Родовое проклятие - Ирина Щеглова

– Девочка умерла, – равнодушно сообщила нянька, – будете забирать, или отдать в крематорий?

Я замотала головой, я ничего не понимала. Что я могла ей ответить?

– Если труп не заберут, я тебе его в кровать подложу! – пообещала мне та же нянька через несколько часов.

Я снова висела на телефоне и что-то говорила плачущей маме.

Гробик отец заказал у себя на работе. Они забрали мою девочку и сделали все, как положено. Я ни разу не была на ее могилке. Не знаю, была ли мама. Мы старались не говорить об этом.

Сколько раз говорила я матери:

– Не обрекай ты людей и себя, молчи!

У матери глаз тяжелый. Слово скажет, припечатает.

Написала она письмо своей несостоявшейся свахе: «Так, мол, и так. И вам то же будет».

Прошло несколько лет, женился Вадим. И тоже была девочка, дочь, и так же умерла она в роддоме на пятые сутки, и никто ничего объяснить не смог.

Я когда узнала, позвонила матери, рассказала. Она вздохнула:

– Беру свои слова назад. Чего уж…

Вторая дочь Вадика выжила, правда очень слабенькая родилась. Началось все с банальной ссоры между нашими бабками. Дело в том, что бабушка Вадика работала в бане. Баня эта была на балансе у коммунхоза, где Авдотья занимала должность главного бухгалтера. В общем, одна бабка получилась под началом у другой. И какая-то там произошла неприятная история с воровством. Историю замяли, но с работы бабушка Вадика вылетела, не без помощи Авдотьи. Вот эта самая пострадавшая на банной ниве старушка, когда узнала о наших с Вадиком отношениях, пошла в церковь и поставила свечу мне «на смерть». Говорят, есть такой способ извести человека.

Как я об этом узнала? Ничего удивительного – поселок маленький, все друг друга знают. Одна бабка ставит свечу, другая видит и слышит, что при этом говорится. Свидетельницей оказалась бабушка Люсьены. Вот и вся цепочка.

Прошло лет семь, наверное. Я встретила мою недоброжелательницу, когда возвращалась с кладбища, от дедушкиной могилы. Она не посмела подойти ко мне, обратилась к Авдотье:

– Как Маша? – спросила.

– Да вот, все хорошо, – ответила бабушка.

– Зла на меня не держите, Степановна, – тихо попросила.

– Бог простит…

С тем и разошлись.

20

Я познакомилась с Вадиком раньше, чем увидела и узнала. Он мне приснился.

Зимней крещенской ночью я увидела лето: вторая половина жаркого дня; и дорожка, и заборы, все утопало в вишнях, – блестящие багровые капли на темном, запыленном изумруде. Калитка в зеленых воротах открылась, и он вышел оттуда – тоненький темноволосый мальчик с бархатными глазами.

Мы купили билеты в кино, до начала сеанса оставалось что-то около часа. От нечего делать мы пошли в парк, там, на детской площадке у нас была любимая карусель. Люсьена уселась напротив, чтобы уравновесить круг, и мы принялись крутить колесо, то в одну, то в другую сторону, время от времени перебрасываясь ничего не значащими, ленивыми фразами. Когда я оказалась повернутой лицом к дорожке, то увидела знакомую долговязую фигуру, явно направляющуюся к нам и издали машущую рукой.

– Генка, что ли? – предположила я и прищурилась. Люська обернулась и прищурилась тоже. Мы обе плохо видели. На всякий случай я не стала махать рукой в ответ, вдруг не Генка. Но фигура продолжала двигаться в нашем направлении и в конце концов оказалась именно Генкой.

– Привет! – радостно воскликнул он.

Мы ответили более сдержанно.

– Гуляете? – он уселся на одно из свободных сидений карусели.

– Да так, билеты взяли в кино…

– Хороший фильм? – он крутил головой, стараясь держать в поле зрения обеих.

– Не знаем, – я пожала плечами.

– А я иду, вижу: кто-то знакомый на каруселях, – Генка радовался и не скрывал этого, – Дай думаю, подойду; а это – вы! – Он обернулся ко мне, – давно ты приехала?

– Да нет, несколько дней всего…

– Что ж не позвонила? А я, знаешь, фотографию твою всем своим знакомым показываю. Классно ты получилась!

– Это какая фотография? – поинтересовалась Люська.

– Из последних. У меня был бзик, раз шесть посетила фотографа и разослала себя куче знакомых в разных вариантах, – я засмеялась, вспомнив, как прошлой осенью от скуки отрезала косу и в течение месяца надоедала фотографу.

– А у меня такая же, как у него? – ревниво спросила Люська, кивнув на Генку.

Я задумалась:

– Нет, не помню.

Генка вскочил:

– Я сейчас принесу, покажу!

– Сиди, – запротестовала я, – нам скоро уходить, ты не успеешь.

– Почему не успею? Мне только через забор, и все, я дома. Подождите, я быстро!

Он выбрался из слишком маленького для него сиденья и побежал к забору, окружающему парк. Забор оказался высоковат для него, и Генка долго подтягивался, а подтянувшись, никак не мог перекинуть свое тощее тело на ту сторону.

– Штаны порвет, – предположила я.

– Это он из-за нас выделывается, – усмехнулась Люська. Мы посмотрели друг на друга, рассмеялись и с силой, одновременно крутнули колесо, нас вжало в сиденья, карусель вращалась с визгом давно не смазываемого металла.

– У-у! – я сейчас выпаду, – орала я, вращая круг еще быстрее.

– Ха-ха-ха! Ой, у меня голова кружится! – задыхалась Люська.

– Тормози!

– Оп!

Мы снова смеялись.

– О, Генка возвращается, только почему-то не через забор. Люсьена немного повернула колесо, чтобы тоже увидеть Генку. Он приближался по дорожке, со стороны входа в парк, но был не один, с ним рядом шел какой-то парень.

– Привет, – сказал парень, он немного картавил.

– Это Вадик Смирнин, – представил его Генка. – И, в свою очередь назвал Вадику наши имена.

– Привет, – ответила Люська. А я промолчала, рассматривая незнакомца. Определенно, я его уже где-то видела…

Они уселись на нашу карусель, тоже друг напротив друга; так что теперь мы образовали некое подобие четырехугольника, а если точнее, то креста, заключенного в круг.

– Я принес, – Генка протянул Люське фотографию. Она взглянула:

– У меня другая, там ты, – она обратилась ко мне, – в кожаной куртке.

– Что за фотография, – спросил Вадик.

– Машкина, ты ее видел, – ответил Генка.

– Так это ты? – Вадик посмотрел на меня в упор, узнавая.

– Ты случайно не брат Ленки Смирниной? – попыталась вспомнить его и я.

– Нет, мы даже не родственники, – он усмехнулся, откинулся на невысокую спинку сиденья и небрежно бросил, – Но я ее знаю, мы общались в прошлом году…

– А-а, – протянула я, – значит, я видела у нее твою фотографию.

– Может быть, нас снимали несколько раз, в этом же парке, – он изучал меня, разглядывал пристально, не стесняясь. Я почувствовала себя неловко, посмотрела на часы, до сеанса оставалось минут двадцать.

– Мы не опоздаем? – спросила Люська.

– Да, нам пора, – я поднялась со своего сиденья, она – тоже.

– Вы куда? На фильм? – небрежно спросил Вадик, – Я вчера был. Тоска зеленая…

– У нас билеты, – Люська взяла меня под руку.

– Как хотите, – он равнодушно пожал плечами, – а я хотел вас покатать на лодочках.

Мне показалось, что он разочарован нашим уходом и в то же время пытается выказать свою незаинтересованность. Мы простились, и Люська решительно повела меня прочь от детской площадки. Я не сопротивлялась, но оставшийся сидеть на карусели Вадик, притягивал меня тем сильнее, чем дальше мы уходили.

– Люсьена, – не выдержала я, – ты хочешь идти в кино?

Она остановилась, окинула меня взглядом и сказала полуутвердительно:

– Ты ему понравилась, мне кажется…

– Не знаю…

– В зале сейчас душно, – она глянула в сторону клуба.

– Да, – отозвалась я.

– И фильм, говорят – дерьмо.

– Говорят.

– Определенно, на лодочках будет гораздо лучше!

Мы резко развернулись и почти бегом кинулись к парку.

– А вдруг они уже ушли? – озабоченно сказала Люська.

– Посмотрим, – сквозь зубы ответила я.

– Стоп! Вон они. Сбавь ход!

Она снова взяла меня под руку и мы, отдышавшись, медленно двинулись к заветной карусели.

– Я так и знал, что вы вернетесь, – Вадик был невозмутим. – Ну, пошли, покатаю. – Он высвободил мой локоть из Люськиного и обвил моей рукой свою. Люська фыркнула, а я засмеялась, словно приняла условия его игры.

Генка семенил следом и говорил:

– А я думал, что вы совсем ушли, хотел домой уже, а Вадик сказал, что вы вернетесь. Я ему говорю: Машка гордая, она и не таких видала, за ней взрослые парни бегают. А он мне – нет, подождем. Почему вы вернулись?

– У меня сегодня как раз свободный вечер от взрослых парней, – я прыснула, Люська тоже.

Мы подошли к лодочкам.

– Заходи. – Вадик ждал, пока я поднимусь по ступенькам и встану напротив него.

– Крепче держись, а то вылетишь, – предупредил он. Я поудобнее обхватила толстые железные канаты. Пожилой карусельщик убрал доску, удерживающую лодку и качнул нас пару раз.

Вадик принялся глубоко ритмично приседать, увеличивая амплитуду колебания лодки. Лодка взлетала все выше и выше. Мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Я уже начала думать, что мы достигли предела возможности старых качелей, но мой партнер выжимал из нее все больше и больше. Вскоре наши взлеты достигли того уровня, когда нос лодки оказывался вертикально направленным в землю, а наши тела – горизонтально парили над ней. Лодка со свистом прорезала воздух, мое тело потеряло вес, и я удерживалась в лодке только потому, что намертво сцепила пальцы на канатах, но мои каблуки при каждом новом взлете предательски отрывались от скамейки. Я уже не могла видеть лица Вадика. Мои волосы превратились в ветер, они хлестали меня по щекам и глазам, взлетая рыжей гривой, или уносясь назад конским хвостом. Ободок, удерживающий их, давно упал и валялся должно быть где-то на земле. Снизу кричали несколько голосов, но я не могла разобрать слов, ветер свистел у меня в ушах, потом их совсем заложило.