Родовое проклятие - Ирина Щеглова

На пляже мы пробыли недолго: успели по паре раз искупаться, попытались построить замок из песка, – вот и все. Не считая того, что Вадик заговорщицки рассказывал нам о монастыре, выдолбленном прямо в меловой горе и чудом сохранившемся; о том, как неплохо было бы сходить туда. Еще они вспоминали с Генкой каких-то девчонок, которых водили в пещеры, они смеялись одним им известным подробностям того похода, и, в конце концов, Вадик пообещал на днях сводить туда и нас.

Чувство ревности ощутимо клацнуло, прищемив и без того ноющее сердечко, так что пришлось сделать глубокий вдох и выдох, оставаясь внешне непринужденной, задавая невинные вопросы и проявляя любопытство. То, что я поеду с ним еще раз в эти пещеры, или еще куда-то, мне было все равно куда, – не вызывало у меня никаких сомнений.

Конечно, Люську никуда бы не отпустили. Мне-то было все равно, но, чтобы подружку не выдали мои же дед и бабушка, пришлось соврать и им. Официальная версия выглядела так: мы все пошли на пруд. Пруд находился за поселком, был мелким и грязным, но местная речка была еще хуже. Так что у родителей не должно было возникнуть подозрений.

Утром, около одиннадцати, мы собрались на автобусной остановке. Люська волновалась, ее волнение передалось мне, и я чувствовала себя преступницей по отношению к ее родителям. Ребята посмеивались над нашими страхами и уверяли, что никто ничего не узнает. Но напряжение не покидало нас и тогда, когда удалось втиснуться в переполненный автобус, и позже, когда Люська увидела кого-то из знакомых и готова была впасть в истерику.

– Я выйду, – шептала она. Но автобус тронулся, и выйти из него не было никакой возможности. Мы висели на поручнях, наши тела бились о мешки, набитые зерном и семечками, оцинкованные ведра, узлы и сумки. Зажатые со всех сторон плотными и потными пассажирами, мы потихоньку проклинали соседей с их непомерным грузом.

Наконец, автобусная пытка окончилась, и нас выбросило на пыльный деревенский пятачок.

– Сагуны, – изрек помятый Вадик, – сейчас поймаем попутку, она нас подбросит до места.

Мы пили воду из-под колонки, а потом пошли узнавать расписание автобусов. Автостанция по совместительству – столовая, имела одну достопримечательность – огромное, во всю стену зеркало.

– Да красивая, красивая, – мимоходом бросил мне Вадик, и я застыдилась своего беглого взгляда, скользнувшего по отражению.

Нас согласился подвезти молодой парень на ветхом ГАЗоне. Мы с Люсьеной уселись в кабине, а ребята полезли в кузов. Вадик, подсаживая нас сетовал, что больше нет места, и мне показалось, что он с большим удовольствием одну из нас точно отправил бы в кузов, чтобы самому разместиться рядом с водителем, а не глотать пыль по дороге. Правда ехать было совсем недалеко, мы могли бы пройти пешком.

Водитель остановился у общественного пляжа, и нами было решено искупаться, чтобы смыть с себя пыль и пот.

Я, уже достаточно натерпевшаяся от дороги и почти жалеющая о том, что согласилась поехать, немедленно скинула одежду, и, бросив друзей на произвол судьбы, побежала по горячему песку туда, где берег был полон людей: молодых и старых, с визжащими и гомонящими детишками, с резвящейся молодежью, туда – в самую гущу. Я бежала ровно. На ходу сорвала резинку с волос, чтобы они красиво колыхались в такт движению лопаток. Я ни на кого не смотрела, но чувствовала, как в меня впиваются десятки взглядов. Мне это было необходимо, просто физически, чтобы подавить некое состояние ущербности, появившееся благодаря поведению моего принца.

Наконец, я нашла место, с которого мне удобно было зайти в воду. В несколько прыжков врезалась в течение реки, окунулась, проплыла немного вперед, выровняла дыхание остыла немного и повернула назад. Вышла из воды и только теперь огляделась в поисках друзей. Они медленно шли почти у кромки воды, высматривая меня. Генка нес мою одежду, аккуратно перебросив через локоть джинсы с футболкой, в другой руке – обувь.

Неожиданно Люська побежала, она делала высокие, короткие прыжки, и это было смешно. Я снова испугалась: а вдруг я тоже так выглядела?!

Когда все приблизились, Вадик сказал:

– Умеешь ты создать эффект…

– А что я такого сделала?

Вадик стоял напротив и слишком откровенно разглядывал меня. Люсьена, Генка и Вовка бросились в воду, а мы все продолжали свое противостояние. Вадик не торопился раздеваться, он лишь снял обувь и чуть подвернул брюки. Под его взглядом я казалась себе голой, но это только сильнее заводило меня.

– Я сейчас искупаюсь, – медленно сказал он, – а ты постарайся не привлекать к себе излишнего внимания лиц противоположного пола. Только драки мне здесь не хватало! – Это последнее прозвучало, как пощечина.

– Знаешь, я, пожалуй, поеду домой, чтобы ты так не напрягался.

– Ага, поедет она! – он сощурил глаза и неожиданно рассмеялся, – ну извини, я шучу. Мы же еще в пещерах не были, а там знаешь, как красиво. А еще здесь родник есть, рядом – прямо по пляжу. Неужели ты откажешься попробовать самую вкусную в мире воду? – он был почти нежен, это меня растрогало.

– Ладно уж, иди, купайся.

Он стянул с себя майку, брюки, и, не спрашивая разрешения, повесил их мне на плечо, медленно пошел в воду, покрякивая и ежась.

– Генк, ты себе ничего не отморозил?

– Не-а! – радостно крикнул подплывший Генка и нырнул. Вадик нырнул следом. Я увидела его голову далеко впереди, почти на середине реки, он пытался плыть против течения.

На песок выбрались Генка с Люськой, потом Вовка, а я стояла с чужой одеждой на плече и смотрела, как плавает мой принц. Опомнившись, бросила одежду Генке и тоже кинулась в воду.

Когда Вадик вышел на берег он долго и нудно отчитывал нас за то, что Генка положил его вещи на песок, и теперь все это имеет вид как из задницы, да еще и колется. Но Генка и Вовка лишь беззлобно смеялись, а Люсьена ввернула шуточку по поводу сибаритских привычек, от которых пора избавляться. Вадика удалось заставить замолчать на время.

Вода в роднике была пронзительно холодной, и мы долго пили ее, потому что не во что было налить и взять с собой.

Наш путь начинался с узенькой тропинки, поднимающейся к гребню горы; пройдя какое-то время по верху, мы спустились немного и очутились у круглого лаза, похожего на вход в естественную пещеру. На площадке перед ним расположились несколько человек. Они только что вышли из горы и отдыхали, грелись на солнце.

Мы поздоровались и Вадик спросил:

– Вы из пещер? Вход здесь?

Оказалось, что вход был где-то в другом месте, но он завален, а этот лаз – что-то типа вентиляционного отверстия. Когда-то пришедшие к власти большевики взорвали часовню на горе и попытались уничтожить монастырь. Любопытные дикие туристы обнаружили и расширили этот проход, теперь бывший монастырь стал доступен и посещаем многочисленными молодежными тусовками.

У нас не было с собой ни фонаря, ни факела, пришлось одолжить свечку, а факел Вадик соорудил из палки, намотав на нее старую тряпку и полив бензином из Вовкиной зажигалки.

Факел скоро погас, а свечной огарок не мог осветить густую темноту многочисленных переходов. Пройдя несколько коридоров и спустившись по узкой лестнице, мы все-таки решили вернуться, чтобы не заблудиться без света и не растерять друг друга.

На поверхности все сразу загрустили, Люська вспомнила свои страхи, знакомых в автобусе, родителей… Ее вяло успокаивали. Всю обратную дорогу говорили мало. Торопились, подгоняемые тревогой, передавшейся от Люськи.

Опасения подтвердились. Бабушка смотрела на меня с укоризной. А телефонный звонок Люсиной мамы совсем расстроил.

– Где вы были?

– На пруд ходили, – я старалась врать убедительно.

– Ах, вы, Маша, Маша, – услышала я в ответ, и трубка коротко запикала.

Люська смогла позвонить только на следующий день, она быстрым шепотом сообщила, что дома был скандал и ей запретили со мной дружить. Стало обидно, такого еще никогда не было. Я всегда считала, что если родители запрещают с кем-то дружить, то этот кто-то не совсем хороший человек. Себя к нехорошим я никак не причисляла.

– Как хочешь, – я попыталась быть равнодушной. Мы не виделись после этого разговора до Нового года.

Зато мы виделись с Вадиком. Каждый день. И, чем дольше мы общались, тем сильнее он сопротивлялся, а я все азартнее хотела его. Так и уехала ни с чем. Наша вымученная дружба-соревнование кто кого, была шита белыми нитками, и, казалось, все – всё знают и видят, кроме нас.

В Джезказгане выдалась на редкость длинная дождливая осень. Я уходила из дома и бродила, прикрывшись старым зонтом, у которого все время задирался край под порывами ветра. Шлепала по лужам и мечтала о Вадике. Сама себе я казалась большой мокрой жабой.

До взрослой жизни оставалось всего – ничего, оставалось пережить эту длинную осень, никак не уступающую зиме, и потом еще чуть-чуть, а там экзамены, и будет чем занять мозги.