посмотрела меня и проколола околоплодный пузырь, чтобы отошли воды. Это не помогло, матка не открывалась, и возникла угроза для ребенка, он мог задохнуться. К тому моменту я плохо соображала. Помню, как лежала на родовом столе, а заведующая, наклонившись ко мне мягко говорила:

– Машенька, мы будем делать Вам кесарево сечение. Не волнуйтесь, сейчас Вас отвезут в операционную, это в другом корпусе…

Наверное я что-то отвечала.

Помню каталку, лифт, испуганных медсестер, распахнутые дверцы скорой и бледное лицо водителя, когда он помогал завезти мой транспорт в машину. Потом коридоры, коридоры… Меня снова кто-то смотрел, надеялись, что рожу сама. Пока готовили операционную, моя каталка вместе со мной стояла где-то у стены. Мне казалось, что я кричала, уже не от боли, а от страшной мучительной усталости и страха. Хотя, нет, я не боялась, мне было все равно. Это состояние, когда человек перестает осознавать себя, как личность, а остается лишь животное желание поскорее отключиться, заснуть, или умереть.

В операционной я пришла в себя, не знаю почему. Я отвечала на вопросы врачей, а когда мне дали маску, попросила, чтобы кардиолог подержал меня за руку. Выключилась.

Я слышала много историй о том, что люди во время операций, под наркозом, или при клинической смерти, видят странные сны, со светом в конце тоннеля, проживают свою жизнь, встречаются с умершими родственниками, наблюдают за своим телом со стороны и так далее. Ничего такого со мной не было. Сон мне снился, но самый обычный сон, такие сны человек видит, когда спит в своей кровати у себя дома. Я плохо помню, но кажется, я видела себя в деревне, было много зелени, я что-то делала, с кем-то общалась. Все очень буднично.

– Машенька, просыпайтесь! – я с трудом разлепила глаза и несколько мгновений не соображала, где нахожусь.

– У Вас мальчик! – Я видела улыбающиеся лица, попыталась ответить, но поняла, что не смогу, губы и язык не повиновались.