Родовое проклятие - Ирина Щеглова

– А я думал, что вы совсем ушли, хотел домой уже, а Вадик сказал, что вы вернетесь. Я ему говорю: Машка гордая, она и не таких видала, за ней взрослые парни бегают. А он мне – нет, подождем. Почему вы вернулись?

– У меня сегодня как раз свободный вечер от взрослых парней, – я прыснула, Люська тоже.

Мы подошли к лодочкам.

– Заходи. – Вадик ждал, пока я поднимусь по ступенькам и встану напротив него.

– Крепче держись, а то вылетишь, – предупредил он. Я поудобнее обхватила толстые железные канаты. Пожилой карусельщик убрал доску, удерживающую лодку и качнул нас пару раз.

Вадик принялся глубоко ритмично приседать, увеличивая амплитуду колебания лодки. Лодка взлетала все выше и выше. Мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Я уже начала думать, что мы достигли предела возможности старых качелей, но мой партнер выжимал из нее все больше и больше. Вскоре наши взлеты достигли того уровня, когда нос лодки оказывался вертикально направленным в землю, а наши тела – горизонтально парили над ней. Лодка со свистом прорезала воздух, мое тело потеряло вес, и я удерживалась в лодке только потому, что намертво сцепила пальцы на канатах, но мои каблуки при каждом новом взлете предательски отрывались от скамейки. Я уже не могла видеть лица Вадика. Мои волосы превратились в ветер, они хлестали меня по щекам и глазам, взлетая рыжей гривой, или уносясь назад конским хвостом. Ободок, удерживающий их, давно упал и валялся должно быть где-то на земле. Снизу кричали несколько голосов, но я не могла разобрать слов, ветер свистел у меня в ушах, потом их совсем заложило.

– Хватит, – умоляла я своего мучителя одними губами, – хватит, остановись!

Но мы продолжали летать, и летали, летали…

Внезапно я почувствовала резкий удар, больно отозвавшийся в предплечьях. Колени стали ватными, а тело, сразу обретя вес, словно потеряло опору и обвисло, держась на сведенных судорогой руках. В голове стоял звон. Сквозь него я слышала, как карусельщик ругает Вадика, а тот коротко огрызается.

– И что б я тебя больше не видел!

– Да ладно…

– Иди, иди!

Я с трудом разжала пальцы, содранные ладони горели, кое-как забросила назад волосы.

– Твой ободок, – Генка очутился рядом и протягивал мою потерю. – Я думал – вы убьетесь, – тихо сказал он.

Я с трудом выбралась из лодки, натянув на лицо улыбку. Вадик стоял внизу, у ступенек и смотрел, как я надеваю на голову ободок.

– Ты похожа на Аленушку, нет, на колдунью… Я фильм смотрел, – он подал мне руку, когда я спускалась.

– Ишь, Дон Жуан хренов, – хмыкнул карусельщик.

– Почему ты ничего не сказала? – спросил Вадик.

– А что я должна была сказать?

– Ну, ты могла попросить меня, чтобы я остановился. А то я так раскачался, что думал: сейчас солнышко сделаем. Сам испугался. А ты молчишь.

– Хотел напугать меня? Ладно, Вадик, все было замечательно, можно сказать – незабываемо! – наконец-то мне удалось засмеяться, – но на лодочки я с тобой больше не пойду.

– С ума все посходили, – пробурчала недовольная Люська.

В тот вечер мы долго гуляли по пустым улицам поселка. Сидели на школьном дворе, болтали ни о чем, а мне очень хотелось, чтобы Генка с Люськой поскорее ушли по домам, а мы бы остались вдвоем… В конце концов, мы все вместе проводили Люсьену, а потом пошли провожать меня. Генка ни за что не хотел отстать и упорно шел сзади, время от времени пытаясь вступить в разговор.

Мы расстались у калитки, благоразумно пожелав друг другу спокойной ночи. Я ждала до последней секунды и дождалась.

– Да! – Вадик словно только что вспомнил, – Предлагаю устроить небольшую вечеринку, вы как?

Я замерла, Генка замялся. Вадика словно прорвало:

– Через три дня! Три дня меня не будет, я в деревню поеду, коров пасти.

– Чьих коров? – удивилась я.

– Общественных. В деревне, где живут мои дед с бабкой, коров пасут по очереди все жители. Но дед с бабкой старые, болеют, поэтому, когда приходит их очередь, коров пасу я.

Я с сомнением посмотрела на его щегольской джинсовый костюм, перевела взгляд на руки.

– Да не сомневайся, Машенька, – Генка засмеялся, – я тоже пасу, куда деваться!

– Ладно, ближе к делу, – перебил его Вадик, – все свободны через три дня?

– А где? – спросила я.

– У моей бабушки.

– В деревне?

– Нет, у другой бабушки. В деревне живут мамины родители, а папина мама живет в поселке, на Ленина… Часиков в шесть всех устроит?

Мы согласились.

Я вошла в совершенно темный двор и уселась на крыльцо, чтобы дать возможность своим бешено скачущим мыслям угомониться и вернуть себе хоть малую толику былого спокойствия.

– Что со мной? – спрашивала сама у себя.

– Ты случайно не влюбилась?

– Нет, этого не может быть!

– Не будь такой самонадеянной!

– Я? Нет, никогда! Ведь скоро уезжать… Ничего страшного, легкое развлечение…

Я дышала ночью, ее звуками и запахами, и внутри меня была ночь – жаркая и темная. Она начала отсчет, оставалось без каких-то минут три дня.

Утро и весь вожделенный третий день я готовилась, использовала все доступные мне средства: вымыла голову, тщательно продумала свой наряд, распотрошив содержимое чемодана, привезенного с собой. Наконец, после долгих раздумий и примерок, я остановила свой выбор на совершенно неприличной красной кофточке, открытой со всех сторон, и узкой джинсовой юбке. Все это я выгладила старым бабушкиным утюгом, ежесекундно рискуя. Характер утюга был непредсказуем. Он гладил только в одном положении, когда был на «максимуме», но в том-то вся и беда, утюг разогревался до красна, и чтобы его остудить, приходилось выдергивать шнур из розетки. Я страшно нервничала, но мне все-таки удалось сладить и с утюгом, и с юбкой.

К вечеру меня уже изрядно лихорадило, и это мешало довести макияж до того завершающего штриха, который обязан был превратить меня из обычной молоденькой девушки в некую искушенную жизнью роковую женщину.

Но ровно за час до назначенного времени я была готова, оставалось только нервничать и ждать телефонного звонка. Он ударил по моим напряженным нервам, как электрический разряд на влажную кожу. Правда, мне хватило самообладания лениво протянуть в трубку:

– Да-а? Это я… Помню… Да, мы скоро будем. – Я почти умирала. Ни в чем не повинная трубка полетела на рычаг, я метнулась вон из дома, кинув бабушке обычное и никогда не выполняемое: буду не поздно.

С Люськой встретились на углу моей и ее улиц. Взялись под руки, возбужденные, мы старались сохранить те капли достоинства, что еще пробивались в наших неискушенных мозгах. То и дело ускоряли шаг, но, спохватившись, одновременно сбавляли темп и все время судорожно подхихикивали.

– Надо опоздать, – все время твердила я, – хоть на несколько минут. Надо опоздать…

Люсьена соглашалась со мной, поэтому мы уселись на скамейку у вокзала, стараясь высидеть хоть немного из этих самых минут. Мы обе твердо помнили: все, знающие себе цену девушки, всегда опаздывают.

В итоге нам это удалось. Мы подошли к дому, где жила бабушка Вадика, спустя десять минут, после назначенных шести часов вечера.

Дом был двухподъездный и двухэтажный. В квартире у Вадиковой бабушки даже имелся балкон. На этом балконе я и увидела поджидавших нас ребят: Генку, Вадика и Генкиного закадычного дружка Вовку. Кавалеры принарядились ради такого случая: Генка даже надел костюм с галстуком. Но мой взгляд был прикован к Вадиму. Он стоял у самых балконных перил и, у видев нас, слегка наклонился вперед, что-то крикнув о нашей непунктуальности. Но не это сейчас волновало меня; я остановилась, как вкопанная, – в голове у меня словно сложилась не дававшая покоя головоломка, я узнала своего принца из сна.

Люська дернула меня за локоть, помахала в ответ ребятам другой рукой и ответила ожидавшим, что начальство не опаздывает, а задерживается. Не слишком умно, но все же лучше, чем ничего.

Мы вошли в темный подъезд с деревянной лестницей и поднялись на второй этаж. Дверь справа открылась, Генка заметил первый:

– Красный верх, синий низ, – вы что, договорились? Одетый в бардовый батник и синие джинсы Вадик сострил:

– Нет, мы почувствовали друг друга.

Пили сухое вино, танцевали, а потом Вадик взял гитару и спел о цветах, которые он положит под окнами у любимой в полночь, а сам тихо удалится, чтобы она на заре нашла эти цветы…

Он пел и смотрел на меня, а мне казалось, что это он так объясняется мне в любви, словами чужой песни.

Выпитое вино отпустило мою разбушевавшуюся фантазию, я таяла в лучах бездонных бархатных глаз, как кусок сахара в свежезаваренном чае. Сомнений больше не было – я влюбилась.

В моем распоряжении было что-то около месяца, в конце августа я должна была уезжать домой, меня ждал десятый класс. То есть времени почти не оставалось.

На следующий день Люсьена предложила вместе с ее родителями поехать на Дон. Дальновидные родители решили собрать нашу компанию и посмотреть, что может угрожать их дочери. Разумеется, никто не отказался, и наша пятерка в прежнем составе погрузилась в служебный УАЗик Люськиного отца. Меня, как самую легкую и маленькую, решено было посадить на колени. Понятно чьи колени я предпочла! Но мой принц через несколько минут принялся стонать, что ему тяжело и жарко, и затекли ноги. Благородный Генка тут же пересадил меня к себе, а освободившийся от тяжелой ноши Вадик всю дорогу балагурил с нами, смешил родителей и всячески развлекался. Видимо удовольствие от поездки получили все, кроме меня. Но я упорно не желала сдаваться.