Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она подошла к окну. Была прохладная звёздная ночь. Приятный ветер ласкал горизонт влажным дыханием после невыносимой дневной жары, словно щедрая рука брызгала на больного каплями ароматной воды после сильной лихорадки. Её рука немного задержалась на краю окна, прежде чем закрыть его, она вдохнула воздух с жаждой путешественника в пустыне, встретившего прохладный источник после долгого отстутствия воды, и почувствовала огромное облегчение.
Была ли она больна? Что происходило? Облегчение, которое принёс холодный воздух, создавало такой контраст с усталостью, пытавшейся усыпить её внизу пять минут назад, что она вдпуг спросила себя:
— Что со мной? Я больна?
Ей хотелось прислонить голову к холодному месту, бесконечно дышать холодным воздухом, зябнуть, дрожать, словно она осталась голой под зимним дождём. Ах! Если бы она могла озябнуть! Она думала, что это избавит от жара в голове, лёгких и теле, появившегося после прикосновения прохладного ветра.
Есть некоторые болезни в наших сердцах, горящие огнём внутри, не проявляя себя, не сообщая о разрушениях, свойственных скрытым болезням, которые невозможно обнаружить, пока они полностью не проникнут в ткани тела. Огонь, о котором мы не знаем, медленно продолжает делать своё дело; наконец, однажды, вдруг покажет нам, что в сердце пожар. Что за пожар? Откуда он взялся? Мы не знаем, каким шальным ветром этот пожар попал в сердце и разгорелся там.
Сегодня в прохладе ночи Бихтер чувствовала такой огонь и хотела зябнуть. О! Была бы она сейчас в море, в воде. Ветер бы дул, целовал её холодными губами, начиная с плеч, скользя по груди. Чем больше её окружали поцелуи ветра, тем больше она хотела бы открыться для поцелуев. На ней была тонкая накрахмаленная мужская рубашка из пике. Она стянула шейный галстук, расстегнула пуговицы на воротнике и груди, сняла и отшвырнула ремень. Она стояла перед губами, свободно скользившими по груди, которую дрожащая рука оставила без корсета, наполовину скрытой только нижней сорочкой, перед губами, приносившими поцелуи, возникшие словно из горизонтов ночных тайн, из далёкой тёмной глубины небес. О! Да, была бы она в море, в воде, пред мерцавшими то тут, то там жёлтыми глазами тёмно-синего неба, в темноте, среди волн, влекущих её тело в объятия прохладного удовольствия. Она как будто плавала в прохладном воздухе ночи, чувствовала словно волны тихонько касались шеи и груди, ласкали руки и ноги шёлковыми прикосновениями. Ей хотелось ещё больше раздеться, целиком сдаться воздуу, его щедрым поцелуям, отдать тело во всей наготе. Бихтер расстегнула застёжки и сняла юбку. Она сняла туфли и чулки и небрежно отбросила их. Теперь на ней трепыхалась нижняя сорочка из шёлкового эпонжа, державшаяся только ленточками на плечах, которая дрожала на ветру, словно хотела улететь и оставить свежее женское тело совсем голым для жаждущих губ ночи.
— Бихтер! Дорогая, ты ещё не легла?
Она вдрогнула от звука голоса мужа. Он подошёл к окну и теперь был рядом с ней. Он видел её в сорочке, в темноте, во всей прелести наготы, смотрел на жену глазами, молившими не прогонять его, оставить частью воздуха, который свежее тело пропускало сквозь себя.
— Пожалуйста, оставьте меня одну. Я так устала, мне так плохо сегодня… — попросила Бихтер.
— Но это же безумие! Стоять голой, у окна… — сказал Аднан Бей.
Он дотронулся до её тела, посмотрел, держа за плечи, не замёрзла ли она. Потом, когда почувствовал в своих руках тело молодой женщины, вдруг наклонился и захотел поцеловать жену. Она трепетала, боялась мужа, который во мраке ночи вдруг пришёл в её комнату. Сейчас он был похож на чужого, на незнакомого мужчину, на одного из тех чудовищ, которые разрывают жертву, пользуясь ночной темнотой. Бихтер собиралась закричать. Она извивалась в его объятиях, отодвинула лицо, чтобы он не поцеловал, и хотела выскользнуть из объятий.
— Нет, пустите меня, пожалуйста, нет! — хрипло сказала она. — Сегодня ночью я хочу побыть одна.
Сегодня ночью, в эту минуту что-то запротестовало в её теле, она не хотела оставаться в объятиях этого мужчины. Густые чёрные волосы Бихтер, из которых выпали шпильки, накрывали мужа, страстно целовавшего её губы, всё ещё желавшие избежать этого, словно хотели спрятать во мраке ночи поцелуй молодой женщины и старого мужчины.
Оба переглянулись, смущённые тем, что один сопротивлялся, а другой напал. Они казались ошеломлёнными этой схваткой.
— Вы меня обидели! Если бы Вы знали, как я устала, как мне нужен отдых! А теперь уходите, да, пожалуйста, уходите! — укоризненно сказала Бихтер.
Он опять приблизился и спросил, гладя руки жены:
— Ты простила меня, не так ли? Скажи. — Он прижался к её уху. — Если бы ты знала, как сильно я тебя люблю! Если бы ты меня тоже любила, если бы можно было быть уверенным в этом…
Бихтер нервно засмеялась, она подталкивала и хотела выпроводить, выгнать его из комнаты:
— Большой ребёнок! — сказала она. — А теперь уходите. Он отлично знает, что выводит жену из себя и опять придумывает подозрения… А теперь спать! Спать!
Она с улыбкой выпроваживала его из комнаты. Вдруг он сказал:
— Но окно открыто! Я сам его закрою. Заболеешь, если забудешь.
Она не возразила. Он закрыл окно, прошёл через комнату, потом муж и жена коротко поцеловались на пороге.
— Сегодня я закрою дверь, — сказала Бихтер.
Молодая женщина взяла за правило время от времени запирать на ключ дверь между комнатами. Она не услышала ответ Аднан Бея. О! Бихтер оказалась одна в полной темноте после того, как были закрыты окно и дверь. Она глубоко вздохнула.
Что произошло сегодня ночью? Полученный в борьбе поцелуй, любовное подаяние, почти силой захваченное у неё во время схватки, и муж, да муж вдруг заставили её вздрогнуть. Она дрожала от холода, но это был не холод, приносивший прохладу и окутывааший волнами облегчения, а холод, приносивший боль.
Реальность, которая обнаружилась сегодня ночью, причинив боль её телу, началась ещё в начале супружеской жизни. Во время первого поцелуя свежесть её тела возмущённо дрогнула на губах мужчины, страстно скользивших по её лицу, чтобы получить все чистые стремления юношеской любви, и она с нервной дрожью почувствовала, что в браке постоянно будут минуты, заставляющие её вздрагивать. В такие минуты её тело охватывала всё более сильная дрожь, несмотря на твёрдость мыслей и душевную решимость. В его объятиях она хотела закрыть глаза, не видеть себя и его, не проживать с ним часы любви. Наоборот, она хотела отдать ему стремления сердца вместе с молодостью тела. Но что-то
