Заложник должен молчать - Анатолий Гончар

– Командир! – Игорь Онищенко не придумал ничего лучшего, как окликнуть меня голосом – а, собственно, почему бы нет? В конце концов, чьи в лесу шишки? Удачное, как мне видится, окончание боя, а может, слегка расслабившиеся нервы веселили не хуже хмельного напитка.

– Товарищ прапорщик!

– Здесь я, здесь! – Не стоило заставлять Игоря рвать глотку и надрываться на весь лес.

– Идите верхом.

– А вы? – донесся осипший голос нашего снайпера.

– Я пока здесь посижу, вас покараулю, поднимусь попозже. – Разговаривая, я лежал на спине, за земляным бруствером, и пялился в появляющиеся на небе звезды. Дождь кончился, туча ушла дальше, наступающая ночь обещала безветренную тишину и утренний ледяной холод.

– Мы пошли! – донеслось сверху. Я же, мысленно пожелав контрачам благополучно добраться до ротного, отполз вправо и занял позицию у бывшего входа в подземный схрон.

Заурбек Умаров

– Заурбек, брат! – Не узнать пусть и едва слышный, охрипший от слабости голос было невозможно.

– Лечо? – Умаров наткнулся на вытянутые ноги несчастного. Сумерки сгустились, превратившись в чернильную тьму. Как тот сумел разглядеть в идущем главаря банды, оставалось загадкой.

– Заурбек, помоги… Мои ноги… – со стоном выдохнул Лечо и, как показалось Умарову, закрыл при этом глаза.

– Хорошо, хорошо! – пообещал Заурбек. – Сейчас пришлю за тобой кого-нибудь из наших. Потерпи, я сейчас!

Естественно, Умаров не собирался никого искать, чтобы отправить за помощью, но поднимать шум, а уж тем более переть на себе раненого, было не в его интересах.

– Заурбек, они все ушли! Не бросай меня, Заурбек, брат, не бросай!

– Хорошо, хорошо! – вновь пообещал главарь банды, опускаясь на колени и прислушиваясь к окружающим звукам. Рука тут же нащупала пропитавшуюся кровью штанину Лечо и сквозь дыру в ткани осторожно коснулась плоти. От легкого прикосновения Лечо застонал так, что Умаров испугался, что этот стон услышат все окрестные горы.

– Потерпи, сейчас сделаю перевязку!

Заурбек снова прислушался. Нигде поблизости не раздалось ни звука. Тогда он вынул из болтавшихся на поясе ножен остро отточенный нож, якобы собираясь разрезать им окровавленную штанину, и, решившись, со всего маху ударил острием в горло раненого моджахеда. Кровь брызнула во все стороны, заливая рукоять, покрывая пальцы убийцы жаром своего тепла, а острие уходило все глубже и глубже. Попав в межпозвонковое пространство, оно начисто перерубило шейные позвонки и вышло со стороны затылка.

– О, шайтан! – вслух выругался Заурбек, выдернул из уже мертвого, но еще вздрагивающего тела нож и, отерев его об одежду убитого, бросил в ножны. И никакого сожаления, никакого раскаяния, лишь злость на покойного за потраченные на него минуты. Русские были рядом, и каждая секунда имела свою вполне измеримую цену.

Старший прапорщик Ефимов

Окончательно стемнело. На небе несколько едва угадываемых за облачной пеленой звезд, ни луны, ни ее отблеска – то ли затянули еще не успевшие уползти за горизонт облака, то ли не наступил еще час ее выхода на «подиум». Темно как… хоть глаз выколи. И это тут, на практически открытом месте, а в лесу так и вообще… иди хоть ощупью.

«Все, пора. Время вышло. Можно идти. Надо идти». Я встал, впрочем, полностью не разгибаясь, перешагнул сорванную с петель дверцу схрона и, оставаясь в полусогнутом состоянии, направился влево, вдоль подножия хребта, стремясь добраться до того места, где мне уже однажды пришлось побывать, освобождая пленника. Но темнота не позволяла определиться с местом со стопроцентной вероятностью, так что повернул я скорее по наитию. И только лишь когда начал пробираться по склону, понял, что иду правильно. «Где-то там мы втроем – я, ротный и Виталик – вели наблюдение, прежде чем я… Кстати, Виталик как раз сейчас где-то там сидеть и должен. Точнее, должен-то он быть в другом месте, но сидит там. Не выдержал, блин… И, надо сказать, вовремя, а то еще неизвестно, где бы я сейчас был».

Поскользнувшись на мокрой траве, я едва не шлепнулся, лишь в последний момент ухватившись за случайно попавшуюся под руку ветку. Но шума избежать не удалось.

– Кто? Кто там? – испуганно завопили наверху, и я узнал нашего «Кулибина». – Стреляю!

– Свои, свои! – поспешно отозвался я. – Свои! – и, переводя дух, подумал: а ведь мог бы и не спросить! Замечтался, блин.

– Свои – кто? – Похоже, общепринятый пароль «свои» ученого не успокоил.

– Виталик где? – Проще было доораться до Шадрина, чем вести разъяснительные беседы с этим «теоретиком».

– Тут он, – как-то совсем тихо сообщил «Кулибин», и у меня в груди внезапно все сжалось, – поднимайтесь.

Я услышал, как щелкнул возвратившийся в «исходное положение» предохранитель, и рванул вверх.

Впрочем, спешить было необязательно. Разглядев на земле очертания тела, я опустился на колени. Сомнений в том, что Виталик мертв, не возникло. Я коснулся его руки и, мгновенно ощутив идущий от нее мертвящий холод, отдернул. В груди появилась тяжесть, будто на сердце и легкие надавили чем-то тяжелым. Захотелось проклясть все и вся, но я просто несколько раз втянул носом воздух. Виталик был мертв, и данного факта не изменить. Но оставались мы, оставалась цель нашего задания, и нельзя, никак нельзя позволять себе раскиснуть. На это просто не было времени. Еще раз (скорее уже в мыслях) вздохнув, я окликнул по-прежнему безучастно сидящего на земле Егора.

– Рюкзаки где? – Находиться здесь смысла не было, следовало подниматься к ротному, тем более что все остальные должны уже давно собраться вместе.

– Здесь, под деревом, он, когда уходил, забрал их сюда с собой.

– Тогда бери рюкзаки в охапку – и за мной, – скомандовал я «Кулибину». Ну и что с того, что он какой-то там «ценный объект»? Не переработает. – Живее! – Поторопив, я не стал дожидаться, когда он зашевелится, закинул за спину свой «АК-74М», встал на колени, взвалил на плечо вдруг оказавшееся удивительно легким тело старшего сержанта, свободной рукой подхватил лежавший под ним автомат и, выпрямившись, зашагал в горку, в направлении предполагаемого местонахождения командира роты. Оборачиваться и дожидаться все еще копошившегося с рюкзаками «Кулибина» не было никакого желания. «Ценный объект» – тьфу! Погиб Виталик, и какое мне дело до всех ценных объектов мира? Да пошли они…

– Чи, – окликнули меня, кажется, это Бочаров.

– Свои, – ответил я, а про себя подумал: «Все, Виталик, дошли».

– Командир, – точно навстречу мне вышел Евгений. Я был в тени кустов, и он еще не видел мою ношу. – А где остальные? – Пауза. – Виталик с этим…

– Виталик здесь, со мной. – Язык не поворачивался сказать, что Шадрин мертв. – А этот, – действительно «этот», – где-то там, сзади.

– Виталя что, ранен? – Только сейчас разглядев на моем плече фигуру человека, не на шутку всполошился встретивший меня контрактник.

– Нет, – глухо ответил я, и только по одному этому слову Бочаров все понял.

– О, …ля, ну, суки, ну, сволочи…

– Где ротный? – В конце концов, надо было подниматься дальше.

– Там. – Судя по зашуршавшей плащ-палатке, которой Бочаров был укрыт, он указал направление рукой. Мне бы ее еще видеть! Хотя ошибиться здесь сложно. Ротный и остальные где-то там, за спиной часового.

– Как это он так, а? – Задав вопрос, Евгений, похоже, сам понял, что он не по адресу, во всяком случае, после того, как я промолчал, повторять его не стал.

«Чехи»

Кто первым догадался начать отход, уже и не вспомнить. Возможно, команду отходить дал раненный сразу тремя пулями Махамед, а может, такой же израненный Саид, слывший опытным воякой, но, как назло, выведенный из строя в первые секунды боя. Кто знает? Как бы то ни было, команда была дана, и последние из защитников базы, забрав своих раненых, начали отход. Им повезло дважды – с тем, что уже успели опуститься сумерки, и с тем, что русские не начали преследование. Впрочем, предположение, что спецы рискнули бы преследовать отходящих в ночи, не выдерживало никакой критики. Уходя, моджахеды рассчитывали до утра выйти на ведущую от хребта дорогу и уже с рассветом добраться до проезжего участка, где их должны были встретить родственники и находившиеся на легальном положении (под видом все тех же родственников) боевики. Но получилось не так, как думалось. Взявший на себя командование Махамед ошибся в расчетах. Состояние большинства раненых оказалось слишком тяжелым, они не могли перемещаться самостоятельно, и моджахедам, оставшимся невредимыми, приходилось нести их на себе практически бессменно. К тому же в ночи вся местность представлялась сплошь захламленной сухостоем и валежником, а сама ночь в тумане поднимающихся испарений была совершенной тьмой. Уставшие, измученные боем и переходом боевики сдались усталости через час.