от любви до ненависти... - Людмила Сурская

Москва ждала. Пётр приказал праздновать. «Пусть увидят Россию в веселье». Гонцов отправили заранее. Войска встали временным лагерем, привели себя в порядок. Впереди праздник, чествование. Под колокольный перезвон у Мясницких ворот именитые граждане, и простой народ, гостиная сотня с хоругвями встречала победителей. В воздух летели шапки, народ чтоб уважить Петра больше кричал не «Победа!», а приятным сердцу царя словом «Виват!» Пётр ехал в золочёной колеснице, а за ним хвостом волочились шведские знамёна. Здоровенных псов нарядили львами, а на спины им уселись шуты. В красно — синих плащах. В руках их были мечи и щиты. Потом загрохотали орудия, забила по мостовой копытами конница, начался торжественный въезд.

Традиции не нарушали. Гуляли, как положено — две недели. Падкая на зрелища Москва шумела, надрывалась. Эх-х! Гуляем! На радостях на Красной площади кормили и поили всех до отвала. Народ валил на праздник издалёка. Ждали не только гостинцев, но и зрелищ. Каждую ночь над Кремлём бухали взлетая фейерверки. Народ, любуясь половодьем огня, крутился на площади. Не смолкал смех, плескали в ладоши. Крутились мельницей огненные колёса. Все знают, что «огненная потеха» — страсть Петра. Он зачастую сам рисовал рисунки и делал чертежи растолковывая своим мастеровым что требуется. А требовалось ему удивить весь мир. Так в последствии и будет — никто не мог сравниться с русскими фейерверками и в мастерстве картин огня вскинутого в небо. Пётр знал что делал. У потешного и военного огня один стержень-порох. Человек восхищаясь праздничными огнями в огне баталий видит тоже: праздник, победу, викторию!..

Отмотаем историю назад. Уловив воинственный блеск в глазах девицы царя и потеряв надежду повлиять на него, Меншиков решил не рисковать и вместо цикла с приручением и обольщением, вслед за каретой вёзшую Кэт, погнал преданных людей. Приказ один — она не должна доехать. Но велено всё было обделать под несчастный случай. Напали, мол, канальи — разбойники. Однако приказ тот выполнить было зело не просто. Карета шла в обозе. Нападение на ходу откинули сразу. Оставались привалы. Вот их и караулили. Попробовали затеять в первом же городке ссору. Но Кэт, оказалась не простым орешком, выхватив шпагу, дралась с охранником в паре. Сбежался народ, солдаты, пришлось отступить. На втором привале пришли с подарками и угощением, только Кэт поблагодарила, но решительно отказалась. В третий — сделали пробу подложить на постоялом дворе отравленную еду, а она возьми и отдай её подсунувшемуся не вовремя попрошайке нищему. Утром нашли его мёртвым. Её детина — охранник враз насторожился и еду с того злосчастного момента готовил только сам. Проба заловить её на отхожем месте и утопить там, мол, случилось по неосторожности, выявилась тоже не совсем удалой. Тот бесовый охранник проверял всё сам. Опять же сунулись в дверь, но та на ночь запиралась изнутри, а в окно был направлен его мушкет. Когда он спал — загадка. Как не крутили, а пришлось нападать. Другого пути выполнить приказ, не видели. Правда, нападение створили под предлогом воровских людей, разбойничьей банды. Мол, напали на карету обоза с чисто коммерческой целью — поживиться.

Если честно, то страх поначалу присутствовал у Кэт. Она поняла, что за ней охотятся. Но постепенно он прошёл. К нему тоже привыкаешь. Ночевали в лесу у костров. Охранник Кэт, почуяв глухие крики и стрельбу, насторожился. Разбудив, неловко посмотрел на неё и кинул ей узелок:

— Переодевайся.

Кэт спросонья хлопала глазами. Непонятно. Ей не сразу пришла в голову причина этой карусели. Но охранник торопил.

— Быстрее, госпожа, часу в обрез. Боюсь по вашу душу пришли. Кто-то очень настойчив. Вот сатана!

Она, доверившись ему во всём, подчинилась. Теперь минуту подумав, догадывалась о том, кто был в том рогатом образе и торопилась. В узелке оказался деревенская рубаха и сарафан. Принять образ женщины? Воззрилась на служивого. Тот поняв сомнения, кивнул.

— Ну. Ищут юнца безусого. Про бабу речи нет.

Кэт поняла. Переоделась. Спрятала мундир в узелок. Вопрошающе глянула на своего спасителя. Её глаза нетерпеливо изучали его лицо, ожидая от него дальнейших шагов. Он заметался взглядом: ища куда её спрятать… Упёрся в дуб. Кивнул Кэт на него. Приказал:

— Лезь, барышня, ховайся. Споймают, скажешься испуганной и немой. Подумают местная к обозу не причастная.

Крадучись, они пересекли открытое место, побежали. Он подсадил, Кэт быстро вскарабкалась повыше и спряталась в ветвях.

То, что разбойничков интересовала их карета, скоро стало понятным. Именно к ней и пробивались. Служивый, зная, что там спит молоденький вестовой, разыграл всё достоверно. Сражался сколько надобно было, а потом «струсив» убёг. «Стой, пока цел!» — неслось вслед и стрельба. «Счас!» — вывернул он фигу укрывшись в кустах. Михаил видел, как засунув кляп выволокли юнца, как довольные добычей быстро удалились. Подумал: «Вот так-так! Значит, ошибки нет. Охота идёт за женщиной Петра. Кому же она так заважает? И то не проста людина. Ишь какую рубку устроили… А с вестовым ничего страшного не случится. Разберутся, всыпят и прогонят». Тем временем рубка откатилась прочь, но могла в любое мгновенье возвернуться. Михаил заспешил. Как выяснилось, обоз большого прикрытия в их деле не давал. Значит, нужен риск. Понимал: в его руках своя же судьба и судьба Петра. Вот и принял решение немедленно двигаться вперёд. Раствориться. Вдвоём и верхом. «Лопну, а доставлю!» — закусил ус он. У Кэт оставшаяся часть дороги сохранилась в памяти беглыми, разрозненными клочками. Дорога тянулась, сдавалось, целую вечность, подгоняемые страхом погони, они знай себе гнали коней, а Москва как провалилась.

А с вестовым?… Так оно собственно и произошло, как охранник Кэт предполагал. Только с «прогнать» не получилось. Его доставили на глаза Светлейшему. Это и решило его судьбу. Со словами:

— О, только не это!.. Кого вы мне приволокли, канальи! — он определил его участь взмахом руки.

«Такой прокол!» Меншиков взвился точно укушенный змеёй. Вылезло его ротозейство теперь концами нежданно-негаданно. У-у-у, убил бы сволочь чужеземку! Но пока не получилось.

Гулко вышагивала солдатская смена. Ему повредила сон. Подняла ночные размышления. Мешало сну и всё остальное: слишком яркая луна, назойливые звёзды. Ветер и тот мешал. Меншиков ярился: «Ушла! Что теперь?» По углам мерещились рогатые рожи. Взяв подсвечник перенёс его на ночной столик, решил, что так уснёт лучше, но…

Когда Пётр узнал про нападение вороватых разбойных людей на обоз, то был сам не свой до тех пор, пока не вернулся к нему посланный с Кэт служивый. Рассказывать он в подробностях про все тёмные дела, случившиеся с ними, по настоянию Кэт не стал. Мало ли, останешься виноватым! Просто сказал, что всё обошлось. От разбойничков убереглись. И добрались они до престольной благополучно. В подтверждении чего он вручил ему письмо от неё. Прочитав с вниманием, царь был доволен. Торопливо не таясь, распечатал, забыв про чужие глаза, строки целовал. На тонкой разлинованной бумаге были выведены неровным почерком слова: «Питер, голубь мой…» Она отписывала, что все в доме с ней вежливы и любезны, чувствует она себя превосходно, только безумно скучает. Служивый диву давался такому чувству железного Петра. Сколько он его знал, тот не признавал ни чувств, ни эмоций… И вдруг к этому чернявому, кудрявому чертёнку в мужском мундире и со шпагой на боку такой запал. Есть с чего удивлению быть, побывшему ни в одном сражении солдату. Опомнившись, что ни один, царь поблагодарил верного человека и, велев помалкивать, отпустил отдыхать. Довольный Михаил сиял: «Какого там помалкивать, да я язык себе откушу». «При мне будешь. Нуждаюсь в таких», — был вердикт Петра. «Рад служить, Государь, верой и правдой Вам и Отечеству!»